Третье открытие силы - Андрей Сидерский

Я упорно продвигался вперед, и серые камни прыгали у меня перед глазами. Мне не хотелось верить в то, что это - конец, и даже когда, обогнув скалу, я обнаружил тупик, ощущение безнадежности не возникло. Остановиться и сражаться с ними, стоя спиной к скале? Нет, это не выход. Они слишком хорошо знакомы с моими мечами и не станут приближаться, несмотря на то, что их никак не меньше трех десятков. Они попросту расстреляют меня из луков. И я принялся взбираться вверх по отвесной стене ущелья, прекрасно отдавая себе отчет в том, что вряд ли до появления варваров успею подняться достаточно высоко, чтобы оказаться вне пределов досягаемости их стрел.

Пальцы немеют, но я карабкаюсь, время от времени вытирая о рубаху сочащуюся из-под изломанных ногтей кровь - чтобы руки не так сильно скользили по влажным от росы камням...

Сейчас они появятся из-за поворота и превратят меня в ежа - на спине моей достаточно места для дюжины-другой тяжелых боевых стрел с кремниевыми наконечниками. Два меча в ножнах крест-накрест не в счет - всего лишь узкие полоски стали.

Я уже слышу тяжелое дыхание и приближающийся топот... Нора... Вход в пещеру... Кажется, повезло... Они боятся духов глубинной тьмы и далеко внутрь земли не полезут ни за что...

Я протиснулся в узкий лаз, скатился куда-то вниз и оказался в кромешной темноте. Отсидеться, а потом вернуться в ущелье? Зачем? Война проиграна, все мои люди погибли, последняя крепость в низовых землях пала, в ущелье - полным полно узкоглазых. Все равно мне там не выжить... Перспектива же героической гибели "последнего из..." меня вовсе не прельщала. Во-первых, красоту этого подвига больше некому оценить - варвары не в счет, во-вторых, я, кажется, еще не все успел в этой жизни даже из того, что хотелось бы успеть, ну, и в-третьих, теперь мне почему-то казалось, что это - просто глупо. Ведь даже если я, прежде чем погибнуть, отправлю к предкам десяток-другой врагов, это уже все равно ничего не изменит...

Если пещера промыта водой, а похоже, что это именно так, то она должна иметь выходы наверху - на плоскогорье. Вероятнее всего, там нет никого, кроме диких зверей. Плоскогорье огромно, кто знает, куда можно по нему добраться? Ведь должны же где-то быть другие страны, другие народы. Другие войны, в конце концов... Где-нибудь за горными хребтами на юго-западе, например... Не может быть, чтобы больше нигде не было войн. А где война, там всегда нужны воины...

И я двинулся вглубь скалы - прочь от входа, прочь от старой жизни, исчерпавшей себя для меня раз и навсегда в этой последней погоне. Сколько шансов остаться в живых в темных каменных лабиринтах? Один против тысячи? Против десяти тысяч? Но один - он все-таки есть!

Не может не быть... Ведь вряд ли я могу умереть...

Я не верю в то, что могу умереть...

Что-то во мне знает: я не могу, не умею умереть...

Я полз, шел, ощупью пробираясь вдоль стен. Мне казалось, что ходы ветвятся, сходятся, расслаиваются. Медленно и очень осторожно, прощупывая каждую пядь пути перед собой, я продвигался - куда?.. Залы и туннели, узкие лазы, озера, колодцы и осыпающиеся под ногами козырьки над бездонными расщелинами... Время утратило значение, тьма, оглушающее безмолвие и предельное напряжение внимания вытеснили из сознания все мысли. Я действовал почти по инерции. Мне стало все равно. Я просто двигал руками и ногами, ощупывал путь, перемещал тело в пространстве. Я понимал, что смерть караулит меня на каждом шагу, но в то же время знал, что не могу умереть. И я шел, не давая контролю ослабнуть ни на мгновение. Что будет в конце пути? У меня не было свободной энергии на мысли об этом. Вся моя сила была сконцентрирована в кончиках пальцев и во взгляде, устремленном в кромешное никуда...

Когда впереди забрезжил свет, я уже ничего не мог сказать о времени. Несколько часов, дней, недель?.. Напряжение воли и внимания стерло всякие границы, безмолвие и тьма сместили все точки отсчета.

Прищурившись, я вышел из пещеры и шагнул в яркий солнечный день. Световой шок заставил меня мгновенно зажмуриться и закрыть глаза руками.

Я стоял с закрытыми глазами и ждал. Чего?

- Медленно убери руки, - услышал я мужской голос.

Сам не зная почему, я подчинился.

- А теперь очень-очень медленно открывай глаза. Не бойся, ты не ослепнешь, хотя другому в твоем положении понадобилось бы несколько дней на то, чтобы привыкнуть к свету.

И снова я последовал указанию говорившего.

Сначала была дикая давящая боль и нестерпимый белый свет. Потом окружающее начало проступать сквозь мерцающую кроваво-серебристую пелену. Я увидел, что нахожусь на плоскогорье. Выход из пещеры был у меня за спиной. Прямо передо мной стоял рослый мужчина. На вид ему было лет тридцать. Бронзовая кожа, слегка раскосые стального цвета глаза, тонкий прямой нос, плотно сжатые губы, резкий подбородок, широкие скулы, чисто выбритая голова. Я не видел, во что он одет, потому что на нем был широкий грубый плащ, шафранного цвета в довольно отдаленном, судя по всему, прошлом. Из-за правого плеча торчала длинная - примерно в локоть - рукоять огромного меча.

