Исповедь чекиста. Тайная война спецслужб СССР и США - Фёдор Жорин

Но еще больше я удивился, когда увидел, как немецкий полицейский, причем не простой, а заслуженный полицейский республики, сел пьяный на мотоцикл и поехал исполнять служебные обязанности.

За пять последующих лет я выучил немецкий язык, приобрел несколько агентов из числа немцев и необходимое число доверенных лиц, т. е. друзей, не оформленных в качестве негласных сотрудников. Такая категория информаторов есть в каждой спецслужбе любого государства. Все было поставлено на свои места. И гарнизон стали называть в Управлении ОО КГБ СССР по ГСВГ не иначе как «санаторий Форст».

Но так продолжалось недолго. На мое место снова прислали сотрудника из территориальных органов КГБ. Без всякого понятия об армейской жизни. Беда не заставила себя долго ждать. Через три месяца после моего отъезда в СССР группа солдат достала местных жителей своими мародерскими набегами. Немцы налили в бутылки из-под алкоголя ядохимикаты, используемые для опрыскивания сада. В итоге очередной самоволки пять солдат умерло и десять отправили в госпиталь с серьезными отравлениями.

После этого пошла взаимная неприязнь и месть. Скандалы вышли за пределы района и гарнизона, дошли до высшего военного командования. Репрессии вызывали побеги солдат из гарнизона… Как мне потом передавали, в бывшем «санатории Форст» почти безвыездно находился заместитель начальника особого отдела КГБ СССР по 8-й Гвардейской армии в звании полковника. Некому было подсказать, что неграмотный опер из числа «пиджаков» (так называют военные контрразведчики территориальщиков) и командировочный полковник никогда не смогут установить нужные отношения со строевыми офицерами и солдатами. Надо жить их проблемами, переживать за них, помогать им, а не делать «показатели» в оперативной работе.

Как уже подчеркивалось, мне удалось наладить дружественные отношения с коллегами из местных районных органов МГБ ГДР. Режимный ракетный гарнизон всегда и везде привлекает внимание, как агентуры вражеских спецслужб, так и простых любопытных. Чтобы их различить и разделить на две группы, предварительно необходимо было их зафиксировать, установить, задокументировать их интерес к военному объекту.

Могу утверждать, что совместно с немецкими друзьями и только благодаря их неограниченным возможностям доставать необходимую спецтехнику мне удалось создать уникальную систему документирования всех лиц, появляющихся на расстоянии 100–150 м от забора по периметру объекта.

Установленная кино— и фотоаппаратура срабатывала от сигналов, поступающих от сейсмической аппаратуры, реагирующей на колебания земли, от шагов людей, а тем более — проезжающих автомобилей. В нашем распоряжении была оптическая техника, которую завод Карла Цейса изготавливал по заказу СССР для космических аппаратов.

Но что меня особенно удивляло? Когда я посмотрел на этот космический телеобъектив, с которым не знал, как обращаться, сотрудник МГБ, и задал «типично советский» вопрос: «А что будет, если вдруг приведем его в негодность?» Мой немецкий коллега ответил очень буднично, что работа есть работа. Если поломаем, то отвезем на завод Карла Цейса и там его отремонтируют. Без всяких эмоций.

Теперь пусть читатель вспомнит, как в Советском Союзе на всех уровнях руководства и во всех отраслях народного хозяйства и вооруженных сил подавлял инициативу принцип «Не надо ничего трогать, ничего делать. Лишь бы ничего не случилось». Особенно характерным это было в авиации после гибели летчика Чкалова. Когда любую поломку или аварию рассматривали, как диверсию врагов народа.

Немцы еще раз продемонстрировали свой принцип — работать уверенно, спокойно, с умом. Кстати, решение об использовании этого космического телескопа принято было на уровне начальника отдела безопасности самого завода Карла Цейса. В советской контрразведке такую санкцию надо было бы испрашивать в Москве. И кроме ругани и проблем, вряд ли что иное можно было бы ожидать.

О деловом подходе немецких коллег может служить еще один пример. Когда мы строили свою систему наблюдения, на советскую сторону была возложена задача доставки железобетонных элементов. Наши солдаты в подавляющем большинстве, проделав запланированный 500-километровый марш в колонне, больше к машинам не допускались. Разъезжали только машины командования. Соответственно, никакой практики вождения машин в городе солдаты не имели.

