Трое - Кен Фоллетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кончайте орать, – спокойно сказал Каваш. Он снял руки Борга со своих плеч. – Впереди еще долгий путь, прежде чем одной или другой стороне удастся одержать верх.
– Ну да, – Борг отодвинулся от него.
– Вы должны обязательно связаться с Дикштейном и предупредить его, – сказал Каваш. – Где он сейчас?
– Провалиться мне, если я это знаю.
Глава пятая
Единственным совершенно невинным человеком, чья жизнь превратилась в руины стараниями шпионов, рыскавших в поисках урановой руды, был чиновник из Евроатома, которому Дикштейн дал прозвище Воротничок.
Оторвавшись во Франции от слежки, Дикштейн вернулся в Люксембург по автотрассе, предполагая, что за ним в люксембургском аэропорту установлено круглосуточное наблюдение. И так как у них был номер его машины, взятой напрокат, он оставил ее в Париже и взял напрокат другую в другой компании.
В первый же вечер в Люксембурге он пришел в этот неприметный ночной клуб на Рю Дик, где сидел в одиночестве, попивая пиво и дожидаясь появления Воротничка. Но первым появился его пышноволосый друг, молодой человек лет двадцати пяти или тридцати, широкоплечий, с хорошей фигурой. Он направился прямо к кабинке, которую они занимали в прошлый раз. Двигался он изящно и грациозно, как танцор; Дикштейн подумал, что из него мог бы получиться неплохой вратарь в футбольной команде. В нише никого не было. Если пара встречалась тут каждый вечер, скорее всего, она предназначалась для них.
Пышноволосый молодой человек заказал выпить и посмотрел на часы. Он не заметил, что Дикштейн внимательно наблюдает за ним. Воротничок появился через несколько минут. На нем был красный джемпер и белая рубашка с распахнутым воротом. Как и раньше, он прямиком направился к столику, занятому его другом. Видно было, что оба они счастливы встрече. Дикштейну предстояло нарушить покой их мирка.
Он подозвал официанта.
– Передайте, пожалуйста, бутылку шампанского вон на тот столик, мужчине в красном джемпере. И принесите мне еще пива.
Предварительно доставив ему пива, официант поставил затем ведерко со льдом и бутылкой шампанского в нем на столик Воротничка. Дикштейн увидел, как официант показал парочке на него, дав понять, кто приказал одарить их шампанским.
Когда они взглянули на него, он поднял свой стакан с пивом в знак приветствия и улыбнулся. Воротничок узнал его и забеспокоился.
Оставив столик, Дикштейн направился в туалет. Там, убивая время, он старательно вымыл лицо. Через пару минут появился приятель Воротничка. Молодой человек, дожидаясь, пока третий посетитель покинет помещение туалета, причесывался перед зеркалом. И лишь затем обратился к Дикштейну.
– Мой друг хочет, чтобы вы оставили его в покое.
Дикштейн выдавил гнусную усмешку.
– Пусть он мне сам скажет об этом.
– Вы журналист, не так ли? А что, если ваш редактор узнает, что вы посещаете подобные места?
– Я работаю по свободному найму.
Молодой человек приблизился к нему. Он был дюймов на пять выше Дикштейна и, как минимум, фунтов на тридцать тяжелее.
– Вы оставите нас в покое, – повторил он.
– Нет.
– Зачем вы это делаете? Что вам надо?
– Ты меня не интересуешь, красавчик. Тебе лучше пойти домой, пока я поговорю с твоим дружком.
– Черта с два, – и молодой человек огромной ручищей сгреб лацканы пиджака Дикштейна. Другую руку, сжатую в кулак, он отвел назад. Но удара не получилось.
Растопыренными пальцами Дикштейн ткнул молодого человека в глаза. Светловолосая голова рефлекторно отдернулась назад и в сторону. Дикштейн поднырнул под взметнувшуюся руку и нанес нападающему жестокий точный удар. У того перехватило дыхание, и он, отпрянув, согнулся в поясе. Дикштейн еще раз ударил его, и удар пришелся точно в переносицу. Что-то хрустнуло и хлынула кровь. Молодой человек распростерся на изразцовом полу.
С него хватило.
Дикштейн покинул туалет, на ходу поправляя галстук и приглаживая волосы. Уже началась программа варьете, и немецкий гитарист исполнял песенку о гее-полицейском. Дикштейн расплатился по счету и вышел. По пути он заметил, как обеспокоенный Воротничок направлялся к туалету.
Стояла теплая летняя ночь, но Дикштейна колотило. Немного пройдясь, он зашел в бар и взял бренди. Здесь было дымно и шумно, и в углу орал телевизор. Дикштейн отнес свой напиток к угловому столику и сел лицом к стене.
