Экскалибур - Корнуэлл Бернард

– Нет, господин.

– И верно, я ж так и не обучил тебя латыни! Оплошал, каюсь. Ну так вот, Плиний описывает сверлильщиков и, между прочим, отмечает: у тех, кто этих тварей ел, начинали светиться ладони и губы. Признаюсь, меня это заинтриговало. А кто бы на такое не купился? Мне страх до чего не хотелось разбираться подробнее, я ж невесть сколько времени убил впустую на Плиниевы идеи, куда более правдоподобные, но вот здесь он, как ни странно, не соврал. Помнишь Каддога? Ну, лодочника, который спас нас с Инис-Требса? Теперь он добывает для меня сверлильщиков. Эти моллюски живут в отверстиях в скалах – очень нелюбезно с их стороны, но я щедро плачу Каддогу, и он прилежно их выковыривает: а что, раз подрядился в охотники за сверлильщиками, так и терпи! Дерфель, да ты никак разочарован?

– Я думал, господин… – начал было я и тут же прикусил язык, понимая, что сейчас меня обсмеют.

– О! Ты, верно, думал, что девчонка спустилась с небес! – докончил за меня Мерлин и издевательски расхохотался. – Нимуэ, ты слыхала? Великий воин, Дерфель Кадарн, поверил, что наша крошка Олвен – это волшебное видение! – Последнее слово он протянул как-то особенно зловеще.

– Чего от него и ждали, – сухо отрезала Нимуэ.

– Если задуматься, то да, пожалуй, – признал Мерлин. – А неплохой фокус, верно, Дерфель?

– Но всего лишь фокус, господин, – отозвался я, не в силах скрыть разочарования.

Мерлин вздохнул:

– Ты смешон, Дерфель, просто смешон. Фокусы вовсе не подразумевают отсутствие магии, но магия не всегда даруется нам богами. Ты что, вообще ничего не понимаешь? – Последний вопрос прозвучал почти зло.

– Я знаю, что меня провели, господин.

– Провели! Провели! Сколько патетики! Да ты хуже Гавейна! Друид второго дня обучения и тот бы тебя провел! Наша задача не в том, чтобы удовлетворить твое детское любопытство, но исполнить миссию богов, а боги эти, Дерфель, ушли далеко от нас. О, как далеко! Они исчезают, тают во тьме, уходят в бездну Аннуина. Их необходимо призвать, а чтобы призвать богов, мне нужны рабочие руки, а чтобы привлечь рабочие руки, мне следовало поманить простецов надеждой. По-твоему, мы с Нимуэ сложили бы все эти костры в одиночку? Нам требовались люди! Сотни людей! Мы вымазали девчонку слизью моллюсков – и люди пришли к нам, а ты только и умеешь, что хныкать да жаловаться: тебя, дескать, провели! Да кому какое дело до того, что ты там про себя думаешь! Ступай сжуй сверлильщика – глядишь, и обретешь просветление! – И Мерлин наподдал по рукояти Экскалибура, задвигая меч глубже в храм. – Полагаю, этот дурень Гавейн все тебе показал?

– Он показал мне круги костров, господин.

– А ты небось хочешь знать, зачем они?

– Хочу, господин.

– Да любой, кто обладает хоть малой толикой сообразительности, уже давно бы сам все вычислил, – величественно изрек Мерлин. – Боги далеко, это очевидно, иначе они бы нами не пренебрегали, однако много лет назад они дали нам средства призвать их обратно: вручили нам Сокровища. Ныне боги спустились в бездну Аннуина так глубоко, что Сокровища сами по себе бессильны. Надо привлечь внимание богов, а как это сделать? Очень просто! Мы подаем знак – туда, в пропасть, а знак этот – всего-навсего грандиозный огненный узор, и в узор этот мы помещаем Сокровища и проделываем еще кой-чего, ну да это уже не важно, а после того я смогу умереть с миром, вместо того чтобы объяснять простейшие вещи до смешного легковерным недоумкам. Нет-нет, – возразил старик, не успел я и слова вымолвить, не то чтобы задать вопрос, – тебе в канун Самайна здесь делать нечего. Мне нужны только те, кому я могу доверять. А если ты еще раз сюда заявишься, я прикажу страже утыкать копьями твое брюхо.

– А почему бы просто-напросто не обнести холм призрачной оградой? – спросил я. Призрачная ограда – это выложенные в ряд черепа, заклятые друидом: через такую черту никто не дерзнет переступить.

