В чужом доме - Бернар Клавель

Они вернулись на середину комнаты.

— Ну, как? — спросил Зеф.

— Ничего.

— Начинайте, — сказал судья.

Жюльен напряг все силы. Он ринулся на противника, тот отступил к кровати. Жюльен ударил его по лицу раз, другой, третий. Железные кровати загремели.

— Черти, что вы делаете! — закричал юноша, читавший в углу.

— Давай, давай! — надрывались остальные.

Жюльен ударил еще раз. Зеф наклонился, прижал локти к телу, прикрыл голову перчатками; он немного продвинулся вперед, и плечо его теперь было у стены. Жюльен чуть помедлил. Но пока он собирался нанести удар, противник мгновенно выпрямился и стал колотить его изо всех сил. Жюльен слышал, как он ругался:

— Свинья… дьявол…

Жюльен прежде всего прикрыл живот, опустил пониже кулаки и наклонился вперед, но Зеф уже налетел на него. Жюльен почувствовал, что спина его прижата к стене. Удар пришелся по щеке. Мелькнула мысль о защите, но в голове шумело так, будто она раскалывалась на части. В глазах потемнело, потом замелькали светлые точки, и наконец все исчезло.

Когда он опомнился, то увидел, что сидит на полу, раздвинув ноги и прислонившись к стене. Перчатки с него уже сняли. Его, очевидно, облили водой, чтобы привести в чувство. Он был весь мокрый, вода стекала с него на пол. Вокруг образовалась лужа. Свежий воздух проникал через дверь в помещение, где пыль стояла столбом. Мальчики, казалось, разговаривали где-то вдали, словно в глубине пещеры. Он снова закрыл глаза. Голова валилась набок, и временами ему мерещилось, будто под черепом катается булыжник.

Кто-то схватил его под мышки и встряхнул. Он поднял голову и открыл глаза. Морис, склонившись над ним, спросил:

— Ожил?

Он только утвердительно мотнул головой.

— Отдохни немного.

Ему помогли встать на ноги. Отодвинули одну из кроватей и толкнули его в угол. Юноша, перестав читать, подвинул свой стул.

— Садись к окну, — сказал он Жюльену. — Здорово он тебя двинул, этот Зеф. С одной стороны кулак, с другой — стена. Такие вещи вообще прощать нельзя.

Жюльен уселся в углу.

— Накрой ему спину курткой, чтоб он не простудился, — сказал Морис, бросая одежду Жюльена худощавому парню.

Между тем возле кроватей снова завязался бой. Жюльен с трудом следил за ним. Все было как в тумане. Стены сотрясались от шума. К лампочке вздымалась пыль, и Жюльен видел только тени, которые плясали и колотили друг друга. Раздавались крики, смех, ругательства, время от времени сильные удары в стену. Зти удары болезненно отдавались в голове Жюльена. Он вспомнил, как у него потемнело в глазах и во все стороны посыпались искры. Поднес руку к виску. Над ухом уже начала расти большая шишка. Жюльен потрогал ее несколько раз, она казалась ему все больше и больше. Голова разламывалась от острой, стреляющей боли, которая отдавала в глаз и ухо. Под челюстью он нащупал еще одно болевшее место, там тоже начинала расти опухоль.

17

Каждый раз в полдень выла сирена мэрии. Жюльен проснулся, услышав ее протяжный звук. Через распахнутое окно в комнату вливались солнечные лучи. На остальных кроватях уже никого не было. Жюльен огляделся, ничего не понимая. Он сел, и боль над ухом напомнила ему о вчерашнем вечере. Некоторое время он сидел, задумчиво трогая кончиками пальцев шишки на голове, затем одним прыжком вскочил и воскликнул:

— Старуха!

Он посмотрел на часы Виктора. Было ровно двенадцать. Он вздохнул, посидел еще немного и стал одеваться.

Внизу все было закрыто, в столовой — полумрак. Хозяева, должно быть, ушли. Жюльен сунул голову под кран и напился воды. Потом вывел свой велосипед и отправился в Фаллетан.

На поверхности канала плавали желтые листья, в воде отражались солнечные лучи. Жюльен проезжал вдоль канала и думал о госпоже Раффен.

— Черт с ней, со старухой, — пробормотал он наконец.

Когда он вошел в дом, дядя Пьер и тетя Эжени сидели уже за столом.

— Я начала беспокоиться, — сказала тетя Эжени. — Думала, не случилось ли что с тобой. Что ты делал?

— Спал. Ребята ушли тихонько, и меня разбудила только сирена.

— Нам еще повезло. А то бы мы сегодня тебя и не дождались, — усмехнулся дядя Пьер.

Жюльен подошел и поцеловал тетю Эжени. Она встала, взяла его за подбородок, заставив повернуть голову к окну:

— Боже мой, это еще что? Кто тебя ударил? — спросила она. — Что случилось, ты упал или тебя побили?