О драке в туалете полиция не узнает. Она смахивает на ссору между любовниками, и ни Воротничок, ни администрация клуба не заинтересованы давать официальный ход такого рода вещам. Воротничок доставит своего приятеля к доктору, объяснив, что тот споткнулся на пороге.
Дикштейн допил бренди, и дрожь прекратилась. Никак иначе не удается быть шпионом, подумал он, если время от времени не поступать подобным образом. Приходится творить зло, чтобы выжить. Дикштейн припомнил, что нацистский врач в концлагере говорил нечто подобное.
Покинув бар, он вышел на улицу, направляясь к дому Воротничка. Он должен воспользоваться своим преимуществом, пока человек чувствует себя подавленным и деморализованным. Через несколько минут он оказался на узкой мощеной улочке и остановился у дома с террасой. В высоких окнах не было ни проблеска света.
Ожидание затянулось. Похолодало. Чтобы согреться, он прохаживался взад-вперед. Европейская погода просто выводила его из себя. В это время года Израиль весь в цвету: длинные солнечные дни и теплые ночи, тяжелая физическая работа днем и веселые дружеские общения по вечерам. Дикштейну захотелось вернуться домой.
Наконец, показались Воротничок со своим приятелем. Голова последнего была в бинтах, видно, ему крепко досталось: он шел, опираясь на руку Воротничка, словно слепой. Они остановились перед домом, и Воротничок зашарил по карманам в поисках ключа. Дикштейн пересек улицу и подошел к ним. Они стояли спиной к нему и, поскольку его туфли не производили никакого шума, не услышали шагов.
Воротничок открыл двери, повернулся помочь приятелю и увидел Дикштейна. Он так и подпрыгнул от ужаса.
– О, Боже!
– Что такое? – заволновался его друг. – Что такое?
– Это он.
– Я должен поговорить с вами, – довольно миролюбиво сказал Дикштейн.
– Звони в полицию, – голос приятеля от гнева дрожал.
Схватив друга за кисть, Воротничок попытался втянуть его за порог. Вытянув руку, Дикштейн остановил их.
– Вам стоит впустить меня. В противном случае, я устрою ту еще сцену прямо на улице, – предупредил он.
– Он превратит нашу жизнь в сплошной кошмар, пока не получит то, что ему надо, – сдался Воротничок.
– Ну что ему надо?
– Я изложу это вам в течение минуты, – сказал Дикштейн. Опередив их, он вошел в дом и поднялся по лестнице.
После минутного замешательства они последовали за ним. По лестнице вся троица поднялась до самого верха. Воротничок открыл двери чердачного помещения, и они вошли. Дикштейн огляделся. Здесь было просторнее, чем он прикидывал, и обстановка отличалась элегантностью и вкусом: стильная мебель, полосатые обои, много зелени и картин на стенах. Воротничок усадил своего друга в кресло, затем вынул из ящичка сигарету, прикурил ее от настольной зажигалки и вставил тому в губы. Они сидели, прижавшись друг к другу, ожидая слов Дикштейна.
– Я журналист, – начал тот.
– Журналисты берут у людей интервью, а не избивают их, – прервал его Воротничок.
– Я не избивал его. Я только два раза ударил его.
– За что?
– Он что, не рассказывал вам, как напал на меня?
– Я вам не верю, – возмутился Воротничок.
– Сколько вам потребуется времени на подобные споры?
– Нисколько.
– Отлично. Мне нужна какая-нибудь история об Евроатоме. И отличная история – таковы требования моей карьеры. Итак, в данный момент существует возможность рассказать о гомосексуалистах, которые занимают в данной организации ответственное положение.
– Ты – паршивый подонок, – не выдержал приятель Воротничка.
– Совершенно верно, – согласился Дикштейн. – Тем не менее, я готов отказаться от этой истории, если мне предложат что-то получше.
Подняв руку, Воротничок пригладил свои седеющие волосы, и Дикштейн заметил, что ногти у него покрыты прозрачным лаком.
– Думаю, я догадываюсь, – сказал он.
– О чем? О чем ты догадываешься? – спросил приятель.
– Ему нужна информация.
– Совершенно верно, – согласился Дикштейн. Воротничок явно испытывал облегчение. Теперь самое время проявить некоторое дружелюбие и человечность, дать им понять, что дела не так уж и плохи. Дикштейн встал. На полированном столике сбоку стоял графин с виски. Он разлил его по трем стаканчикам. – Видите ли, вы достаточно уязвимы, и я засек вас, за что, как я предполагаю, вы должны испытывать ко мне ненависть; но я не собираюсь делать вид, что тоже испытываю к вам ненависть. Да, я подонок, и я использую вас – но это и все. Если не считать вашей выпивки. – Протянув им рюмки, он снова сел.