Белая рабыня - Михаил Попов

Волею обстоятельств спонтанная диверсия принесла приличные результаты. Помимо того, что испанцы за одну ночь грабежей набили трюмы «Сельты» самым различным добром, в руки дона Диего попала дочь губернатора Ямайки — верные сто тысяч выкупа. Эти планы на ее счет дон Диего и не думал скрывать от своей пленницы. Он поведал о них во время первого же завтрака на борту своего корабля, который спешил от берегов английской колонии в свое логово на Гаити.

— Сто тысяч? — переспросила Элен, брезгливо глядя на чашку шоколада, поставленную перед нею слугой.

— Именно, мисс, — бодро подтвердил похититель, крупный мужчина с обожженным солнцем лицом, на котором запечатлелись и следы боев, и следы кутежей. После этого он с наслаждением выпил стакан малаги и подкрутил пышные усы, которые вместе с острой бородой рыжего цвета являлись, кажется, его гордостью и предметом повышенного внимания. — Вас чем-то озадачила названная мною сумма? Не будете же вы утверждать, что отец не отыщет этой суммы для того, чтобы выкупить свою дочь?

— Мне в этой ситуации показалось интересным другое — какими разными людьми бывают даже самые близкие родственники.

Испанец поморщился.

— Не говорите загадками, мисс, терпеть этого не могу. — Дон Диего снова наполнил свой стакан.

— Представьте себе, что один из Амонтильядо, имея в руках сына губернатора Ямайки, отказался от возможности заработать на этом, в то время как другой Амонтильядо специально снарядил корабль, чтобы завладеть дочерью того же самого губернатора и потребовать за нее выкуп. И в первом, и во втором случае речь идет именно о ста тысячах песо.

— Вы хотите сказать, что мой брат, дон Франсиско, держал в руках молодого Фаренгейта и бесплатно выпустил его? Идиот! Другого определения он не заслуживает. Мы — испанцы, вы — англичане, настоящего мира между нами не наступит, пока у нас будет что делить. А в такой борьбе все средства хороши, все законны. И, попадись я в руки к вашему батюшке, я бы не роптал, даже если бы он вздумал повесить меня на нок-рее.

— Это был не дон Франсиско.

— А кто же тогда? — не донеся стакана до рта, остановился дон Диего. — Какие тут еще могут быть Амонтильядо?

— Дон Мануэль. Насколько я понимаю, он является вашим племянником.

— А-а, уже оперился… — Чувствовалось, что к племяннику, так же как и к брату, капитан «Сельты» нежных чувств не испытывает. — Притащился в Новый Свет за куртуазными победами.

— Он поступил как джентльмен, — возразила Элен;

— По отношению к англичанину настоящий испанец может совершить только один джентльменский поступок — всадить ему пулю в лоб.

— У вас весьма различные представления о благородстве.

Дон Диего выпил-таки свой стакан и шумно выдохнул воздух из огромной груди.

— Можете относиться ко мне как вам будет угодно, но не мешает вам помнить, что минувшей ночью я спас вас от очень больших неприятностей: мои парни были весьма и весьма разгорячены, они иногда месяцами не видят женщин…

— Несмотря на все, что вы для меня сделали, — подчеркнуто холодно заявила Элен, — я испытываю к вам глубочайшее отвращение.

На мгновение рыжебородый собеседник опешил, и без того темное его лицо потемнело еще больше, на лбу собрались угрожающие складки.

— Почему? — сказал он глухо. — Почему вы меня оскорбляете — я понимаю, но почему вы уверены, что я намерен сносить ваши оскорбления?

— Потому, что я стою сто тысяч песо и вы не посмеете причинить мне какие бы то ни было неприятности, иначе я упаду в цене.

Дон Диего встал, шумно отрыгнул, надел шляпу с двухцветным плюмажем.

— Вы действительно стоите сто тысяч песо, а может быть, и несколько больше. Я еще обдумаю этот вопрос, но при всем при этом я все же не советую вам шутить с огнем. То есть разговаривать со мною подобным образом. Я вспыльчивый человек. Я убью вас и лишь потом вспомню, сколько потерял на этом денег. Вы меня поняли?

С этими словами он вышел, оставив Элен с ощущением одержанной победы. Она еще не понимала, где находится фронт, на котором ей удалось перейти в наступление, но положение перестало казаться ей беспросветным.

Похититель, ругаясь себе под нос, долго расхаживал по квартердеку. Ему было жаль замечательного утреннего настроения. Он понимал, кто ему его испортил, но почему оно посмело испортиться — понять не мог.

Сэр Фаренгейт уже на третий день плавания стал подумывать: не слишком ли большие жертвы приносятся: обороной Ямайки из-за его сентиментальных переживаний? Разумно ли держать вдали от острова все двенадцать кораблей эскадры, хотя бы на дворе не было никакой войны? Он переговаривал с полковником Хаитером, командующим ямайской эскадрой. Три дня назад старого друга изрядно удивил внезапный приказ выходить в море и нисколько не удовлетворили объяснения, сделанные в обоснование этого приказа. Теперь же ему показались неудовлетворительными объяснения, которые сделал сэр Фаренгейт в обоснование необходимости вернуться. Он понял, что за всеми этими маневрами что-то кроется, но допытываться из деликатности не стал. Он знал, что со временем узнает все.

«Что-то происходит со старым морским волком», — подумал полковник после разговора. Вслух же он выразил лишь полную готовность с четырьмя судами закончить рейд, из-за которого и был поднят весь флот. Остальные восемь под командованием самого губернатора должны были вернуться в Порт-Ройял.

Лорду Ленгли все было преподнесено как своеобразный маневр, задуманный еще до выхода в море, и пожилой джентльмен охотно поверил, потому что на море было небольшое волнение, а качку он переносил с трудом.

Была и еще одна причина, по которой сэр Фаренгейт почувствовал необходимость повернуть в сторону Порт-Ройяла, — он наконец объяснился с сыном. То, чего он так опасался, оказалось реальностью, и теперь с этим надо было что-то делать. Не в правилах сэра Фаренгейта было уклоняться от сложных ситуаций, и от необходимости развязать сложный семейный узел он тоже бежать не собирался.

По его наблюдениям, Элен испытывала к Энтони примерно те же чувства, что и он к ней. Осознав это, он понял, что было бы преступлением не дать им соединиться. И если этот союз будет не по нраву высшему ямайскому обществу, придется обществу потерпеть. Есть ситуации, когда условности должны уступить. Тем более условности ложные, как в этой ситуации.

Энтони после разговора с отцом вышел из того подавленного состояния, в котором находился с самого начала плавания. Его неотступно терзала мысль, что он оставил Элен на острове, в сущности, совсем не в одиночестве. Где-то там находится и его спаситель, будь он неладен. Энтони был возбужден предвкушением встречи с Элен (мысленно он уже не называл ее сестрой) и жуткими предчувствиями в связи с доном Мануэлем.