Полдень, XXI век (апрель 2011) - Коллектив авторов

– В чисто энергетическом смысле нет. Иначе придется предположить, что объект мыслит! Имеет органы чувств и нечто вроде мозга для обработки информации.

– Он их, и вправду, имеет.

– Вы серьезно? – удивился Браткевич.

– Почти.

– Тогда возьмите еще вот это, – и он вручил Пирошникову маленький цифровой диктофон. – Он будет фиксировать тексты и музыку, привязывать их ко времени. А я потом синхронизирую с перемещениями объекта.

Пирошников засунул диктофон в карман. Сейчас ему были безразличны опыты аспиранта и даже сами подвижки дома, что так волновали его раньше. Дом стал практически нежилым – вот что главное. Нежилым – значит, неживым, подумал он. И все песни, стихи, заклинания – ему как мертвому припарки.

И жить нельзя, и бросить невозможно…

Через несколько дней после увольнения Софьи Михайловны и демарша Залмана оба они вновь предстали перед Пирошниковым, демонстративно скучающим у столика под плакатом.

Пирошников съежился. Почему-то он предположил дурное – повестку в суд или требование денег, хотя он уже обещал Софье, когда она забирала свою сменную обувь и калькулятор, что выплатит ей все положенное.

Но дело оказалось в другом.

Поздоровавшись, Залман подошел к плакату и повернул его надписью к стене. Пирошникову пришлось встать со стула, потому что выглядело все весьма церемонно.

– Владимир Николаевич, я прошу прощения за свою эмоциональную выходку, – сказал старик. – И хотел бы вам объявить, что сделал Софье Михайловне предложение вступить со мною в законный брак.

– Вы просите благословения? – улыбаясь, спросил Пирошников.

Залман сделал паузу, как бы показывая неуместность шуток на такую важную тему.

– Нет, мы хотим пригласить вас на церемонию бракосочетания.

Софья Михайловна протянула Пирошникову пригласительный билет.

– На два лица, – сказала она.

Пирошников оценил этот жест.

– Благодарю, – кивнул он.

– И еще, Владимир Николаевич, у меня однокомнатная квартира в Купчине, вы знаете, – продолжала Софья. – Мы с Семеном Израилевичем решили жить здесь. Две комнаты все– таки… Да и архивы недалеко, где он работает. Я могла бы сдать вам свою квартиру за совершенно символическую плату. Собственно, за оплату коммунальных услуг… Не век же вам жить под лестницей.

– Спасибо… Но мы тоже решили жить здесь, – сказал он.

– Ну, как знаете.

И пожилая пара удалилась, прихватив плакат.

Таким образом, мосты были сожжены. Интересно, что Серафима не предлагала никаких вариантов переселения, поскольку пребывание Пирошникова в доме расценивала как миссию. А от миссии не уклоняются.

Однако обстановка усложнялась. С одной стороны, был закончен ремонт, и каморка обзавелась простенькой кухней и туалетом, в котором, кроме унитаза, присутствовала душевая кабина. Жить стало комфортнее, хотя по-прежнему невысокая книжная стена не могла скрыть происходящего в той половине каморки, которая была на виду. Вторая, спальная, половина под лестничным пролетом была тесна, там можно было стоять во весь рост лишь в туалете и душе, расположенных у внешней стены, а в самой спальне приходилось сгибаться в три погибели.

С другой стороны, лишилась работы Серафима.

Филиал банка был последним учреждением в доме, которое еще держалось на старом месте. Хотя было понятно, что это не может продолжаться долго. Один за другим закрывали счета фирмы и физические лица, не желавшие посещать банк с наклонным полом и видеть в вестибюле бизнес-центра ползающих по полу таджиков с кафельными плитками. Поэтому в один прекрасный день управляющий Гусарский подписал приказ о переезде. В тот же день он вызвал к себе Серафиму и предложил ей написать заявление по собственному желанию.

– А если я не напишу? – спросила она.

– Напишете. Это в ваших интересах, – отечески улыбаясь, отвечал он.

– Не понимаю.

– Поймете позже. Я все объясню Владимиру Николаевичу.

– Но вы, кажется, увольняете меня, а не его?

– Не увольняю, а прошу уйти. Но связано это с ним.

– Ну тогда объясните это ему. Я сделаю так, как он скажет.

– Договорились.

В тот же вечер Гусарский явился под лестницу, предварительно договорившись с Пирошниковым по телефону. Весь его вид и принесенные дары свидетельствовали о том, что он хочет придать разговору формат дружеского застолья. Он принес букет цветов Серафиме, торт и две бутылки хорошего марочного вина.

Подготовилась к визиту и Серафима, приготовив легкие закуски.

Как и положено в таких случаях, разговор поначалу касался незначащих мелочей: ремонтных работ, замужества Софьи Михайловны и поведения бывшего котенка Николаича, который за это время успел стать молодым котом и рвался на подвиги.

Подвиги заключались в периодических набегах на минус третий этаж, где у домочадцев жили несколько кошек. Но это было опасно, учитывая междуэтажные отношения.

– У меня есть хороший ветеринар, – сказал Гусарский.

– Пусть погуляет, – махнул рукой Пирошников.

Однако постепенно перешли к главному.

Стороны констатировали, что история дома вступает в новую фазу. С эвакуацией банка в доме оставались начальник охраны Геннадий, два вахтера и постовые у дверей каждого офисного этажа, которых пока еще не уволили, хотя делать им было нечего. На пятом этаже находилась бухгалтерия с двумя женщинами – главным бухгалтером и кассиром. Вот и все.

– Позвольте, а население подвалов! Домочадцы! – воскликнула Серафима, слушавшая разговор.

– Их куда-нибудь уберут, – сказал Гусарский.

– Это не так просто, – заметил Пирошников, вспомнив старика Залмана с его плакатами.

– Пока о них не будем. Они нам не мешают, – продолжал Гусарский.

Собственно, он предложил бизнес-план, в котором Пирошников был предпринимателем-исполнителем, а банк «Прогресс» – инвестором.

– Что же я буду предпринимать? – иронически вопросил Пирошников.

– То же, что и раньше. Читать стихи и двигать дом.

Замысел был грандиозный и совсем не такой фантастический, каким он мог бы показаться. Вот как он выглядел, по словам Гусарского.

После очистки дома банк вкладывает средства в перестройку второго этажа, где он находился, в культурно-зрелищное учреждение с большим залом на пятьсот мест и сопутствующими помещениями – фойе, гардеробом, артистическими, костюмерными. Называться это будет, положим, «Ток-шок Владимира Пирошникова»…

– Почему так? – спросил Владимир Николаевич.

– «Ток» – это от «ток-шоу», а «шок», потому что зрители будут испытывать шок.

У Гусарского все было продумано.

Он возмечтал пустить на конвейер вечера типа «силлаботонических практик», естественно, продумав режиссуру, используя всевозможные световые эффекты и музыку. И конечно, в конце представления зал должно тряхнуть, не без этого.