Дар или проклятие - Евгения Горская

Эта идея с Сережкой родилась у Бориса случайно. Мать шила у Александрины в ателье костюм, ей всегда приходилось шить одежду, потому что размер у нее, мягко говоря, нестандартный, не то шестьдесят второй, не то шестьдесят четвертый, а вот рост, наоборот, ниже среднего. Шить у Александрины было дорого, зато смотрелась мать в этой одежде так, будто сбрасывала килограммов двадцать разом и вырастала на полголовы. Она шила у Александрины давно, еще с тех пор, когда та сама кроила одежду. Мать считала себя Александрининой подружкой, хотя Борис подозревал, что такая подружка той на фиг не нужна, и всегда переживал за мать, когда та начинала названивать модельерше по какому-нибудь поводу. Правда, в фирму мужа Александрина Бориса устроила по первой же просьбе матери. Лучше бы не устраивала, все равно ничего путного не вышло, только время зря потерял. Лучше бы что-нибудь другое себе подыскал, стоящее. Под стоящим Борис неизменно представлял себе строгий темный костюм, стильную темную машину, голубоглазую секретаршу, мягкий ворс ковровых дорожек и очень много денег. Конечно, он понимал, что все это само на голову не свалится и усилий придется приложить много, но цель у него была именно такая – солидная должность и большие деньги.

Мать рассказывала про очередную примерку, как случайно услышала про Александринино нежданное наследство, мол, деньги всегда идут к деньгам, и прочую ерунду, и Борис, казалось, совсем ее не слушал. Только на следующий день зачем-то поехал к ателье, околачивался там несколько часов, а потом между делом еще в шутку рассказал о своих смутных планах давнему дружку Максу Топилину.

Как смешная идея разжиться бабками превратилась в конкретный план, Борис так и не понял.

– Поехали, Борь. Хватит маячить. – Макс уселся на пассажирское сиденье и протянул руки к печке. – Может, оно и к лучшему, что все так вышло…

В машине было тепло, но у Бориса вдруг почти онемели руки. Макс Петра Михалыча не знал, а Озерцов знал, и теперь у него была только одна цель в жизни – выпутаться из этого дерьма.

– Ты иди, – предложил Борис, – а я еще посижу.

Сейчас главным было одно – знать наверняка, видела или не видела его Наташка. Если видела и расскажет Петру, никаких целей у Бориса больше не будет, потому что не будет его самого. Сапрыкин его уничтожит.

– Иди, Макс, – великодушно повторил Озерцов. – Тебя никто узнать не мог, ты здесь вообще ни при чем.

– Да ладно, – не бросил его верный друг. – Давай уж вместе.

Скорее всего, Топилину тоже было страшно оставаться одному.

Видела или не видела его Наташка?

Что делать?

Анатолий Константинович покосился на лежавшую рядом женщину.

– Поздно уже, – улыбнулась Дарья. – Давай вставать.

– Я тебя отвезу, – он притянул ее к себе, – не торопись.

Ему действительно не хотелось, чтобы она ушла. Он знал, что они в последний раз, как давние супруги, тихо и умиротворенно лежат на его узкой для двоих кровати. Он и раньше ценил такие моменты спокойного единения, когда не хочется ни говорить, ни шевелиться и можно, ни о чем не думая, наблюдать, как загораются огни окон в доме напротив. Сейчас он искренне жалел Дарью, и, если бы не острая необходимость в ее помощи, он никогда не воспользовался бы ее наивностью и глупостью, совсем неуместными для главного бухгалтера.

Он провел губами по ее щеке. Пожалуй, сейчас он ее даже любил. Впрочем, он любил всех своих женщин, любил именно в такие моменты, когда испытывал к ним благодарную нежность, когда казалось, что вся предыдущая жизнь была нужна только для этой тихой минуты.

Ему не хотелось думать о том, что будет завтра. Завтра раскрутится цепь событий, завтра предстоят тревожные минуты, он начнет приводить в исполнение собственный приговор, давно им вынесенный и долгожданный.

Когда-то он считал, что оказаться правой рукой у Петра Сапрыкина – большая удача. Петр обладал поразительной интуицией на незанятые тематические ниши и умел необъяснимым образом заводить и сохранять нужные знакомства. Последнее поражало Анатолия больше всего, поскольку Сапрыкин всегда был немногословен, неулыбчив и начисто лишен внешнего обаяния. Иногда у Анатолия сжималось сердце, когда директор начинал совсем неподобающим образом, чуть ли не грубо, разговаривать с людьми, которых можно только благоговейно слушать в силу занимаемого ими положения. Но что самое удивительное, разговоры всегда заканчивались успешно. Всегда. Конечно, Петр правила игры знал, всем, кому нужно, отстегивал вполне соответствующие чину суммы, но ведь и другие готовы были отстегнуть, однако держаться на плаву получалось далеко не у всех.

