Каникулы выдумщицы - Татьяна Тронина

«В том же месте, в тот же час», – повторила про себя Муся. Она долго думала о том, что ей надеть, но выбора особого не было – те же вишневые брюки и майка со шнуровкой.

«А вчера-то как здорово было!» – вспомнила Муся вчерашний праздник на тему старинной жизни. На тумбочке возле ее кровати стояла фотография – она у высокой колонны, в бальном платье и парике, крутит зонтик. Это ее Ким Кимович сфотографировал «Полароидом», на память. У Марата был необыкновенный дедушка – очень добрый и справедливый, Муся уже успела убедиться в этом.

Мусе было так жаль Ивана Ивановича, что она после разговора с ним только и думала о том, как бы ему помочь. В самом деле, как найти его дочь, если даже детективное расследование не помогло! И объявления в газетах давать бесполезно – девочка не отзовется, если не знает, кто ее настоящий отец…

В окно кто-то кинул маленький камушек. Муся выглянула и увидела Марата. Рядом с ним сидела Фимка и весело виляла хвостом.

– Выходи, – сказал Марат.

– Не могу, – покачала головой Муся.

– Почему?

– Я сейчас собираться буду. Мне назначили встречу… – с таинственным видом ответила Муся.

– Кто? – полюбопытствовал Марат. – Если это Катерина, то мы могли бы втроем…

– Нет, не Катерина, – отрезала Муся.

Марат нахмурился.

– А-а, я, кажется, догадываюсь, с кем у тебя встреча.

– Ни за что не догадаешься! – засмеялась Муся.

– Да что я, дурак, в самом деле, слепой и глухой… – рассердился он. – У тебя на лице написано, что ты к Герману своему побежишь.

Мусе стало неприятно, что ее чувства открыты на обозрение всему окружающему миру.

– На лице у меня ничего такого не написано, – сухо отрезала она. – А вот ты так странно говоришь… как будто имеешь что-то против Германа.

– Ничего я против него не имею! С кем хочешь, с тем и дружи. Только…

– Что – «только»?

– Только мне кажется, Герман ведет двойную игру. Ну, он что-то скрывает… – последние слова Марат произнес шепотом, предварительно оглядевшись по сторонам.

– Что за глупости! – возмутилась Муся.

– Пока я не могу ничего определенного сказать о нем, – таинственно заявил Марат, сдвинув набекрень свою тюбетейку. – Но скоро у меня в руках появятся неопровержимые факты, свидетельствующие против Германа.

– Чушь какая! – фыркнула Муся и захлопнула окно.

«Пока не могу сказать ничего определенного… – мысленно передразнила она Марата. – А что говорить, если ничего и нету. Просто Марат… ревнует. Ревнует меня к Герману?»

Эта мысль показалось Мусе очень смешной и глупой. Ведь Марат был только другом, с которым весело и интересно, – и все. И тогда Муся решила, что это обычное мужское соперничество. Ну, что-то вроде того, когда двое ребят пытаются доказать, что один лучше другого…

Она оделась, зачесала волосы назад, слегка накрасилась. Чего-то явно не хватало.

– Чего? – вслух произнесла Муся. – Ну да – последнего штриха, последней капельки, так сказать…

Она надела бейсболку и повертела головой перед зеркалом. Потом повернула бейсболку козырьком назад. Было довольно неплохо, только как-то по-детски.

– В таком виде на свидания не ходят! – отшвырнула Муся бейсболку. – Какую же последнюю капельку… Капельку? Капельку духов!

Действительно, Муся вдруг поняла, чего ей не хватает для того, чтобы окончательно завершить образ – легкого цветочного аромата, который невидимым облачком окутает ее всю, сделает чуть взрослее и нежнее.

У Муси с собой был дезодорант, но он в счет не шел, потому что почти не пах. Было цветочное мыло… но от этого мыла тоже никакого толку, аромат ландыша испарялся буквально через несколько секунд – с таким же успехом можно было помыть руки и хозяйственным мылом!

Дома у Муси стоял флакончик туалетной воды – мама разрешала им иногда пользоваться, но, к несчастью, она не догадалась захватить его с собой.

– Должен же быть какой-то выход! – с отчаянием пробормотала Муся, оглядываясь по сторонам. Комната, в которой они жили с тетей Васей, была забита кучей ненужных вещей, в основном продовольственными запасами, без которых тетка не могла жить.

– Что же мне, огуречным рассолом побрызгаться?! – рассердилась Муся и принялась лазить по шкафам и полкам. Может, что-нибудь от прежних жильцов осталось?

И вдруг на одной из полок она нашла маленький флакончик с притертой пробкой. Муся от радости взвизгнула, тут же открутила пробку. Сладко запахло ванилью… Чудесный запах! У мамы тоже были духи, слегка отдающие ванилью. Когда она ими брызгалась, то папа называл ее «моей сладкой булочкой» и говорил, что это его любимый аромат.

Недолго думая, Муся смочила духами мочки ушей и запястья – именно эти места дольше всего сохраняли запах. И, напевая от радости, она выскочила из дома…

«А вдруг он не придет? – думала Муся по дороге. – Я буду его ждать, а он… может быть, он обиделся на меня за прошлый раз? Я буду ходить вокруг беседки и бормотать, как та пожилая толстая женщина из оперы, на которую мы ходили всей семьей – «Уж полночь близится, а Германа все нет!» Герман из оперы не пришел, и она утопилась в канаве. Глупости, конечно… А вдруг он придет, но только для каких-нибудь деловых переговоров?..»

Муся свернула с дороги, и перед ее глазами замаячила беседка, наполовину скрытая орешником. Навстречу ей вышел Герман, в руках он держал букетик полевых цветов… сердце у Муси забилось часто-часто, когда она увидела этот букет. Ей еще никто и никогда не дарил цветов.

– Привет! – сказал Герман и протянул Мусе ромашки и незабудки. – Как дела?

– Очень хорошо, – смущенно пробормотала Муся. Они прошли в беседку и сели за деревянный стол, исцарапанный всякими дурацкими надписями.

– Я боялся, что и в этот раз ты не придешь…

На скамейке рядом лежал блокнот с ручкой.

– Все пишешь? – спросила Муся, кивнув в сторону блокнота.

– Да, – сказал Герман. – Очень сложная работа!

Несколько минут они молчали, не зная, что бы еще такое сказать.

– А… – произнесла Муся.

– А… – одновременно открыл рот Герман. – Ой, извини, я тебя перебил!

– Нет, я ничего такого… Ты о чем хотел сказать?

– Да тоже ничего особенного… В общем, хотел спросить, какая музыка тебе нравится.

– Музыка? – наморщила лоб Муся. Она любила «Плазму» и Наталью Ветлицкую, но вдруг ей пришло в голову, что Герман, наверное, очень серьезный человек и про Наталью Ветлицкую ему будет скучно говорить.

– Оперу люблю, – брякнула она. – Мне родители это… прививают любовь к классике.

– И какая же опера тебе больше всего нравится? – осторожно спросил Герман, сраженный Мусиным ответом.