Детектив Филип Марлоу - Раймонд Чэндлеp

Это не помогало. Я вернулся в гостиную и раскурил уже остывшую трубку. Я медленно затянулся, но табачный дым все равно отдавал паленой резиной. Отложив трубку, я задумчиво стоял посреди комнаты, оттягивая и отпуская нижнюю губу.

Зазвонил телефон. Я поднял трубку и прорычал в нее что-то неразборчивое.

- Марлоу?

Это был жесткий тихий шепот. Жесткий тихий шепот, который я уже слышал.

- Все в порядке, - сказал я. - Выкладывай, кто бы ты ни был. Кому я теперь перебежал дорогу?

- Может быть, ты толковый парень, Марлоу? - произнес жесткий тихий шепот. - Может быть, ты желаешь себе добра?

- А в каком количестве?

- В количестве, скажем, пяти сотен.

- Грандиозно, - сказал я. - И что я должен делать?

- Держаться от греха подальше. Хочешь подробней обсудить эту тему?

- Где, когда и с кем?

- Клуб "Айдл Вэли". Морни. В любое время.

- А ты кто?

На другом конце провода приглушенно хихикнули:

- Спросишь у ворот Эдди Пру.

Раздался щелчок, и я положил трубку.

Было около половины двенадцатого, когда я вывел из гаража машину и тронулся к проезду Кахуэнга.

17

Миль через двадцать по Кахуэнга к подножию холмов сворачавал широкий проспект с поросшей цветущим мхом разделительной полосой. Вдоль него тянулись пять жилых кварталов, и дальше на протяжении всей его длины по обе стороны не было видно ни домика. В самом конце проспекта в сторону холмов виражем уходила асфальтовая дорога. Она вела к "Айдл Вэли".

У подножия первого холма вблизи дороги стоял низенький белый домик с черепичной крышей. К козырьку над ступеньками крепилась освещенная прожекторами вывеска: "Патруль Айдл Вэли". Створки перекрывающих дорогу ворот были раскрыты, и выставленный на середину дороги квадратный белый знак гласил "стоп" фосфоресцирующими буквами. Другой прожектор высвечивал пространство перед знаком.

Я остановился. Человек в форме со звездой и с плетеной кожаной кобурой на поясе посмотрел на номер моей машины, а потом в список на столе. Он подошел.

- Добрый вечер. У меня ваша машина не значится. Это частная дорога. Вы в гости?

- В клуб.

- Который?

- "Айдл Вэли".

- Восемьдесят семь-семьдесят семь. Его здесь так называют. Вы имеете в виду заведение мистера Морни?

- Именно.

- Вы, кажется, не являетесь членом клуба.

- Нет.

- За вас должны поручиться. Кто-нибудь из членов клуба или из живущих в долине. Частные владения, сами понимаете.

- Филип Марлоу, - сказал я. - К Эдди Пру.

- Пру?

- Это секретарь мистера Морни. Или что-то вроде этого.

- Минуточку, пожалуйста.

Он подошел к двери домика и что-то сказал в нее дежурному у телефона. Сзади подъехал и просигналил автомобиль. Из открытой двери патрульного поста послышался стук пишущей машинки. Человек, который разговаривал со мной, махнул сигналящему автомобилю, чтобы тот проезжал. Он плавно объехал меня и унесся в темноту - зеленый длинный "седан" с тремя сногсшибательными дамами - все при сигаретах, выщипанных бровях и высокомерных минах. Автомобиль на полной скорости прошел вираж и исчез с глаз.

Человек в форме снова подошел к машине и положил руку на дверцу.

- О'кей, мистер Марлоу. Отметьтесь, пожалуйста, у дежурного офицера в клубе. Миля вперед, справа. Там освещенная автостоянка и номер на стене. Восемьдесят семь - семьдесят семь. И отметьтесь у дежурного.

- Предположим, я не отмечусь.

- Вы шутите? - в его голосе послышались металлические нотки.

- Нет. Просто интересно.

- Вас начнет искать пара патрульных машин.

- А сколько вас всего в патруле?

- Извините, - сказал он. - Миля вперед, справа, мистер Марлоу.

Я посмотрел на его кобуру, на прицепленный к рубашке специальный значок.

- И это называется демократией, - сказал я.

Он оглянулся, сплюнул под ноги и положил руку на крышку машины.

- Я знал одного паренька, который был членом клуба Джона Рида. Ты не из этой компании?

- Товарищ, - сказал я.

- Беда революций заключается в том, - сказал он, - что они попадают в плохие руки.

- Точно, - согласился я.

- С другой стороны, - продолжал он, - что может быть хуже кучки обитающих здесь Богатых шарлатанов?

- Может быть, ты сам когда-нибудь будешь здесь жить.

Он снова сплюнул.

- Я не буду здесь жить, даже если мне за это будут отваливать пятьдесят тысяч в год и укладывать спать в шифоновой пижаме и в ожерелье из розового жемчуга.

- Не хотел бы я подступиться к тебе с таким предложением.

- Ты всегда можешь подступиться ко мне с таким предложением и посмотреть, чем это для тебя кончится.

- Ну ладно, тогда я поехал отмечаться у дежурного в клубе, - сказал я.

Сзади подъехал еще один автомобиль и просигналил. Я тронулся. Через сотню метров я прижался к обочине, заслышав гудок, - и черный лимузин пронесся мимо с тихим сухим шелестом, подобным шелесту мертвых осенних листьев.

Ветра здесь не было, и льющийся в долину лунный свет был таким ярким и резким, что черные тени казались высеченными из камня.

За поворотом моему взору открылась вся долина. Тысяча белых домов, рассыпанных по склонам холмов, десять тысяч сияющих окон - и всему этому великолепию вежливо улыбались звезды, не спускаясь, однако, низко - из-за патруля.

Обращенная к дороге глухая стена клуба была белого цвета. На ней был номер - маленький, но очень яркий, из-за фиолетовых неоновых ламп. 8777 и больше ничего. В стороне на расчерченном белыми линиями черном асфальте стояли ряды машин, освещенные направленными вниз многочисленными фонарями. По залитой светом площадке двигались служители, одетые в новенькую форму.

Дорога огибала здание. С другой его стороны находилась тускло освещенная галерея с нависающим над ней козырьком из стекла и хромированного металла. Я вышел из машины, прошел к маленькому столику за дверью, где сидел человек в форме, и бросил перед ним контрольный талон с номером моей машины.

- Филип Марлоу, - сказал я. - Гость.

- Благодарю вас, мистер Марлоу. - Он записал мое имя и номер машины, вернул мне талон и поднял телефонную трубку.

Негр в белоснежной двубортной форменной куртке с золотыми эполетами и в фуражке с золотой окантовкой распахнул передо мной дверь.

Вестибюль напоминал очень дорогой мюзикл. Много света и блеска, много нарядов, много декораций, много звуков и блистательная труппа, состоящая из одних звезд. В мягком рассеянном свете стены, казалось, уходят в бесконечную высоту - к россыпям лампочек-звезд. В коврах можно было утонуть по горло. В глубине вестибюля за высокой аркой виднелась пологая лестница с широкими низкими ступеньками, покрытыми ковровой дорожкой. При входе в банкетный зал стоял полнолицый старший официант с двухдюймовыми атласными лампасами и пачкой тисненных золотом меню под мышкой. Его лицо было того типа, на котором любезная улыбка может без малейшего движения мускулов сменяться выражением холодного бешенства.

Вход в бар был налево. Там было сумрачно и тихо, и в слабом мерцании стеклянной посуды за стойкой бесшумно, как мотылек, порхал бармен.

Из дамской комнаты, на ходу подкрашивая губы, вышла высокая красивая блондинка в платье, похожем на осыпанные золотой пылью морские волны, и, что-то напевая, направилась к арке.

Сверху доносились звуки румбы, и девушка, улыбаясь, покачивала в такт музыке золотистой головой. У лестницы ее поджидал низенький краснолицый толстяк с масляными глазками. Он вцепился жирными пальцами в обнаженную руку блондинки и с вожделением уставился на нее снизу вверх.

Девица в китайской пижаме персикового цвета взяла мою шляпу и взглядом осудила мой костюм. У нее были загадочные порочные глаза.

По лестнице спустилась торгующая сигаретами девушка в белом плюмаже. Ее одежды было достаточно для того, чтобы спрятать в ней зубочистку; одна ее длинная красивая нога была серебряного цвета, другая - золотого. Вид у продавщицы сигарет был в высшей степени надменный.

Я прошел в бар и уселся на высокий кожаный стульчик у стойки. Нежно звенели бокалы, мягко сияли лампы, тихие голоса шептали о любви, или о десяти процентах, или о чем-то еще, о чем принято шептать в подобном месте.

Высокий мужчина в сером костюме, скроенном ангелами, вдруг встал из-за маленького столика у стены, подошел к стойке и принялся поносить бармена. Он поносил его громким чистым голосом в течение очень длинной минуты и назвал приблизительно девятью словами того рода, которые красивые мужчины в серых великолепного покроя костюмах обычно не произносят. Все умолкли и спокойно наблюдали за ним. Его голос врезался в приглушенные звуки румбы, как лопата в снег.

Бармен стоял совершенно неподвижно и глядел на мужчину. У него были кудрявые волосы, чистая теплая кожа и широко расставленные внимательные глаза. Высокий мужчина наконец умолк и прошествовал к выходу. Все, кроме бармена, посмотрели ему вслед.

Бармен медленно прошел к концу стойки, где сидел я, и встал, глядя мимо меня; на лице его не было ничего, кроме бледности.