Два Генриха - Владимир Москалев

Сидя в кресле с высокой спинкой и глядя, как невдалеке у стены собаки дерутся из-за костей, епископ Бруно Дагсбургский размышлял. Симония была выгодна королевской власти, это ее опора. Те, кому продана или пожалована должность и земля – верные вассалы трона. Их хозяин – король, а папа – всего лишь один из них, ему они не подчиняются. Клюнийцы восстали против этого обычая, идущего от Генриха Птицелова. Никакой симонии; назначать на духовные должности имеет право только папа, ему же обязаны подчиняться все: кардиналы, епископы, аббаты. Но это с одной стороны. С другой – если смотреть на дело с этой точки зрения, королевской власти грозит удар. Еще бы, ведь король лишается всех церковных владений, а они отнюдь не малы: треть земельного фонда государства! А белое духовенство попросту становится независимым от короля, лишь от папы. Становилось неизбежным столкновение двух титанов – папства и Империи.

Бруно глядел в угол комнаты, где по-прежнему рычали друг на друга псы. Вот они – тех двое и этих тоже, а кость, за которую они грызутся – власть в империи, а потом в Европе. И снова на уме бургундские монахи из Клюни. Многие государи все же поддерживали их реформу: церковь крепнет, а значит, укрепляется и королевская власть.

Епископ тяжело вздохнул, нахмурился: как посмотрит на дело Генрих Черный, король, без пяти минут император?.. Кто даст ему эту высшую власть? Папа. Для этого король должен ехать в Рим. Но какой же из пап? Есть ли среди них законный, настоящий? Ни одного. Марионетки в руках местных феодалов. Кто из них увенчает голову сына короной отца? Ответ очевиден: ставленник самого короля. Генрих знает это и выберет папу из местной знати, которая подчинена ему. Но это значит – отказ от реформы, борьба с ней, прежний консервативный подход, в основе которого все та же инвеститура. Почему бы и нет? Разве он, король, не может продать престол апостола Петра, как это делают сами папы в Риме, пуская трон с негласных торгов? Этот папа будет умнее своих предшественников. Поддерживать и укреплять королевскую власть – вот его задача. Другая сторона медали не менее важна: монархия – гигант, способный защитить Церковь от разбойных феодалов и выступлений крестьян.

Епископ покачал головой: та же симония и снова к обоюдной выгоде. Разница в том, что покупатель не платит деньги, а получает дар. Но если раньше король дарением или продажей феода приобретал всего лишь одного вассала, то теперь его вассалом становилась вся Церковь, весь колосс! Значит, Генрих поедет в Рим. Две выгоды у него. Первая: новый папа даст ему титул императора. Вторая: папский престол перестанет быть игрушкой в руках богачей, предметом купли-продажи с аукциона. Ну, а дальше?.. Но к чему заглядывать далеко в будущее? Пока довольно и того, что прекратится постыдный торг, роняющий моральный престиж Церкви.

Решив, наконец, для себя этот вопрос, Бруно поднялся с места, сделал несколько шагов к двери и вдруг остановился, пораженный неожиданной мыслью. Что сделал бы он сам, став папой? На миг ему даже стало трудно дышать. Воображение бросало его из одной крайности в другую, глаза возбужденно бегали с предмета на предмет; картина мирового господства заставила его выпятить грудь и высоко поднять голову. А с губ слетело волнующее, рвущее душу, затаенное в мечтах:

– Духовная власть выше светской! Папа, как наместник Бога – судья императоров и королей! Выборы папы – без вмешательства Германии и феодалов Папской области; совет кардиналов – вот высший орган избрания! Но для этого – морально уничтожить императора, сделать его слабым, лишить всего!..

Постояв еще немного в раздумье, словно упиваясь этой минутой торжества Церкви и всей его жизни, епископ сразу осунулся и, опустив голову, вновь побрел к дверям. Шагая, думал: не просто будет стать папой, даже несмотря на то, что он оказал когда-то важные услуги королю Конраду и его сыну Генриху. Для последнего он всего лишь двоюродный дядя. А на место папы найдется кандидат: среди епископов у короля много друзей, его ленников.

Он уже взялся за ручку двери, собираясь потянуть ее на себя, и вдруг снова замер, уставившись на эту ручку, словно прочел на ней что-то очень важное. Странно, отчего это все мысли крутятся вокруг папского трона, ни одна не вильнет в сторону? Поинтересоваться бы, к примеру, где дочь… Но епископ стоял, будто его приковали к двери, и читал, как пророк Даниил, начертанное на ручке Валтасарово пророчество. Хорошо, что не его изберут папой. Он даже будет всячески противиться, если об этом зайдет речь. Хитрость невелика: новому понтифику не прожить и полгода. Отравят, убьют или задушат. Кто? Те авантюристы, что роем вьются вокруг его трона. Им стоит лишь дождаться, когда король уедет домой. Вряд ли он снова вернется, получив скорбное известие. Пройти всю страну и перевалить через Альпы – не по тропинке прошагать к ближайшему колодцу. А новый папа не скоро найдется: святые отцы не глупы, задумаются. За это время убийца может многое успеть. А потом докажи – он или кто иной? А на трон сел, так потому, что тот оказался свободен.