Жюльен медлил с ответом. Дядя Пьер тоже встал, чтобы посмотреть.

— Тебе, верно, дали хорошую взбучку, — сказал он.

— Нет, я занимался боксом с приятелями.

Дядя Пьер громко расхохотался.

— Да, видать, тебе досталось. Держу пари, что ты ходил туда вчера вечером.

Жюльен утвердительно кивнул головой.

— Ясно. Тебя так сильно оглушили, что ты не мог проснуться.

— Какой стыд! — воскликнула тетя Эжени. — Все лицо в синяках. Если бы мать увидела, она бы очень расстроилась, будь уверен. Не понимаю, как это господин Петьо позволяет вам заниматься такими делами. Ведь он несет полную ответственность за детей, которых ему доверяют.

— Да брось ты, — прервал ее дядя Пьер, — ему это только на пользу. Я не беспокоюсь. Знаю, что его отец ничего не скажет. Сам он в молодые годы жил в Жуанвиле. В его времена дрались на палках, занимались французским боксом, борьбой. Это еще похлеще, будь уверена.

Тетя Эжени поставила на стол тарелку и теперь угощала Жюльена. Хотя дядя Пьер смеялся и шутил, она не переставала ворчать. Подошла собака и положила голову на колени Жюльена, он приласкал ее.

— В общем, сегодня утром я не поехал без тебя, — пояснил дядя Пьер. — Ну ничего, как кончишь завтракать, сразу отправимся и поднимемся до Рошфорского протока.

Он снова засмеялся, добавив:

— У боксера должны быть крепкие мускулы, а гребля — прекрасная тренировка.

Жюльен продолжал есть.

— Это тебя устраивает? — спросил дядя Пьер.

— А когда мы вернемся?

— Ночью.

— Странный ты человек, — сказала тетя Эжени, — он, может, устал. Он не привык еще к этой работе.

— Дело не в том, — сказал Жюльен, — просто я должен вернуться к пяти часам.

Дядя Пьер нахмурился.

— К пяти? Зачем?

— Затопить печь.

Дядя Пьер задумался, потом спросил:

— Не понимаю. Ведь вторник — твой выходной?

— Да.

— И ты все равно должен быть вечером?

— Да.

— Каждый вторник?

— Нет, — пояснил Жюльен. — Это сложнее. Понимаешь, раз в месяц у меня свободен целый день. Остальные вторники заняты по вечерам. Приходится не только готовить печь, но и замешивать тесто на следующий день. Мастер это делает раз в месяц, а в остальные вторники — или помощник, или старший ученик, а мое дело — топить печь. В тот день, когда я целиком свободен, ее разжигает старший ученик.

Дядя Пьер несколько раз кивнул, посмотрел на жену, потом на племянника, провел рукой по усам, отодвинул тарелку и облокотился на стол.

— Это и в самом деле сложно, — после паузы сказал он. — Но, в конце концов, сложно или нет, мне плевать. Меня, однако, удивляет, что у тебя всего один полный выходной день в месяц.

Тетя Эжени вмешалась.

— А ты уверен, что правильно понял? — спросила она у Жюльена.

— Да. Мне товарищи по работе разъяснили. И хозяин сказал: «Этим днем ты можешь воспользоваться: поезжай к родителям. Ты можешь выехать в понедельник вечером с семичасовым автобусом и вернуться во вторник с девятичасовым». Конечно, каждый месяц я ездить туда не буду: ехать очень далеко, а пробыть придется слишком мало.

Дядя Пьер и тетя Эжени кончили есть, а Жюльен все еще продолжал завтракать. Тетя Эжени встала, чтобы подогреть кофе, дядя Пьер свернул сигарету.

— В котором часу вы начинаете по утрам? — задал он вопрос, пустив первую струйку дыма.

Жюльен рассказал распорядок дня. Дядя Пьер слушал, чуть прикрыв глаза, делая короткие, мелкие затяжки. Время от времени он утвердительно кивал головой. Несколько раз открывал глаза, смотрел на Жюльена и просил у него дополнительных разъяснений.

Когда Жюльен кончил свой рассказ, дядя Пьер задумался, что-то тихо бормоча и шевеля усами. Потом резко поднял голову и сказал, глядя на жену:

— Если я верно сосчитал, у мальчиков выходит в среднем семьдесят рабочих часов в неделю. А если к этому добавить, что по вечерам они разжигают печь, носят в кино мороженое, закрывают магазин и всякое другое… К тому же они еще подают на стол и не имеют права отлучиться ни в воскресенье после полудня, ни вечерами из-за того, что могут понадобиться для поездки в город. Да, прямо голова кругом идет. В общей сложности чуть ли не двадцать четыре часа в сутки. Ну, скажем, практически они заняты работой в пределах шестидесяти — восьмидесяти часов. Это ведь убийственно! А так как остальное время они торчат там же, в комнате, можно сказать, что они в распоряжении хозяина двадцать четыре часа из двадцати четырех.