- Здравствуй, - произнес он. - Я ждал тебя здесь все время, пока ты бродил во тьме...

- Меня? Но мы незнакомы...

Я с удивлением обнаружил, что мои слова зависают где-то в тоненькой пленке слоя сформулированных мыслей на поверхности охватившего все мое существо неподвижного безмолвия.

- Как сказать... - улыбнулся он и принялся напевать какую-то странную тягучую и в то же время очень ритмичную мелодию, покачивая головой в такт пению. По блестящей поверхности бритого черепа забегали солнечные зайчики. Постепенно они слились в непрерывное свечение, и я увидел, что его голова окружена жемчужно-серебристым сиянием, в котором текуче пульсируют золотые и радужные блики.

- Меня зовут Зы Фэн Чу, - сообщил он, на несколько секунд прервав пение.

Мастер Чу - "одинокая птица" - таинственный маг и великий воин... О нем в низовых землях ходили самые невероятные слухи. Говорили, что бескрайние дикие равнины на плоскогорье - его страна, и что соваться туда без приглашения в высшей степени неосмотрительно. Этому человеку приписывали способности столь фантастические, что я был уверен: все это - выдумки суеверных невежд, и никакого Мастера Чу в природе не существует. Я всегда верил только в ясность рассудка, крепость рук и силу оружия. И вот - пожалуйста: Мастер Чу собственной персоной. Я почувствовал, как напряженное ожидание сворачивается в моем теле в тугую пружину...

- ДА ТЫ РАССЛАБЬСЯ, я - такой же человек, как все, - сказал он. - И настроен по отношению к тебе вполне благодушно. Даже, я бы сказал, дружественно... Идем.

Я молчал, не двигаясь с места.

- Идем, - повторил он, - ты не можешь остаться здесь. Ты ушел оттуда, но пока что никуда не пришел. ВСЕ ЕЩЕ ТОЛЬКО НАЧИНАЕТСЯ... Ты перешагнул через безмолвие, а это - больше, чем даже смерть. Теперь ты - совсем другой, и тебе никогда не удастся вернуться к тому, кем ты был. Никто не возвращается. Говорю тебе - расслабься, все нормально... Просто ты еще не знаешь, кто ты теперь...

Он повернулся и зашагал прочь.

Я стоял и смотрел ему вслед до тех пор, пока сияние, окружавшее его голову, не скрылось за холмом, на вершине которого желтый столб дыма дрожал в знойном мареве над черными обломками упавшего самолета.

ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ БЛАГОСЛОВЕНИЕ

"Чувствуете? Здесь даже воздух - другой..."

А.Тарковский "СТАЛКЕР"

"Сигарета в руках, чай - на столе, эта схема проста. И больше нет ничего, все находится в нас..."

В.Цой

Во второй половине дня на небо медленно наползла черная туча, и пошел теплый тяжелый дождь. Я спрятался от него внизу - под нависавшими над плитой камнями белого обрыва. Большие капли отвесно падали в гладкое неподвижное море, и его поверхность покрылась дрожащей сеткой испещренных мгновенным жемчугом серых кругов. Потоки дождевой воды смывали с обрывов глину и мел. Длинные языки цветной мути вытянулись далеко в море и, причудливо извиваясь, медленно поползли на север вдоль берега, гонимые едва заметным течением.

Когда дождь закончился, я, то и дело срываясь и зависая без опоры на мокрой веревке, взобрался наверх. Обломки самолета больше не дымились.

Следующее утро снова было солнечным. Я высушил палатку и немного подмокшие вещи, собрал рюкзак и двинулся в свой обычный путь по побережью.

После того, как ушел Мастер Чу, все шло своим чередом, и ничего особенного со мной больше не приключилось. Через месяц я вернулся в Киев, а потом наступила осень, и жизнь вновь потекла своим чередом - дела в институте и в бассейне, тренировки в зале у Альберта Филимоновича, бытовые мелочи и неурядицы, маленькие радости семейной жизни, редкие склоки, транспортная толчея в часы пик... Дети росли, жена ходила на работу... Одним словом, все, как всегда.

Я так и не смог окончательно определиться в своем отношении к Мастеру Чу. Он явно что-то со мной сделал, я ощущал в себе очень тонкие неуловимые изменения, но не понимал, что именно они затрагивают в моем существе. Отголоски их я встречал в своих снах, время от времени нечто вдруг прорывалось сквозь пелену нормального восприятия во время тренировок, вызывая в сознании потоки странных образов, иногда в транспорте в голову вдруг начинали лезть стихи и видения непонятных геометрических картин, чего раньше со мной не случалось. Однако, пока все это никак не влияло на мою повседневную жизнь, я решил не акцентировать внимание на новых аспектах восприятия, так как все равно не знал, что с ними делать. Встретиться же с Мастером Чу раньше, чем следующим летом, у меня не было никакой возможности, ибо я не имел ни малейшего понятия о том, кто он в этой жизни, где живет, ни даже о том, как его здесь зовут.