Мерлин вытаращился на меня как на сумасшедшего:

– Призрачная ограда! В канун Самайна! Это ж единственная ночь в году, недоумок, когда призрачные ограды не действуют! Я что, должен тебе азы объяснять? Призрачная ограда, дурень ты набитый, удерживает на привязи души мертвых, дабы отпугнуть живых, но в канун Самайна души мертвых свободны бродить где вздумается, и потому обуздать их невозможно. В канун Самайна от призрачной ограды примерно столько же толку, сколько от твоих мозгов.

Под градом его упреков я и бровью не повел.

– Надеюсь, хоть тучи не придут, – проговорил я в надежде его задобрить.

– Тучи? – фыркнул Мерлин. – Что мне за дело до туч? А, понимаю! Этот идиот Гавейн с тобой разоткровенничался, а у него в голове каша та еще. Если день выдастся облачный, Дерфель, боги все равно увидят наш знак, потому что их взор, в отличие от нашего, пронзает любую завесу, но если будет слишком пасмурно, то, чего доброго, пойдет дождь. – Старик говорил четко, едва ли не по слогам – таким голосом объясняют прописные истины несмышленому ребенку. – А ливень, понимаешь ли, потушит все наши костры. Что, самому догадаться – никак? – Он свирепо зыркнул на меня, отвернулся и обвел взглядом круги костров. Опершись на черный посох, он долго молчал, погруженный в мысли о своем грандиозном творении на вершине Май-Дана. И наконец пожал плечами. – А ты когда-нибудь задумывался, что могло бы произойти, если бы христианам удалось посадить на трон Ланселота? – спросил Мерлин. Гнев его уже схлынул, на смену пришла меланхолия.

– Нет, господин.

– Настал бы их пятисотый год, и все они ожидали бы, что этот их нелепый распятый Бог сойдет на землю во славе своей. – До тех пор Мерлин неотрывно глядел на четкие круги из дров и хвороста, но теперь вдруг обернулся ко мне. – А что, если бы он так и не явился? – озадаченно проговорил старик. – Представь себе: христиане собрались-снарядились, все в парадных плащах, все добела отмытые, чистенькие, дружно молятся – и ничего ровным счетом не происходит?

– Тогда в пятьсот первом году никаких христиан не осталось бы, – отозвался я.

Мерлин покачал головой:

– Сомневаюсь. Это дело священников – объяснять необъяснимое. Святоши вроде Сэнсама измыслили бы причину, а народ им поверил бы: ведь народу позарез хочется верить. Люди не отказываются от надежды из-за пережитого разочарования, Дерфель; нет, они начинают надеяться с удвоенной силой. Какие же мы олухи – все до единого!

– Ты, выходит, боишься, что на Самайн ничего не произойдет? – промолвил я, внезапно почувствовав острую жалость к старику.

– Конечно боюсь, недоумок. А вот Нимуэ не боится. – Он оглянулся на Нимуэ: та угрюмо наблюдала за нами обоими. – Ты-то ни минуты не сомневаешься, малютка моя, верно? – поддразнил ее Мерлин. – Что до меня, Дерфель, хотел бы я, чтобы в обряде не было нужды. Мы ведь даже не знаем, что должно случиться, когда мы зажжем костры. Может, боги и придут, а может, выждут своего часа? – Он свирепо глянул на меня. – Если ничего не происходит, Дерфель, это вовсе не значит, что ничего не произошло. Тебе понятно?

– Думаю, да, господин.

– Вот уж не верю. Вообще в толк не могу взять, зачем я из кожи вон лезу, растолковывая тебе, что да как! Лучше б наставлял быка тонкостям риторики! Чем возиться с этаким бестолковым олухом. Ну, ступай себе, чего ждешь. Экскалибур ты доставил.

– Артур хочет получить его назад, – промолвил я, вспомнив о своем обещании Артуру.

– Да уж небось! Ну, может, и получит, как только Гавейну меч перестанет быть нужен. А может, и нет. Какая, в сущности, разница? Полно докучать мне пустяками, Дерфель. Я сказал – до свидания. – И рассерженный Мерлин направился было прочь, но, не пройдя и нескольких шагов, обернулся и окликнул Нимуэ: – Идем, девочка.

– Я должна убедиться, что Дерфель и впрямь ушел, – отрезала Нимуэ и с этими словами взяла меня под локоть и потянула к внутреннему валу.

– Нимуэ! – заорал Мерлин.

Не обращая на него внимания, Нимуэ потащила меня вверх по травянистому склону, туда, где вдоль вала вела тропа. Я завороженно оглядел прихотливый узор разложенных костров.