Большие расстояния - Михаил Колесников

Алексашину казалось, что он работает довольно быстро. На самом же деле он едва удерживал ключ. Ноги подгибались, разъезжались в стороны. Ему стоило огромных усилий сохранять равновесие. Все тело было налито свинцовой тяжестью. И все-таки пальцы держали ключ. Алексашин знал, что ни за что не выпустит ключ из воспаленных ладоней. Пальцы словно припаяны к бронзовой штанге…

Он никак не мог понять, почему в глазах появилась резь. Возможно, от нестерпимого блеска реки? Он закрыл глаза, но блеск не пропал. Замелькали цветные пятна. Что бы это могло быть?

Наконец он сообразил: «Это цветистый луг и порхающие бабочки. Как тогда во сне…» Ему грезился цветистый луг и ясное прохладное небо. Да, он лежит на траве и курит свою трубку. Можно лежать спокойно, следить за весело порхающими бабочками и думать, думать… Страшна не смерть. Нет. Страшно то, что не будешь больше думать. А ему так нужно довести до конца работу над одним изобретением! Кроме того, очень важно, чтобы его ребятишки получили подарки… Заводной заяц так смешно поводит ушами…

Голова его покоилась на мине, глаза были закрыты. Он больше не мог пошевелить ни рукой, ни ногой — все силы были израсходованы. Но закоченевшие пальцы не выпускали бронзовую штангу. Если бы Алексашин даже захотел, то не смог бы разогнуть их. Это была мертвая хватка.

…На наблюдательном пункте уже давно заметили, что у мины творится что-то не совсем ладное.

— Что там происходит? — то и дело спрашивал врач и нервно потирал сухие жилистые руки.

Офицер наблюдения молчал. Он уже выкурил пачку папирос. Глаза устали от долгого зрительного напряжения. Что он мог ответить врачу? Он и сам не понимал, почему инженер-подполковник задерживается у мины. Пора бы ему закончить все…

Офицер наблюдения прошелся вдоль бугра, резко сказал сигнальщику:

— Передайте: отставить разоружение! Отойти в укрытие…

Сигнальщик заработал флажками. Но, по-видимому, Алексашин не замечал ничего. Врач поднялся с земли, подошел к лейтенанту:

— Как он там?

Лейтенант поморщился:

— Ложитесь. Прошу не отвлекать меня. И вообще, прошу… Это черт знает что такое! Сигнальщик! Красную ракету…

Ракета взвилась в блеклое небо. Красное облачко повисло над дюнами и постепенно растаяло. Неугомонный врач приподнялся, снова потер руки, спросил:

— Принял он наш сигнал?

Лейтенант вскинул к глазам бинокль. Его худая длинная фигура чуть согнулась. Краска постепенно сошла с лица, губы дрогнули.

— Инженер-подполковник, кажется, потерял сознание, — выговорил офицер глухо. — Что делать?..

Что делать? На этот вопрос вряд ли можно было сейчас ответить. Послать туда людей?.. Но неизвестно, что там случилось. Может быть, мина вот-вот взорвется. Оставить Алексашина у мины тоже нельзя.

— Я обязан быть там! — сурово сказал врач. — Мой долг!

Лейтенант опустил бинокль, бросил на врача быстрый взгляд, вздохнул облегченно:

— Инженер-подполковник очнулся. Нужно дать еще одну ракету.

…Алексашин с трудом стряхнул наползающий бред. Какое-то мгновение длилось его забытье, но этого оказалось достаточно, чтобы силы снова вернулись к нему. По телу прошел легкий озноб. Инженер-подполковник поднял голову, расправил плечи. Он не заметил и второй ракеты, так как слишком был занят делом.

Однако он все еще был очень слаб, чтобы справиться с крышкой. А эту крышку нужно было отвернуть во что бы та ни стало. Иначе никак не подберешься к проводам. Самое главное, самое важное — оборвать провода. От этого зависит жизнь, все…

В нем пробудилась неукротимая воля к сопротивлению, к жизни.

Он заскрипел от ярости зубами, когда к горлу подступила противная тошнота, а в глазах снова потемнело. Это, кажется, конец…

Совсем измочаленный, изнуренный, с потухшим взором, он опустился на песок рядом с пульсирующей черной миной.

«Даже такую возможность нельзя исключать…»

Сейчас грянет взрыв небывалой силы. Ведь в минах подобного рода заключено обычно восемьсот двадцать килограммов взрывчатого вещества, более сильного, чем тротил.

«Бороться, бороться, хоть нет на победу надежды…» Откуда эти строчки?..

