Очень далекий Тартесс (др. изд,) - Евгений Войскунский

11. ТОРДУЛ И ПАВЛИДИЙ

Дворец Павлидия был открыт только для доверенных людей. Но имелась в нем комната, куда ходу не было никому. Здесь верховный жрец в уединении обдумывал и решал государственные дела.

На возвышении, перед статуей бога Нетона, горел жертвенный огонь. На полу лежали бычьи шкуры. В углу била из стены водяная струя, падала с плеском в маленький водоем. От жертвенного огня вода казалась красной.

Павлидий сидел, откинувшись на подушки, перед низким столом с бронзовыми ножками. Тордул стоял перед ним. Переминался с ноги на ногу, избегал взглядов верховного жреца. Мало походили они друг на друга, только носы у обоих были одинаковые – острые, хищные. Щека Тордула была рассечена, одежда изорвана, левое плечо обмотано окровавленными тряпками.

– Хорош, – тихо сказал Павлидий, отводя от глаза финикийское стеклышко. – Давно тебя не видел. Не прибавили тебе ума морские походы. А тот, что был, морскими ветрами выдуло.

Тордул молчал. Он весь еще был во власти недавней короткой и бешеной схватки у крепостных ворот. Не мог он понять, почему так получилось: против ожиданий стражи оказалось не только не меньше, но и куда поболе обычного. И часа не прошло, как его, Тордула, люди были смяты и повязаны. Самого же Тордула прямиком приволокли сюда.

– Окрутил тебя Миликон вокруг пальца, обманул, как котенка, – продолжал Павлидий. – На что ты рассчитывал, поднимая оружие против тысячелетнего царства? Рассуди сам: может ли малый котенок опрокинуть могучего быка?

– Ваш могучий бык еле стоит на ногах, – мрачно ответил Тордул. – Он поражен болезнью.

– А ты уж и в лекари? – Павлидий насмешливо прищурился. – Да будет тебе известно, сынок, что болезнь Тартесса называлась Миликон. Но сегодня, хвала Нетону, с этой болезнью покончено.

Он встал, подкинул в огонь щепоть пахучего порошка. Заговорил другим тоном – почти ласковым:

– Ах ты, простачок. Да разве ты не понимаешь, что был нужен этому мошеннику только для прикрытия?

– Не понимаю, – буркнул Тордул и потер раненое плечо.

– Болит? – сочувственно спросил Павлидий.

– Дергает...

– Дай мне осмотреть рану.

– Не твоя забота. Говори, что хотел сказать. Какое еще прикрытие?

– Изволь. – Павлидий снова уселся, поиграл стеклышком. – Давно уже мне стало известно, что твой Миликон связался с Карфагеном. Уговор у них был: Миликон поможет карфагенянам захватить Тартесс...

– Не может быть! – выкрикнул Тордул. – Зачем ему это?

– А затем, что собирался сесть в Тартессе наместником Карфагена. Власть, знаешь ли... Да где тебе знать, как она приманчива, эта самая власть. Иной вроде и высоко стоит, а все ему мало... Постой, да ты, замышляя бунт, не собирался ли властвовать в Тартессе?

– Нет! – отрезал Тордул. – Мне власти не надо. Власть должна принадлежать законному царю – Эхиару.

– Вот как! – Павлидий поджал тонкие губы.

– Да, Эхиару! Вы обманули... вы скрываете от народа, что законным наследником трона был царский сын Эхиар. Аргантоний был верховным жрецом, вот как ты сейчас. Он силой захватил трон Тартесса!

– Даже если это было так, все равно ты поздно хватился: Эхиара уже много десятков лет нет в живых.

– Неправда, он жив! Он томится на рудниках, у него отняли не только трон, но и имя. Он затерялся среди тысяч безымянных рабов, но он жив!

– Кто тебе сказал это? – тихо спросил Павлидий.

– Ну, Миликон сказал.

– Ах, Миликон! – Павлидий усмехнулся. – А ты и поверил, дурачок...

Тут раздался быстрый стук, шел он не со стороны двери, а из-за статуи бога Нетона. Павлидий прошел туда, отворил в стене потайное окошко. Оттуда донесся невнятный голос. Павлидий слушал, приложив к окошку ухо.

– Хорошо, – сказал он, выслушав до конца. – Миликона сегодня вечером похоронить возле храма со всеми почестями. Пошли в город глашатаев, пусть объявят народу, что светозарный Миликон пал от преступной руки предателя-грека, карфагенского лазутчика. Пусть это вызовет всенародный гнев против чужеземцев. Ты все понял? Ну, ступай. Погоди! Когда толпа в священном порыве устремится бить греков, проследи особо, чтобы не пострадали ни корабль, ни груз. Запомнил?