Сапрыкин долгое время казался Анатолию танком, в любых условиях проторяющим колдобистый путь. А сам должен был спокойно идти за танком. Эта роль перестала его устраивать, когда он увидел жену Сапрыкина. Александрина как будто была ценником, висевшим на Петре, как на костюме в магазине, и эта цена была очень высокой. Такой высокой, что простить ее своему директору Анатолий не мог.

Тогда и родилась у него идея отнять у Петра все: и фирму, и жену, и деньги. Сначала идея эта казалась ему фантастической, абсолютно нереальной и несбыточной, но шло время, и идея перерастала во вполне конкретный план.

Анатолий Константинович достал из-под одеяла Дашину руку, поцеловал пальчики, потом ладонь, улыбнулся и стал выбираться из постели.

Жалко Дарью. Скорее бы все кончилось.

Петр вернется не раньше чем через неделю, а к тому времени все уже будет кончено, никакой фирмы у Сапрыкина больше не будет, и денег тоже, и месть его никого не испугает.

Опасность представляла только одна Наталья Калганова. Если она расскажет Петру о его, Анатолия, встрече с налоговиком, пожалуй, можно и под следствие загреметь. Выдрин передернул плечами, отгоняя неприятную мысль. Все будет хорошо. Он все успеет.

– Чаю хочешь, Дашенька?

Танечка в задумчивости смотрела из окна во двор, даже свет не зажгла, хотя уже совсем стемнело. Она не поленилась, поднялась к самому чердаку, когда услышала из приоткрытой двери, как Вадим велит девице и ребенку подниматься наверх. Дверь на чердак была заперта, и это озадачило ее еще больше. Показать ребенку чердак было бы вполне естественно, дети вроде бы такое любят, но запереть за собой дверь? Зачем?

Нужно выпить чаю. Она спустилась домой, зажгла газ под чайником и опять подошла к окну. Ничего интересного в темном мокром дворе не было, только какие-то парни стояли около старой «Нивы», изредка прохаживаясь по дорожке под окнами, видно, устали сидеть в машине. А ведь они давно здесь торчат, вспомнила Танечка. Господи! Уж не их ли испугался Вадим, так что вниз спустился, а из подъезда не вышел? Танечка чуть не пропустила самое интересное, смотрела в окно, дожидалась, когда Вадька наконец появится, пока не догадалась опять послушать, что происходит в подъезде.

Чайник закипел, она налила себе чаю в изумительную французскую чашку, достала из холодильника «картошку», подумала немного, глядя на аппетитное пирожное, и решила не отказывать себе в небольшом удовольствии. В последнее время вес она набирала стремительно, но полнота, нет, не полнота – пока только отсутствие худобы, ей шла. Да и не случится ничего от одного-то пирожного.

Увиденное и услышанное нужно было осмыслить, и Танечка, не торопясь, начала анализировать информацию.

Прошло больше часа, а Вадим с девицей и ребенком так и не возвратились, Танечка даже устала, без конца бегая от двери к окну.

Они что, ушли через чердак? Или прячутся там? До сих пор она думала, что такое бывает только в детективных фильмах. И ведь ничего необычного около дома не наблюдалось, разве что парни на «Ниве». С какой стати они станут угрожать Вадиму? Да ни с какой, она про Вадима знает все, связаться с какой-нибудь шпаной он никак не мог.

Значит, девица? Тоже странно, на вид вроде бы интеллигентная, на шлюху не похожа, на какую-нибудь карманницу тоже… Впрочем, карманниц Танечка никогда не видела, да и шлюх тоже.

Вообще-то, мужики в «Ниве» на бандитов не походили, парни как парни, окурки под ноги не бросают, на асфальт не сплевывают…

Танечка решительно отошла от окна, мимоходом посмотрела в зеркало – макияж в порядке, натянула сапожки и куртку и пошла пешком по лестнице – для дополнительной гимнастики.

Она как раз проходила мимо Вадькиной «Хонды», когда один из парней, тот, что повыше – она их так про себя и называла: «повыше» и «пониже», – зачем-то разглядывал соседскую машину. Ничего пугающего в молодом человеке не было, и Танечка замедлила шаг.

– Не знаете, где хозяина найти? – заметив ее, улыбнулся парень.

Он оказался симпатичным, даже красивым, и Танечка остановилась.

– А зачем он вам?

– Мы его поцарапали на днях, долг хотели вернуть, – кивнул на машину парень, и Танечка отчетливо поняла – врет.

Она как будто задумалась, даже губы покусала.