Подумав так, Бруно облегченно вздохнул, улыбнулся и вышел из кабинета.

Сборы были недолгими; охрана – двадцать всадников. Они в кожаных куртках с медными бляхами, на головах шлемы с пластиной, защищающей нос, на ногах у некоторых металлические чулки, руки в перчатках. Те, кто познатнее, надевали под куртку кольчугу. Каждый вооружен мечом, копьем и топором.

Епископ восседал верхом на муле, его вооружение составляла лишь палица – необходимый атрибут. По статусу лицам духовного звания запрещалось проливать кровь, поэтому они не брали с собой ни меча, ни даже кинжала. Палицу – из дерева, обитую железом – можно и даже нужно.

Место епископа – позади повозки, в которой еда, шатер, теплая одежда, постель: путь неблизкий, как знать, доведется ли заночевать в монастыре или в городе. Что, если в дороге застанет дождь? На этот случай везли палатки.

Впереди повозки четверо всадников попарно, друг за другом, а за епископом – монахи, клирики, викарий, остальные воины, за ними конюхи в желтых колетах и перевитой ремнями обуви и еще кое-кто из прислуги.

Бруно пожелал по левую руку видеть Ноэля, по правую – Агнес. Она одета как рыцарь, не подумаешь, что женщина.

Оруженосец с копьями и шлемами, тяжело вздыхая, тащился позади хозяина. Благодарил Пресвятую Деву, что брат с сестрой избавили его от щитов; те были огромных размеров, защищали все тело.

Весь путь поделили надвое: первую половину предстояло плыть вниз по течению Мозели, для этого у пристани стояло наготове судно. От Кобленца до Гослара – уже на лошадях: здесь нет водных путей; единственная речка, впадающая в Рейн в этом месте, несудоходна, мелка.

Рано утром выехали из ворот де Мец и направились к набережной. Здесь, на глубоком месте, стоял корабль с перекинутыми на берег длинными сходнями. По ним и стали переправляться на судно путешественники, ведя коней в поводу.

Близ портовой таверны, в тени вяза стоял какой-то человек и неотрывно наблюдал за посадкой. Глаза его возбужденно бегали по сторонам, точно пытаясь кого-то отыскать в людской толчее. Наконец, они остановились на двух фигурах, самых крупных из всех, да так и застыли на них до того момента, пока обе эти фигуры не исчезли с глаз на борту корабля. Когда подняли якорь и, отдав швартовы, отчалили от берега, тот, кто стоял у вяза, поднес к глазам платок. И не отнимал его от лица до тех пор, пока судно не скрылось из виду на излучине.

Рядом с таверной двухэтажный дом. У дверей стояли двое мужчин и глядели на женщину с платком в руке.

– Гляди, кум, – сказал один другому, – опять эта старуха. Сама не знает, что ищет. Бродит из города в город, спрашивает о каком-то Эде, сыне герцога Германа. А о таком тут и не слыхивал никто. Наверное, она не там ищет. Да и зачем он ей? Ведь сын герцога! А кто она? Какая-то побирушка, вся в лохмотьях.

– Не скажи, кум, – возразил на это другой горожанин. – Не простая это старуха, слухи о ней ползут отовсюду. Уж не знаю, чего она ищет в этих землях, только говорят люди, руки у нее золотые, а сердце доброе. Многих из могилы подняла, страшными недугами мучились.

– Что же за недуги такие?

– Лихорадка, к примеру. Жар у человека, болит тело, мечется на ложе, а сам в бреду, сознанием не владеет. А она подходит, поит его какими-то настоями, читает молитвы или заклинания, уж не знаю что, только человек, глядишь, к утру уже здоров. Девицы к ней обращаются, как правило, поутру, после веселой ночи. Она дает им какие-то отвары – и нежелательного плода след простыл. Кроме того, гадает по руке, легко читает книги и пишет. Так говорят люди из других городов, где ее видели.

– Верно, знахарка, к тому же умна.

– А однажды она спасла мальчишку лет шести. Мать полоскала белье в реке, а он отошел от нее, да, как на грех, далеко. Стал взбираться на кручу, земля под ним и съехала, да прямо в воду вместе с этим малышом. Глубоко там было, он успел только крикнуть «мама-а…», побарахтался чуть, да и пошел камнем ко дну. И только это случилось, как кто-то прыгнул с моста в реку. Оказалось, эта женщина. Стояла на мосту и глядела себе вдаль. Чистая случайность, что она там оказалась. Вытащила мальчонку, а тут подбежала мать. Волосы на себе рвет: сынок-то ее без признаков жизни. А эта старуха взяла да и перевернула его на живот. Вода с него так и хлынула. А потом она заставила его дышать. Когда ребенок открыл глаза, мать бросилась целовать ноги этой женщине. А та с горькой улыбкой ответила ей: