Невидимые бои - Николай Тарианов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, так как же? Я думаю, вам не стоит пренебрегать мною…
Стив был опытным разведчиком. Он знал повадки своей контрразведки. И он не пренебрег. После этого дела его в иностранной колонии пошли совсем гладко. Теперь его наперебой приглашали к себе уже не только корреспонденты, но и дипломаты. От многоопытной и хорошо осведомленной Алис он узнавал всю подноготную своих коллег по колонии. После четвертого стакана джина Алис, ощутив нечто вроде привязанности к Уотсону, начинала бормотать:
— Конечно, разумеется, ты прав. Я грязная, спившаяся свинья. Я с тобой согласна.
Уотсон, терпеливо слушавший обычно ее бормотание, начал вслух протестовать против такого самобичевания. Но про себя полностью соглашался с этими жесткими формулировками.
— Нет, нет, не притворяйся, — пьяным голосом бубнила Алис. — Но когда-то я была человеком…
Она начинала хохотать резким ломающимся смехом — от него становилось жутковато.
Вытирая платком распухший нос, Алис отпивала из стакана, пока он не пустел.
— А они? — громко, почти крича, продолжала она. — Они что собой представляют? Жена одного дипломата мне руку не подала на приеме в прошлом году. Знаю, мол, какая ты! А сама? Живет с пасынком пятнадцатилетним, сидит с ним в своей стране, к мужу глаз не кажет. А муж утешается с молоденьким атташе. Все знают, как он умолял министра включить этого выродка в состав посольства.
Эти сведения были очень полезны для Стива. Он использовал их впоследствии в своей работе против дипломатов союзных его стране государств. Выражая притворное удивление, он побуждал Алис рассказывать ему все новые истории, грязные, порой чудовищные. У Стива они не вызывали отвращения и даже забавляли его: он привык копаться в гнойных язвах…
— А этот корреспондент (Алис назвала крупное иностранное телеграфное агентство)! Заманил сюда на лето взрослую дочь — с ее матерью он давно уже развелся, — изнасиловал ее и год не выпускал отсюда. Сейчас собирает ее со своим сыном-внуком в Лондон, там этого несчастного сдадут в частный приют — денег у него хватит. Красавица была девушка, спортсменка, умница…
Его помощник живет — из скупости — с уродливой старушкой, представляющей французскую реакционную газетку. Никак не может она забыть, что была когда-то женщиной.
Некоторые подстегивают себя морфием или кокаином — одного пришлось даже отправить домой, где он и сошел с ума.
Алис умолкла, глаза ее расширились, она уставилась в одну точку. Молчал и Уотсон. «Хороша контрразведчица, — думал он. — Эта кончит самоубийством, если, конечно, не умрет от пьянства».
— Слушай, Стив, — зашелестел вдруг хриплый, прерывающийся шепот женщины. — А что лучше — пуля или яд? От яда мучаются очень. А пулей — больно. Я так боюсь боли…
— Не надо, Алис, — решительно запротестовал Стив («Нанюхается кокаина, проторчит здесь сутки, одурелая. Это мне — ни к чему»).
— Ну, тогда налей. — Протянула стакан, жадно глядела, как льется золотистая струя виски из пузатой бутылки «Ват-69». Выпила залпом, не закусывая.
Виски и джина в колонии было много — десятками ящиков доставляли из Копенгагена на самолетах в посольство. Продавали своим без акцизного сбора, позволяя экономить по пяти долларов на кварте. Спиться или споить кого-нибудь было не трудно.
Так, собственно, и получалось с иными из тех немногих знающих и даже талантливых людей, которые, разобравшись в советской действительности, начинали посылать в свои газеты правдивые интересные корреспонденции. Часть таких корреспонденции поначалу даже прорывалась на страницы газет. Сразу же вмешивался — тайно, негласно — государственный департамент, и через некоторое время газета отзывала корреспондента. Нередко он терял при этом работу в редакции. Хорошо еще, если удавалось устроиться в какое-либо рекламное агентство.
С одним из журналистов был скандал. Напившись на вечеринке, он принялся кричать:
— Кто мы? Шлюхи мы газетные, вот кто! Продажные шкуры!..
Но такие держались недолго. Закреплялись на этой работе — до первого провала — другие, те, кто умел заводить знакомства с сомнительными людьми — фарцовщиками, полубитниками и заурядными распутницами.
За бутылку виски с яркой этикеткой, за старые, дырявые, но цветастые носки, потертые нейлоновые рубашки и — пуще всего — узенькие техасские брючки с яркой, в ладонь фирменной этикеткой на седалище они скупали слухи, сплетни, плоские анекдоты с запашком. Иногда, словно крупный лещ среди мелких окуней, попадались в этом улове и ценная разведывательная информация или намек на нее. Тогда начинали усиленно «разрабатывать» людей, через которых удалось получить сведения, стараясь добраться до драгоценного источника.
Обобщив опыт «утилизации» этих подонков, пресмыкающихся перед долларом, ЦРУ поручило своим агентам в Москве использовать их и для распространения антисоветских анекдотов и слухов. Когда вся эта дрянь, словно волны по грязной луже, распространялась, ее подхватывали, передавали в американскую прессу, выдавая за «творчество» «русских авторов».
Были в Москве и известные, серьезные американские журналисты. Некоторые работали здесь долгие годы, их уважали, приветливо принимали. Такие, зная, что за гуси эти уотсоны, не сближались с ними, не желая компрометировать и себя, и свои редакции.
Коса и камень
Изучая обстановку, Уотсон довольно быстро разобрался в некоторых особенностях деятельности своих коллег.
В иностранной колонии — дипломатической и журналистской — торговали все и всем — от жевательной резинки, магнитофонов и поношенных костюмов до валюты. В дипломатическом багаже за границу часто вывозилось немало ценностей, скупленных на деньги, добытые самой вульгарной, часто мелкой, спекуляцией. Вывозили и новые русские рубли — на черных биржах Женевы, Парижа и Лондона иностранные разведки скупали их за большие деньги. Ими снабжали агентов, забрасываемых в Советский Союз нелегально, «по-черному».
Не торопясь, стараясь не обнаружить себя, начал Уотсон свой разведывательный шпионский поиск. Завязывал как можно больше знакомств, пытаясь установить прочные связи с советскими журналистами. Искал прежде всего людей, падких до даровой выпивки, скудной дешевой закуски.
Первое время, знакомясь, Уотсон держался настороженно.
И только в том, не частом, случае, когда собутыльник поддавался на крохотные, незаметные для неопытного глаза провокации, раскатисто хохотал, услыхав скабрезный политический анекдот (обычно Уотсон начинал издалека — с американских анекдотов, незаметно переходя на «русские», вывезенные из архивов ЦРУ), марающий советскую действительность. Проверив таким образом человека, начинал действовать мягко, осторожно, изобретательно. Высказав несколько сочувственных и, разумеется, совершенно неискренних суждений о советских людях, он заговаривал о том, что вот, дескать, трудятся они, но далеко не всегда получают то, чего заслуживают. Жилье, правда, сейчас строится вовсю. А одежда? Обувь? Ракеты делают, а костюм вон сколько стоит. Кстати, он, Уотсон, может при случае продать костюмчик. Шерсть с дакроном — износу нет. Недорого.
Если собеседник был умный и честный человек — на этом знакомство обычно заканчивалось. Однажды Уотсон едва не схлопотал по физиономии от одного горячего грузина. Но если захмелевший собутыльник кивал головой, поддакивал или даже просто поддерживал эту тему, не давая отпора, Уотсон заканчивал обычно просьбой помочь ему написать обзор высказываний советской прессы.
— Секретаря, знаете, нет, — говорил он, — языка не знаю, иногда помогают коллеги, но разве на это можно рассчитывать? Разумеется, за все будет заплачено — хотите деньгами, хотите натурой — вещами.
Надо сказать, что успеха в этих своих заходах Уотсон пока не имел. Один только пьянчужка, изгнанный из всех редакций, согласился было по пьяной лавочке написать такой обзор. Но, протрезвев, все-таки понял смысл уотсоновской затеи и больше не показывался. Уотсону пришлось довольствоваться тем немногим, что удавалось уловить на приемах, вытянуть из западных немцев, французов и других атлантических «союзников».
Уотсон понимал, что коса его разведывательного опыта находит на камень советской бдительности. Он уже начинал немного беспокоиться — редко у него проходил год в чужой стране без серьезного успеха, кое-где, в других странах, люди, желающие продать свою страну, летели на американского разведчика, как мухи на мед. А здесь — кругом стена. Теперь он понял, почему его начальство по ЦРУ так ценило Купца. Ведь в ЦРУ лучше Уотсона знали, что привлечь, завербовать нового агента ему почти наверняка не удастся. И Купец стал для Уотсона той козырной картой, тем тузом, которого он уже собирался, словно карточный шулер, вытащить из своего рукава.