Он вернулся к столу. Встретил растерянный взгляд Тордула, горестно покачал плешивой головой.

– Кругом враги, кругом враги... Иной раз думаю, Тордул: зачем взвалил я на себя столь тяжкое государственное бремя? Удалиться бы в долину Бетиса, пожить на покое... Что с тобой?

Тордул, пошатываясь, подошел к водоему, подставил голову под струю. Павлидий забеспокоился.

– Не упрямься, Тордул, дай осмотреть рану. Я, как известно, хорошо разбираюсь в ранах.

– Не хочу... – Тордул жадно, взахлеб напился воды, потом тяжело опустился на край водоема, здоровой рукой провел по мокрому лицу.

Теперь он сидел, а Павлидий стоял над ним, поджав губы.

– Ты сказал, что я... что я был нужен Миликону как прикрытие. Что это значит?

– Ты, кажется, знаком с купцом Эзулом, – сказал в ответ Павлидий и заходил по комнате. – Вчера вечером он был схвачен и при первой же пытке сознался во всем. Он был у Миликона главным посредником для связи с Карфагеном. Так вот. Фокейский корабль по пути в Тартесс был остановлен в Столбах карфагенянами. Греку велели передать Эзулу тайное письмо. Мои люди сразу заподозрили, что грек подослан карфагенянами. Но по наущению Миликона был убит в драке мой человек, который расследовал это путаное дело. Слушай дальше. Миликон решил использовать фокейский корабль для того, чтобы переправить карфагенянам оружие из черной бронзы. Это ускорило бы их нападение на Тартесс. Но, конечно, Миликон понимал, что погрузка такого оружия – ты же знаешь закон о черной бронзе – не пройдет незамеченной. Он догадывался, что за ним следят. Чтобы отвлечь внимание моих людей от погрузки, он и велел тебе выступить сегодня. Сам же уехал с греком на охоту. Он прекрасно знал, что твой бунт, обречен на неудачу. Одного он не знал: что этой ночью падет от кинжала грека.

Тордул удрученно молчал.

– Если все это правда... – заговорил он наконец.

– Показания Эзула записаны. Ты можешь их прочесть.

– Если это правда... – повторил Тордул и вдруг, скривившись, ударил себя кулаком по лбу. Он мычал и раскачивался из стороны в сторону, и злые слезы текли по его щекам.

– Ты неосмотрителен и излишне горяч, мой мальчик. Теперь ты сам видишь, что не должен был порывать со мной и доверяться этому негодяю...

Тордул вскинул на отца яростный взгляд.

– Ты только что велел похоронить этого негодяя и изменника с почестями у стен храма!

– Да, это так, – с печальной улыбкой отозвался Павлидий. – Ты не искушен в государственных делах. Нас тут никто не слышит, и я скажу тебе без утайки. Нам постоянно приходится объяснять народу то одно, то другое. Но как ему объяснить, что такой знатный человек, можно сказать, третье лицо в государстве, – изменник и ставленник Карфагена? Не подорвет ли это в народе доверие к власти? В его глазах мы, правители, должны быть непогрешимы, более того – святы. Иначе падут устои и все рассыплется...

– И поэтому вы лжете народу на каждом шагу! – крикнул Тордул.

– Ну, зачем же так... То, что кажется тебе ложью, на самом деле государственная мудрость. Надо свести тебя с ученым Кострулием, он неопровержимо докажет...

– Вы все изолгались! По привычке бубните древние заветы, славите Неизменяемость, но самим-то вам давно наплевать на все это! Ну-ка припомни, кто был блистательным в старые времена? Храбрейший из воинов, вот кто! Он поровну делил со своей дружиной и еду и добычу. Он был как все, только в бою бился впереди всех. А теперь? Кто, я спрашиваю, теперь блистательный? Толстопузый богатей, обвешанный серебром и пропахший кошками! Да еще напридумывали сверкающих, светозарных...

– Замолчи, Тордул. – Верховный жрец нахмурился.

– Да еще бесстыжую торговлю открыли – продаете титулы за деньги...

– Замолчи, говорю тебе! – повысил голос Павлидий. – Я никому не позволю...

– Ну, так зови своих палачей! Руби мне голову!

Тордул поднялся. Они стояли лицом к лицу, впившись друга в друга гневными взглядами. Потом Павлидий отошел к столу, сел, поиграл стеклышком. Спокойно сказал:

– Не подобает нам горячиться. Не чужие мы люди, Тордул... Я готов забыть твои неразумные выходки. Ты останешься у меня во дворце, у тебя будут еда, питье и одежда, достойные твоего происхождения. Первое время, конечно, придется сидеть во дворце безвылазно.

– Ты очень добр, – насмешливо сказал Тордул. – А что собираешься ты сделать с моими товарищами?