И вот я сел за старшего машины с одним из таких водителей. Выехали на городскую трассу. Водитель сразу вспотел и вцепился за руль. Скорость менее 40 км в час. Я его успокаиваю и приказываю увеличить скорость хотя бы до 60 км в час, чтобы не тормозить городское движение. Какое там! Солдат сообразил застопорить машину на самом оживленном перекрестке. Не ограничиваясь этим, он дал задний ход. В итоге мы столкнулись с ехавшей за нами немецкой легковой автомашиной.

Теперь уже я вспотел. За ремонт немецких машин платил из своего кармана старший машин. Что делать? Припарковали мы свой грузовик и поврежденную немецкую легковушку и вызвали полицию. И тут мне в голову пришла мысль сообщить своим коллегам из отдела МГБ г. Йена о происшедшем. Я надеялся, что присутствие при полицейской разборке друзей позволит более объективно оценить причиненный ущерб. Сотрудник МГБ прибыл очень быстро. Разобрался в ситуации и сказал, чтобы я следовал дальше по маршруту и не привлекал своим специфическим железобетонным изделием внимания местного населения, а он сам разберется с инцидентом. Через пару часов он приехал ко мне в гарнизон Йена-Форст и сообщил, что ущерб составил несколько тысяч немецких марок (я в месяц получал около 900), но рапорта советскому командованию полиция подавать не будет. (Ежедневно по ГДР советские автомашины приносили существенный ущерб народному и личному хозяйству немцев. И катастроф случаюсь достаточно. По этим фактам ежедневно сводка информации докладывалась высшему командованию ГСВГ.) В конце он добавил, что с потерпевшим уже все обговорено, ремонт его машины и компенсацию отдел МГБ взял на себя. И все! Без истерики, без нашего обычного магарыча. Он помнил, что всякая работа может привести к причинению ущерба. Поэтому расходы были включены в смету строительства нашей совместной системы наблюдения.

В системе военной контрразведки это кончилось бы написанием рапорта на уровень руководства УОО КГБ СССР по ГСВГ дисциплинарным взысканием и, само собой, выплатой ущерба из моего жалования.

Через некоторое время совместной работы нами была создана с немецкими коллегами картотека и фототека на всех лиц, появлявшихся вокруг моего гарнизона. Была проведена систематизация лиц по периодам активности войск, выхода на учения, совершения дневных и ночных маршей молодых водителей, приезде в гарнизон высокого начальства и т. п. Из массива было отобрано несколько лиц, по которым были проведены специальные оперативные мероприятия.

В дальнейшем, учитывая ограниченные возможности советской стороны, немцы самостоятельно вели разработку подозрительных лиц. В результате они вышли на своего гражданина, попавшего в поле зрения другого органа МГБ ранее. Закончилось дело арестом местного жителя, имевшего ученое звание доктора технических наук.

Здесь следовало бы рассказать о методе получения советской военной контрразведкой показателей по разоблачению шпионской деятельности местных граждан. Наши руководители никак не могли примириться с тем, что немцы стали работать на более высоком профессиональном уровне, чем их прежние «учителя». Фактически роль советской стороны сводилась к созданию обстановки, в которой мог проявить себя шпион. Другими словами, советская сторона сообщала немецким коллегам время повышенной активности войск (выход на учения, маршрут движения воинской колонны, район учений), а все остальное осуществляли друзья: вели оперативное наблюдение, документировали появление подозрительных лиц, осуществляли их установку и т. д.

Когда собирались доказательные материалы шпионской деятельности и лицо арестовывалось, немцы сообщали об этом в советскую контрразведку. А дальше все шло отработанным советским методом. Наверх отправлялись отчеты о большой совместно проделанной работе, о личном участии руководителей всех уровней в разоблачении шпиона и т. д. Получалось, что и немцы, и советская сторона поймали по одному, т. е. уже двух шпионов.

Система очковтирательства и приписок была отработана долгими годами. Говорят, что начало ей было положено, когда красный командир Уборевич послал в Москву телеграмму на имя В.И. Ленина с сообщением о том, что на каждый выстрел врага в вождя революции Красная армия ответила досрочным освобождением его родного Симбирска. После этого в Москву посыпались телеграммы, а в обратную сторону пошли награды их авторам.

Конечно, в процессе нашей совместной оперативно-розыскной деятельности случались и казусы (курьезы). К примеру, на протяжении почти двух лет мы тратили огромные средства, задействовали войска, осуществляли круглосуточное наблюдение и другие мероприятия для проверки сигнала о шпионской деятельности одного местного жителя, занимавшего солидное положение в научном мире города Йены.