Неделя в Патриархии - Елевферий Богоявленский

присутствии их вскрыл пакет. Это было Патриаршее послание к Церкви. Они решили сообщить о том Тучкову; тот прочел и сказал им: «что же Вы медлили с этим важным для Вас же документом?» И отдал его им для напечатания.

Если и есть в этом Патриаршем послании отдельные слова, некоторые выражения, которые без ущерба для сущности послания по иному мнению могли бы быть опущенными, то для Патриарха они оправдывались желанием «установить чистые искренние отношения между Церковью и Советской властью, чтобы тем, – как он говорит в последних строках послания, – побудить нашу власть относиться к нам с полным доверием и дать нам возможность преподать детям наших пасомых Закон Божий, иметь Богословские школы для подготовки пастырей, издавать в защиту Православной веры книги и журналы». В общем же, если вчитаться в послание без предубеждения, то ни по содержанию, ни по стилю, ни тем более по духу, оно ни в коем случае не может быть признано произведением безбожного ума. И морально и психологически не под силу написать его гордому богоборному уму. И следует ли отрицающим подлинность Патриаршего послания, в противоречие своему взгляду на советскую власть, давать ей неподобающую честь, приписывая ей авторство послания?

Советская власть могла с торжеством сказать о победе своей над Патриархом и возглавляемой им Церковью. Иного отношения и вывода нельзя было и ожидать от власти, признающей одну только физическую силу. А Патриарх мыслил иначе. Не раболепно склонился он пред тяжелой рукой безбожной власти, а как верный служитель Христа, узами свидетельствовавший Истину Его, он только возвещал непреложную волю Божию о власти, и отношении своем к ней. Думаю, ему легче было бы умереть, чем рабским лицемерием вводить в заблуждение врученную ему для водительства к вечному спасению паству. Нелегко было ему писать это послание, зная, что не все надлежаще поймут его, ибо не все духовно взрослы, и некоторые осудят его. Но долг святой выше ложного страха. Стоя в Истине, «в сознании лежащей на нем обязанности блюсти чистоту жизни Церкви, первее всего ищущей спасения людей и осуществления в жизни вечных Божественных начал», он засвидетельствовал: «Кесарева кесарю, Божия Богу». В области первой – мы подчинены, в области последней, безмерно высшей, в конце концов побеждающей первую, – свободны. В области Божией – Православная вера и незыблемость свв. канонов, как ограда истинной Церкви; здесь нет и не может быть ни изменений, ни уступок.

Только в таком сознании можно написать: «Наши враги стремясь разлучить нас с возлюбленными чадами, вверенными Богом нам, пастырям, распространяют ложные слухи о том, что мы на Патриаршем посту не свободны в распоряжении словом нашим и даже совестью, что мы засилены мнимыми врагами народа и лишены возможности общения с паствою, нами водимою. Мы объявляем за ложь и соблазны все измышления о несвободе нашей, поелику нет на земле власти, которая могла бы связать нашу святительскую совесть и наше Патриаршее слово». Не безбожному сердцу, тем менее уму, засвидетельствовать эту исключительную по силе исповедь сердца: «на земле нет власти». Внешняя власть может опять взять в узы за благовестие Истины, но заставить подменить ее, отречься от нее, она бессильна. Здесь уже слышатся завещательные слова предсмертного послания ап. Павла к Тимофею: Помни Господа Иисуса Христа от семени Давидова, воскресшего из мертвых, по благовествованию моему за которое я страдаю даже до уз как злодей; но для Слова Божия нет уз (2 Тим. 2, 8–9). Только с такой духовной высоты могли быть сказаны утешительные предсмертные слова: «Небоязненно и с великим упованием взирая на грядущие пути святого Православия может ли так говорить безбожник? мы смиренно просим вас, возлюбленные чада наша, блюсти дело Божие, да ничтоже успеют сыны беззакония». Отсюда вполне естественно и понятно: «призывая на Архипастырей и пастырей и верных чад благословение Божие, молим вас со спокойной совестью без боязни погрешить против Святой веры, подчиняться советской власти не за страх, а за совесть, памятуя слова Апостола: Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо несть власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены (Рим. 13, 7). Только в верности Истине и твердом стоянии в ней – всепобеждающая Божия сила: сия есть победа, победившая мир, вера наша (1 Ин. 5, 4).

Это послание Патриарха сделалось как бы основным для деятельности восприемников его власти митрополитов Петра и Сергия.

Местоблюститель, митрополит Петр, в своем первом, вступительном послании, со всей определенностью свидетельствует о каноническом соборном начале, осуществлявшемся в лице Патриарха Тихона, а теперь канонически преемственно воспринятом им, находящимся в единении со всей Православной законной иерархией, в соответствии с чем все, самочинно отпадшее от единения с носителем соборного начала, является внецерковным, безблагодатным. А о своем понимании существа гражданской власти он высказывается не менее определенно, чем Патриарх, только в более сильном выражении, обращаясь к архипастырям, пастырям и всем православным, он говорит: «Будем пребывать в союзе мира и любви между собой, будем все едино (Ин. 17, 22–23), помогая друг другу охранять нашу православную веру, являя везде и всюду примеры доброй жизни… смирения, повиновения существующей гражданской власти» не безусловно во всем, «а в согласии с заповедями Божиими (Мк. 12, 17; Рим. 13, 1; Деян. 4, 18–19), дабы последняя видела это и Дух Божий возглаголал бы чрез нее благая о Церкви Святой (1 Пет. 2, 12–14).

Свое фактическое признание советской власти он засвидетельствовал, находясь уже в тюрьме, в подвиге Исповедничества Истины, в резолюции об учреждении особой комиссии по управлению церковными делами: «Означенная коллегия по соглашению с властями, пользуется правом пригласить…» Если бы кто подумал, что во взгляде на существо гражданской советской власти больше выражено лести и страха чем Истины, то мы скажем, что для безбожной власти все равно – признает ли глава Церкви и народ ее Богом данною, или нет, лишь бы повиновались ей; а главное укажем на то, с каким достоинством носитель Высшей Церковной Власти, еще находясь на свободе, отстранил все запугивания, какими хотел устранить его инициатор новой смуты, – архиепископ Григорий (Яцковский) со своими единомысленными иерархами; отстранил, готовясь принять за Истину темничные узы. Когда в ноябре 1925 г. в советских газетах поднялась травля митрополита Петра, взводившая на него разные обвинения, то будущие его предатели, архиепископ Григорий с другими немногими епископами, предложили митрополиту Петру оправдаться в советской печати и созвать собор из находящихся в Москве епископов. Тот сперва было согласился на то и другое, а потом отказался от обещания. И правильно поступил, в особенности в отношении созыва Собора