Тени в холодных ивах - Анна Васильевна Дубчак

знать, с кем я провожу время и где. Мне не тринадцать лет, – она заносчиво, как взрослеющий ребенок, задрала подбородок, а потом вдруг расхохоталась.

– Быть может, ты хочешь уже спать?

– А который час? – легкомысленно спросила она, до этого ни разу не поинтересовавшись временем.

– Половина первого.

– Что-о-о?!

Он с виноватым видом пожал плечами.

– Пожалуй, что пора и спать. А можно я буду спать прямо здесь, на этом диване?

– У меня есть предложение получше. На втором этаже я приготовил для тебя спальню. Там и душ есть, если пожелаешь. И халат я повесил, мой, конечно, но чистый. И полотенца есть, и все необходимое. Поверь, в постели ты лучше выспишься, комфортнее.

– Ну ладно… – Она внимательно посмотрела на него, словно желая о чем-то спросить, но так и не осмелилась. Должно быть, подумал Илья Петрович, она хотела спросить, не присоединюсь ли я к ней, или, напротив, попросит не беспокоить ее. – Хорошо. Вот только еще пару глотков шампанского сделаю, и все. Так пить хочется…

– Ну-ну, успокойся, прошу тебя.

Они сидели на диване, на том самом диване, где она тогда, в апреле, пила шампанское, заедая его консервированными персиками, да только если в прошлый раз она была счастлива и хохотала, то сейчас несчастная и заплаканная, устроившись в его объятьях, тихонько поскуливала как раненый зверек.

– Но если это не ты, то кто же тогда?

Она не понимала, что говорит. Не осознавала, как больно ранит его. И как это ей вообще в голову пришла мысль подозревать его? Вероятно, мало что зная про свою сестру, а потому не зная, кто мог бы пожелать ей смерти, но крепко помня ту обиду, что нанесла ему ее сестра, и считая ее виновницей его рухнувшей карьеры, да и репутации в целом, она решила, что только у него, у Ильи Петровича Воронцова, имелся мотив для убийства.

– Скажи, я что, по-твоему, такой кровожадный? – Он потерся щекой о ее щеку и принялся ловить губами мочку ее уха. Теплую и слабо пахнущую духами.

– Что же! Просто я запуталась… Я не знаю, на кого подумать. И заранее простила тебя за нее. Люди меняются, да и я тебя недостаточно хорошо знаю. Может, в тебе живет вулкан, бомба замедленного действия. Не знаю, как поступила бы я, окажись на твоем месте. Ведь она же смешала тебя с грязью. Ненавижу ее!

– Она умерла, Катя. Думаю, с нее достаточно будет, – напомнил он ей.

– Это для всех она умерла, но только не для меня. Я чувствую ее присутствие постоянно. Мне кажется, что она следит за мной. И знаешь, – она вдруг заревела как девочка, некрасиво раскрывая рот и чуть ли не пуская пузыри, – я скучаю по ней. Ты бы знал, как мне ее не хватает! Как бы мне хотелось, чтобы все это было лишь сном!

Он и сам не заметил, как начал раздевать ее. Она плакала, рассказывала ему о каких-то эклерах, конфетах, райских птицах, а он думал только о том, как бы расстегнуть ее блузку да стащить тесные джинсы.

– О боже! – застонал, захрипел он в тот момент, когда, окончательно потеряв рассудок, вошел в нее, в раскаленную, отчаянно доступную и одновременно напугавшую его своей неожиданной невинностью, и осознал, что он ее первый мужчина. У него чуть было не вырвалось: «Была бы жива твоя сестра, страшно представить, какие были бы последствия…»

12

– Вы бы как хотели, допрашивать их по отдельности или собрать всех вместе?

Директор школы, Анна Георгиевна Жарова, высокая статная женщина в твидовом костюме серого цвета и черных лакированных туфлях на высоком каблуке, с белоснежными волосами, тщательно уложенными на один бок, и черными, будто бы нарисованными бровями, искренне старалась ему помочь в работе.

– Несмотря на то что в школе идут занятия, я смогу так организовать, что наши учителя будут по очереди приходить к вам сюда, в мой кабинет, и…

– Спасибо. Да, пожалуй, я хотел бы побеседовать с каждым.

– Я понимаю. Вам важно составить ее психологический портрет, да? Ведь для того чтобы понять, кто и за что мог ее убить, надо бы понять, каким она была человеком. Если вы не возражаете, я могла бы рассказать вам о Марине Дмитриевне.

Сергей Родионов расположился с блокнотом за учительским столом, директриса же села напротив него, как ученица. Разве что руки не уложила, как первоклашка. Она заметно нервничала. Еще бы, убита учительница. Да вся школа только об этом и говорит.

– Скажу честно, она была человеком сложным, я бы даже сказала, конфликтным, но в то же самое время только на нее и можно было положиться в какие-то ответственные моменты. Другими словами, если ты с ней дружишь, хорошо к ней относишься, то и она повернется к тебе и сделает для тебя все! Будет с тобой вежлива, даже, я бы сказала, услужлива, будет ловить твои взгляды и стараться тебе понравиться. Вы поняли, наверное, что я говорю сейчас о наших с Мариной Дмитриевной отношениях. Но не будь я директором, трудно сказать, стала бы она помогать мне в организации школьных мероприятий, то есть всей той кропотливой работы, которая у меня, честно вам скажу, не очень хорошо получается. А вот Марина Дмитриевна умела организовать людей, все распланировать, все предусмотреть и ничего не забыть.

– А что с коллегами? Они ее любили, уважали?

– Я бы сказала – побаивались. Не хотели с ней связываться лишний раз, даже если она бывала и не права. Понимаете, она была острая на язычок, колючая, могла нагрубить и оскорбить. И сразу же улыбнется так этому человеку, что тот просто не может ее не простить…

– Вы могли бы назвать человека, который находился с Фионовой в открытом конфликте?

– То есть враг?

– Примерно.

– Нет. Знаете, у нас в основном женский коллектив, разные конфликты случаются, но так вот, чтобы… Нет. Но в общем и целом ее, конечно, у нас не любили. Повторюсь, побаивались. Считали ее деспотичной, своенравной. С детьми она ладила, но к себе близко не подпускала, не заигрывала с ними, как это делают некоторые классные руководители, приглашающие к себе домой учеников на чай с пирожными. И дисциплина у нее в классе была железная.

– У нее была хорошая зарплата?

– Вы прямо как с луны свалились, – громко хохотнула Жарова и тут же, испугавшись машинально вылетевшей грубоватой фразы, забывшись, что перед ней следователь следственного комитета, а не какой-то там журналист, густо покраснела. – Извините. Просто зарплата учителей – наш больной вопрос.