Сын Сарбая - Шукурбек Бейшеналиев

…Обе семьи за дружеской беседой хорошо пообедали. Старый Буйлаш погладил живот, сытно рыгнул и, глянув искоса на блюдо, край которого остался нетронутым, произнес:

— Да будь благословенна твоя трапеза, дорогая Салима! Дай тебе бог, чтобы дастархан твой никогда не оскудевал. Пусть в доме этом не убывает довольство и счастье. Аминь!

Он благословил хозяев и погладил свою бородку, после чего застыл, сложив руки на груди и полуприкрыв глаза, что служило признаком особого благоволения и означало, что он молит аллаха о покровительстве всем сидящим.

Салима радостно ответила:

— Да исполнится все, что вы сказали, аксакал! — И, обратившись к Сайраш, показала пальцем на остаток еды: — Давай доедим это.

Сайраш, которая успела уже вытереть руки салфеткой, сложив щепотью пальцы, взяла немного теста, захватив и кусочек мяса:

— Ракмат тебе, джене. Ты необыкновенно радушна и щедра. Я учусь у тебя хозяйничать. Твоя запасливость меня изумляет. Я купила зимнего ягненка, он подрос, к осени мы его зарежем, и по примеру твоему я тоже поставлю вялить два хороших куска мяса и надеюсь будущим летом пригласить тебя и твою семью на бешбармак.

Салима, довольная, рассмеялась. Дардаке, который сидел рядом с Зейной, был очень рад тому, что у них побывали гости. И все же на душе у него оставался неприятный осадок. Он знал, что мать, улыбаясь гостям, не перестает думать, что и лапша и мясо могли бы пригодиться и завтра, а сейчас она боится, что оставленную из приличия часть бешбармака съест кто-нибудь из гостей. Чрезмерная бережливость матери виделась ему откровенной скупостью. И в том, как Сайраш сказала, что на будущий год накормит их мясом того ягненка, которого она собирается зарезать осенью, Дардаке услышал насмешку над матерью. «Что делает людей скупыми?» — думал он и не мог найти ответа.

И в это время увидел, что мать сняла со стены мешочек чесноку и с поклоном передает старому Буйлашу. Мальчик хотел крикнуть: «Что ты, мама, это же маленький мешочек, а дедушке доктор послал большой!» Но Салима бросила на него такой взгляд, что он тут же осекся.

Зейна спросила его о чем-то, а он, хоть и повернул к ней лицо, ничего не услышал и не смог ответить.

Тогда Зейна громко рассмеялась и сказала:

— Какой ты красный, Дардаке! Что с тобой?

— Меня ужалила пчела, — сказал он и покраснел еще сильнее.

Задолго до рассвета, когда не загорелись еще вершины самых высоких гор, Сарбай поставил два больших бидона у ворот летнего коровника, крикнул:

— Эй, кто там! Доярки! Хватит вам спать, несите сюда ваш айран! Председатель велел привезти сто литров, а в двух бидонах помещается сто двадцать. Чем больше удастся погрузить, тем лучше — люди нам будут благодарны. Поторапливайтесь! Если попаду в долину до того, как поднимется над головой солнце, может, и успею доставить косцам айран к обеду… Слышите, вам говорю, женщины, будьте попроворнее!

Он старался бодро говорить, весело, но Дардаке слышал в голосе отца усталость. А еще раньше он слышал, как, вставая с постели, отец его, Сарбай, кряхтел, покашливал и стонал. Нелегко в его возрасте после вчерашнего подъема из долины в горы сегодня опять проделать путь туда и обратно. Дардаке жалко было отца, он знал, что резкие перемены высоты плохо отражаются на здоровье и самочувствии пожилых людей. Поскорее одевшись, мальчик успел позавтракать вместе с отцом. Женщины тем временем наполнили бидоны айраном и пошли с ведрами к коровам, чтобы поскорее покончить с утренней дойкой.

Огромный желто-пегий вол, хоть его и оседлали, поглядывал в сторону гор. Давно уже его не заставляли работать. И если в рогатой голове шевелились какие-нибудь мысли, они влекли его на пастбище, к обильной сочной зелени горных трав.

Дедушка Буйлаш ткнул его посохом в грудь и сказал:

— Ты с виду кажешься мощным, а не больно-то много потащишь. Как говорится, у коровы с бычьими рогами нет молока, а у тонкорогого вола нет сил.

— Ничего, он хороший бездельник, — сказал Сарбай. — Избаловался на вкусном корме, разжирел. Два бидона невелик груз, полтора центнера и осел потащит, а на эту махину можно бы завалить и четыре бидона.

Говоря так, Сарбай завинтил крышки, перетянул ручки бидонов ремнями. Теперь надо было поднять груз на спину вола, но что-то не торопился Сарбай, все топтался на месте, примериваясь и приглядываясь, как лучше ухватиться. Заметив, что отец неуверенно топчется у бидонов, Дардаке подошел и стал рядом, как бы показывая, что и ростом и силой обогнал отца.

