Книга 3_Город богов - Юлиана Суренова

– Мы же поверили.

– Вам не кажется, что сейчас не лучшее время для споров? – спросил вдруг Лигрен.

Оба караванщика с удивлением взглянули на него. – И о чем? – продолжал тот. – Как поступать Ему?

Вздохнув, Евсей опустил голову на грудь. Да, несомненно, в любом другом случае он не посмел бы и дальше стоять на своем, но сейчас не было ничего способного поколебать его уверенность в своей правоте. И он повернулся к повелителю небес:

– Прости, что настаиваю на своем. Поверь, это не глупое людское упрямство. У меня есть причины… О которых я не могу сказать вслух, но которые имеют надо мной власть, не позволяя отступать… А потому я прошу Тебя: пусть все, что должно произойти в этом городе, произойдет. Не вмешивайся. Мы же станем вести себя так, будто нам ничего не известно. И тогда Госпожа Кигаль не позволит своим слугам причинить нам зло, ибо Ей известно… Известно, что руководит нашими.

– Неужели ты не понимаете, что это не спасет караван, когда в нем есть…

– Я очень прошу Тебя, – он подобрал под себя ноги, готовясь встать на колени…

– Хорошо. Если ты этого хочешь, – наконец, процедил тот. Отвернувшись от караванщика, он пододвинулся к пологу, приподнял его, однако, все же, задержался на миг, бросив через плечо: – И, все же, один совет. Закупите мясо заранее и предупредите людей, чтобы они, начиная с третьего дня, не ели в городе ничего мясного.

– Но почему…

– Он объяснит, – кивнув на Лигрена, Шамаш вылез из ставшей ему невыносимо тесной повозке.

– Тебе не следовало так говорить с Ним, и уж тем более вынуждать идти против Своей воли… -лекарь качнул головой.

– Брат, я не понимаю… – начал Атен, но летописец не дал договорить ни одному из них:

– Что там такое с мясом? – Евсей был мрачен, но на его лицах не было ни тени сомнения в своей правоте. И, все же, он не хотел больше возвращаться к сказанному, спеша перевести разговор на другую тропу.

– Жизнь приносится в жертву смерти, душа – пустоте, дух – забвению…- не дожидаясь новых вопросов, поспешил ответить на них лекарь. – Хранитель выпивает кровь. А тело делят на маленькие кусочки и…

Караванщики стали белее снега: они поняли, что делают с трупом.

– Людоедство – это… это же дикость! Да, в пустыне, возможно, бывают случаи, когда оно хотя бы кажется оправданным, но в городе… Зачем совершать… подобное? Чтобы повязать души всех горожан грехом, которого нельзя искупить?

– Таковы условия договора с госпожой Кигаль. Я не один год думал, почему они именно такие., но так ни к чему и не пришел.

– И ты тоже ел… – караванщики невольно отодвинулись от собеседника, словно тот был поражен страшной болезнью.

– Нет. Я бы не смог, зная… На мое счастье, служителям запрещается употреблять в пищу мясо, и…

– При существовании подобных обрядов – удобный запрет, – Атен с трудом выдавил из себя кривую усмешку. Ему было совсем не смешно. Хозяин каравана и представить себе не мог, что они живут рядом с таким кошмаром, с которым не могли сравниться даже ужасы подземных пещер, предназначенных для нескончаемого мучения душ преступников…

– Что-то мне расхотелось быть служителем… – пробормотал Евсей.

– Не во всех же городах происходит подобное! – Атен не мог, не хотел поверить…

– Минувший, например. Я уверен, что там Хранитель и не думал ни о чем подобном.

К чему ему, имеющему внука-наследника, заключать договор со смертью?

– Я иду с вашим караваном уже семь лет… – задумчиво проговорил Лигрен. – И это первый город, в который совершается жертвоприношение.

– Откуда ты знаешь?

– Чувствую… Дух смерти настолько силен, что его не возможно не ощутить.

– Да, – вынужден был признать Евсей, – подходя к оазису, мы даже думали, что это – город мертвых…

– Город повелительницы смерти. Нечто совсем иное, в первый миг кажущееся вовсе не таким ужасным, как владения Губителя, а на самом деле – врата в пещеры ужаса.

– После того, что я узнал сейчас, – караванщик, вздохнув, качнул головой, – будет невозможно веселиться, радуясь теплу, трудно торговать, говорить, да просто смотреть на горожан. Все вокруг будет видеться чудовищным.

– Надеюсь, вы понимаете, что горожане не должны узнать ничего из того, что открылось вам?

– Это еще почему? С чего нам щадить их чувства?

– А вы хотите открыть невинным в своем неведении людям глаза и посмотреть, что с ними станет, что произойдет с их рассудком в том случае, если они поверят вам и с нашим караваном – если горожане решат, что вы лжете, наводя на них напраслину? – вопросом на вопрос ответил Лигрен, у которого не было никаких сомнений относительно того, как следует поступать дальше.

– Ты прав, – немного поразмыслив, вынужден был согласиться с ним Атен. – В любом случае, раз уж мы решили ни во что не вмешиваться… Пусть все идет так, как должно быть… – он замолчал на несколько мгновений, а затем заговорил о другом:

– Мне очень жаль, что так случилось с твоей дочерью. Прости, что пришлось напомнить о ней…

– Я живу для того, чтобы помнить… И пока Асни остается в моей памяти, она не исчезнет в пустоте.

– Она будет жить, – решительно произнес Евсей.

Лекарь поднял на его полные удивления и робкой надежды глаза. Он не верил в возможность что-либо изменить, когда произошедшее не смогут исправить даже боги…

– Легенды дают вечность памяти. Пусть она не столь длинна, как вечность души, но…

– Евсей чувствовал такой внутренний подъем, что, казалось, был готов взлететь в небо. Все трепетало от внезапно сделанного открытия: он понял еще одну задачу летописца – дарить бессмертие тому, кто пожертвовал им ради другого.

– Да, мы живем во время, достойное создания нового эпоса. Но кто напишет легенды…

– Я. Я уже начал их составлять.

– Господин Шамаш знает об этом?

– Да. И госпожа Гештинанна тоже, – добавил Евсей, желая дать понять Лигрену, что караванщик не страдает манией величия, приписывая себе чужое право, а лишь делает то, что было ему поручено небожителями.

– Значит, я могу надеяться…

– Конечно. Самопожертвование Асни достойно того, чтобы о нем помнили.

– Но ведь, если отрешиться от всего… К чему привел ее поступок? Он стал причиной гибели города…

– Жизнь тела – ничто рядом с вечностью души, – прервал его Евсей. – Ты служитель и должен понимать это.

– Я раб…

– Ты был им, – качнул головой Атен.

– Хозяин каравана дает мне свободу? – усмехнулся лекарь. Это было настолько невероятно, что не воспринималось всерьез и Лигрен решил, что собеседник просто шутит… А, после всего, что он вынужден был рассказать о себе, не удивительно, что его юмор так жесток.