Опираясь на штангу, он поднялся, прислонился к мине. Колени дрожали. Он подумал о том, что если бы и попытался спастись, то, наверное, и за час не доплелся бы до укрытия. Горькая улыбка исказила его рот. Он готов был заплакать от своей беспомощности и все же стал орудовать ключом, пытаясь отвернуть крышку.

И когда он уже совсем потерял надежду совладать с этой круглой, как блин, крышкой, она слетела.

Алексашин не поверил своим глазам, но раздумывать было некогда. Вот они, провода, идущие к запалу!.. Последнее усилие воли, последний прилив энергии…

Он разорвал толстые черные проводки и рухнул на песок.

…Алексашин лежал на мягком теплом песке. Он сознавал, что лежит здесь, на пустынном берегу, и в то же время ему опять мерещился луг, усыпанный крупными желтыми, красными и фиолетовыми цветами. Только пестрые бабочки куда-то девались. А небо такое глубокое, бездонное…

Он вспомнил, что точно на таком же лугу лежал еще в детстве там, в Белоруссии. Прошли годы, стерлись из памяти лица людей, а вот этот луг остался…

Теперь можно лежать сколько угодно: ведь черная мина больше никому не грозит смертью. Пусть снуют по реке катера. И в доках и на судоремонтном заводе люди могут работать спокойно.

Ну а он лишь выполнил свой долг, сделал то, что привык делать каждый день, из года в год. Но ведь настанет же когда-нибудь день — и последняя мина, это зловещее наследие войны, будет разоружена или взорвана…

Ему было просто хорошо лежать на теплом песке, ощущать каждой клеточкой существа бесконечный покой. Он не заметил, как подошли люди. Только сквозь сон услышал знакомый звонкий голос офицера наблюдения:

— Сгорел плавкий предохранитель без взрыва мины… Большая удача…

— Смотрите! У него на руках из пор выступила кровь. Это от нечеловеческого напряжения… Да он весь седой!.. — громко проговорил врач. — На носилки!..

Алексашин приподнял веки, слабо улыбнулся и сказал:

— А ларчик просто открывался…

…Через несколько дней друзья провожали его в отпуск. Уложены чемоданы на полку. Последние пожелания. Прощальный свисток паровоза.

Алексашин сидел у окна и смотрел, как убегают назад рощицы, домики с остроконечными крышами, телеграфные столбы. А в ушах перестук колес вагона.

Ну вот, все вышло так, как он и предполагал… Невелика важность, что пришлось задержаться еще на несколько дней. Ведь ничего от такой задержки не случилось… Не первая мина и не последняя… Только вот до сих пор болят мышцы рук и ног, а в остальном все хорошо.

Стоило ли так волноваться из-за двух — трех дней задержки!

Рига.

ГЛУБИНЫ МОРСКИЕ

Наверху свирепствовала непогода, тяжелые волны с шумом разбивались о борт спасательного судна, а здесь, в сумеречной зеленой глубине, стояла мертвая тишина. Вот перед стеклом шлема промелькнула стайка рыбок и растворилась в тусклой мгле. Коричневый бородатый клубок водорослей скользнул мимо сигнального троса.

Мичман Коротаев плавно опускался вниз, в холодную пучину, с нетерпением ожидая того момента, когда подошвы тяжелых галош наконец коснутся грунта. И хотя сейчас он был отделен от привычного мира толщей воды, мысли его были там, наверху. Он ясно представлял себе озабоченное, посеревшее от усталости лицо капитана 1 ранга Семенова, ощущал крепкое рукопожатие водолаза мичмана Игнатова. Они почти все там, на борту судна, сильно сомневаются в успехе этого предприятия. Даже опытные водолазы… Да и как может быть иначе? Ведь еще прошлой ночью, как слышал Коротаев, на грунт был спущен подводный колокол. На него возлагали большие надежды. Но после долгого пребывания на грунте водолазы все же вернулись ни с чем. Правда, они обнаружили подводную лодку, засосанную илом, но в тяжелых глубоководных скафандрах, ограничивающих движения, ничего сделать не смогли. Также не удалось навести колокол на лодку, прикрепить его к комингсу люка.

За тринадцать лет службы Коротаев изучил все тонкости своего трудного дела, хорошо знал подводную лодку, и сейчас за советом обратились именно к нему. Он должен был найти выход из создавшегося положения.

— Они ждут от нас помощи… — сказал капитан 1 ранга.

Разумеется, подводники сделают все возможное, чтобы вырваться на поверхность, но они ни на минуту не сомневаются, что помощь подоспеет вовремя. И от его, Юрия Коротаева, находчивости сейчас зависело многое. Положение осложнялось еще тем, что шланг, соединявший сигнальный буй с лодкой, был оборван и телефонная связь с экипажем отсутствовала… Все эти мысли лихорадочно проносились в голове, пока Коротаев стоял перед командиром.