— Ну-ка, ну-ка, — сказал Сарбай, чуть отступив и оглядывая ладную фигуру сына, — попробуй поднять вот это!

Деловито поплевав на ладони, Дардаке взялся за оба ушка, оторвал бидон от земли и взвалил на вола. Когда он потянулся было за вторым, Сарбай схватил его за руку.

— Э, подожди! — И он кликнул Салиму: — Смотри-ка, жена, что вытворяет наш озорник. Расправляется с бидонами, полными айрана, как волк с ягнятами… Не слышал от него слов, но по глазам вижу — он хочет, чтобы позволили ему заменить меня и отвезти груз в долину. Отпустим, а?

Проницательность отца поразила Дардаке. На радостях он так подкинул второй бидон, что перевалил его через круп вола и чуть не упустил. Еще немного, и вывихнул бы себе руку.

Чтобы скрыть боль, Дардаке сжал зубы. Салима не удержалась от язвительного замечания:

— Суетливый джигит подобен козе. — Но, увидев, как сын, преодолев боль, улыбнулся и, быстро подтянув ремнями бидоны, вскочил в седло, она невольно залюбовалась им. — Ой, Сарбай! — вскричала она. — Мы и не заметили — у нас батыр вырос, настоящий помощник в доме. Дай ему палку, и пусть едет, а ты отдохнешь сегодня на пастбище.

Сунув за пазуху сыну лепешку, она собралась было приторочить к седлу его новый бурдюк с кумысом, но вдруг переменила решение.

— Знаешь, — сказала она, — я дам тебе с собой железную кружку, ты сможешь ею зачерпнуть себе из бидона айрану. Твой бурдюк возьмет с собой отец. Он будет пить кумыс и, набираясь сил, вспоминать о ловком охотнике, поймавшем козленка.

Дардаке стало досадно, что, спустившись в долину, он не сможет похвалиться перед друзьями-однолетками своей добычей, но, увидев, с каким вниманием рассматривает его бурдюк отец, он зарделся от гордости.

— Бери, конечно, бери, папа! Это что. Вот когда ты увидишь шкурку той куницы, которую я поймал на снежном перевале… Дедушка Буйлаш еще не успел ее обработать. Вы покажете папе, правда, дедушка?

Буйлаш сдержанно кивнул и отвернулся, отец сделал вид, что не слышал слов сына. Дардаке не мог понять, чем недовольны взрослые. Тогда Салима сказала:

— Пора бы тебе знать народную примету. Предки наши говорили: «Если, отправляясь в путь, джигит хвастается, он навлекает на себя беду».

Попрощавшись и немного отъехав, Дардаке обернулся. Он увидел, что все стоят и смотрят ему вслед, а старый Буйлаш гладит щеки ладонями, благословляя его и желая развеять дурные чары.

Ударив палкой вола, Дардаке сердито крикнул:

— Чшу ош! Поторапливайся, ленивый!

Но вол и не подумал прибавить шагу.

Поднявшись на ближний перевал, Дардаке увидел, как вдали золотятся под солнцем ледяные вершины.

Правду сказать, Дардаке еще никогда не ездил так далеко без взрослых. Он знал, что ему надо преодолеть два не очень высоких и не очень крутых перевала, что нужно держаться ближе к лесу, а потом круто свернуть направо. Он помнил, что должен пересечь новую шоссейную дорогу, по которой то и дело проносятся грузовые автомашины. Небольшое расстояние можно и ему проехать по этой ведущей на рудник дороге. Правда, всадники предпочитают пускать своих лошадей или волов старой земляной полузаросшей тропой. Не всякое животное при встрече с машиной ведет себя спокойно. Дардаке слышал от людей, что месяц назад произошел такой случай. Встретившись с паровым дорожным катком, испугались и понесли запряженные в воз сена верблюды. Женщина, сидевшая на возу, не догадалась повернуть их на крутой откос, и они с размаху полетели в пропасть. Погибли оба верблюда, а женщина выжила только потому, что удар смягчило сено. И все-таки она сломала руку и ушибла голову.

Дардаке вспомнил этот случай, но это не значит, что он боялся. Он был уверен в своей неуязвимости — все впереди обещало быть легким, приятным и радостным. Деревянное потертое седло, на котором обычно сидел впереди отец, сейчас было под ним, и Желтопегий, круторогий вол, и два больших бидона, висящие по бокам, и горбатая тропа, что извивалась перед ним, и солнце, бросающее вдоль ущелья свои первые зеленовато-белые лучи, и ручеек, журчащий под склонившимися ветвями кустов, — все принадлежало только ему, одинокому путнику, выполняющему важное задание. Он преодолел первую гряду холмов. Теперь его никто не видит, разве только ястреб, что кружит в бледной утренней голубизне. Он едет. Мягко ступают копыта вола, чуть поскрипывает седло, бидоны хорошо подтянуты и не натирают животному бока. Все спокойно. Он едет. И слава богу, он один, никто его не сопровождает.