Одноклассники smerti - Анна Литвиновы

«Может, Надежда потому и не особо любит сейчас по ресторанам ходить? — мелькнуло у Димы. — Еще с тех времен осадок остался?..»

А учитель тем временем произнес:

— Вот, собственно, и весь сказ. — И, словно завершая урок, подвел итоги: — Больше я ни разу не слышал о том, чтобы девочки напивались. По крайней мере, до такой степени, чтобы это требовало вмешательства школы… Еще вопросы будут? — Он выжидательно уставился на журналиста.

— Будут, — не растерялся Полуянов. — Расскажите мне про Степана. Степана Ивасюхина.

Иван Адамович еле уловимо поморщился. Вздохнул:

— А что конкретно вас интересует?

— Вам он не нравился? — Дима проницательно взглянул в сокрытые толстыми стеклами глаза учителя.

— Именно так я бы формулировать не стал, — пожал плечами учитель. — К тому же я как педагог не имею права на симпатии-антипатии. Но я Степана не понимал, это точно… — И неожиданно строго спросил Диму: — Вот вы можете вспомнить себя в их годы, лет в шестнадцать-семнадцать?

— Кое-что помню, — ухмыльнулся Полуянов. — Страшнейший спермотоксикоз, например. Всю свою комнату девками из «Плейбоя» обвешал, а уж какие сны смотрел…

— А мы, дураки, в свои шестнадцать влюблялись… — грустно вздохнул историк. И уточнил: — Платонически.

«Это уж кто как», — мелькнуло у Димы.

Он внимательно посмотрел на учителя — да намного ли тот его старше? Лет на пять-семь — максимум, надо будет уточнить, но потом, потом! И он снова поторопил:

— Так что со Степаном?

— А то, что Степан долгое время был влюблен в Леночку Коренкову. Преданно и безответно, его даже жалели многие. Степа — он такой неприспособленный был, беззащитный. Писал ей стихи — не из книжек переписывал, а именно что сам. Всегда контрольные за нее решал…

— А что Лена?

— Лена была звездой, — вздохнул историк. — Ей, конечно, льстило его поклонение, но романы она крутила с другими. Не стесняясь говорила, что предпочитает помускулистей да побогаче. Степа, конечно, страдал. Я боялся, что у него на всю жизнь психологическая травма останется… Но ошибся. Потому что в один прекрасный день Степан с Леной — как оборвал. И начал точно так же преданно служить Наде Митрофановой. Представляете? Ни с того ни с сего. И за парту ее пересел, и на переменах всегда вместе…

«Не обманула Ленкина мамаша!» — отметил про себя Дима.

— Лену это, безусловно, задело, но она виду не подала, — заметил Иван Адамович. — Ходила как ни в чем не бывало. И со Степаном здоровалась, и с Надеждой общалась.

— Странно, — усомнился Дима. — Звезды вроде не такие люди, чтобы молча оскорбление проглотить. А она, значит, смирилась?

— Я тоже удивился, — кивнул историк. — Но, если подумать, поклонников у нее и так хватало, а контрольные ей Степа по-прежнему решал. По старой памяти. Надя ведь неплохой ученицей была, с задачками сама легко справлялась.

«А вот тут с рассказом коренковской мамаши явная нестыковочка». И Дима осторожно спросил:

— Но я слышал… что Лена чуть ли не с собой пыталась покончить… из-за того, что Степан ее бросил?

— Что? — с неподдельным изумлением захлопал глазами историк. — Кто вам это сказал?..

Полуянов темнить не стал. Честно ответил:

— Галина Вадимовна Коренкова.

— Ну это, конечно, максимально достоверный источник, — усмехнулся Иван Адамович. — Я, по-моему, вам уже объяснил. После той истории, когда девочки вдвоем в ресторан отправились, Галина Вадимовна Надю в персоны нон грата записала. Упорно считала, что именно она виновата во всех дочкиных бедах. Надежда очень переживала из-за этого, сколько раз Лену просила разубедить маму, но та только смеялась: маман, говорила, у меня безумная, на нее не повлияешь.

— Подождите, — не сдался Полуянов. — Галина Вадимовна сказала мне совершенно определенно. Что в выпускном классе Елена якобы пыталась покончить с собой. Хорошо, пусть не из-за Степана. Но сам факт попытки самоубийства был или нет?

— Ничего по этому поводу сказать не могу, — опустил взгляд историк. И, уставившись в пол, закончил: — По крайней мере, мне об этом неизвестно.

— Но вы ведь классный руководитель! И сами говорили, что знаете своих учеников как облупленных! — поднажал Полуянов.

— Я об этом не знаю, — твердо повторил учитель.

«А ведь, похоже, он врет, — подумалось Диме. — Ладно. Зайдем с другой стороны». И он задал новый вопрос:

— Тогда скажите хотя бы… пропускала ли Лена в выпускном классе школу?

«Если всерьез с собой покончить пыталась — наверняка попадала в больницу. В обычную, а может, и в психушку…»

Но провокация не удалась. Иван Адамович спокойно ответил:

— Лена постоянно ездила по разным музыкальным конкурсам, и потому для нее, в порядке исключения, сделали свободное посещение. Иногда, конечно, она этим своим правом злоупотребляла и банально прогуливала, но мы, педагоги, закрывали на это глаза. Весь педагогический коллектив, — он слегка виновато взглянул на Полуянова, — искренне верил в ее талант. И не сомневался, что Елену ждет особый путь…

«Тебя, дядя, не прошибешь. Но я тоже упрямый».

И Дима небрежно произнес:

— Но ведь Степан в итоге все равно достался Елене…

— Да. Я слышал, что они жили в одной квартире, — спокойно кивнул историк.

— Получается, Лена его добилась? И себе вернула?..

— Я вас умоляю, — учитель с неожиданно прорезавшимся темпераментом сложил руки на груди. — Я, конечно, вижу их всех лишь на встречах выпускников, но и то знаю: Степа с Леной поселились вместе от силы два года назад. И сошлись, не сочтите меня за сплетника, на хорошо нам всем известном общем интересе . Какая там любовь? Просто удобно было вместе выпивать. Степа-то в школе совсем домашним мальчиком был, а после армии, да как в институт не поступил, да как работу нашел неудачную, в охране, тоже начал в рюмку заглядывать.

«Может, и правда, — пронеслось у Димы. — Я в Надькиной квартире уже лет пять частенько бываю. И Елену, помнится, то и дело в подъезде встречал. А Степана — только в последние год-два…»

— Вы для бывшего классного руководителя хорошо осведомлены, — задумчиво произнес Полуянов. — Обо всех своих ребятах как о близких людях говорите…

Лицо историка дернулось в болезненной усмешке.

— Я и старался… быть им близок… — вымолвил он. — И пока они в школе учились, и потом…

— Потом? — переспросил журналист. — Потом — это когда?

— Да не далее как позавчера, — пожал плечами историк. — Ко мне на чашку чая ребята девяносто девятого года выпуска приходили. — И объяснил: — У всех ведь жизнь по-разному складывается, и ведут люди себя по-разному. Кто-то после выпускного бала в сторону школы смотреть не может, а другие и спустя годы захаживают. Просто поболтать. Или, — он тепло улыбнулся, — похвастаться. Кто детьми гордится, кто карьерой…