Ярмарка тщеславия - Уильям Теккерей

Перед господским домом – вообрази себе пребезобразное старомодное кирпичное здание с высокими печными трубами и фронтонами в стиле королевы Бесс – тянется терраса, охраняемая с обеих сторон фамильной змеей и голубем, а отсюда вход прямо в огромную залу. Ах, моя милочка, эта зала такая же пустынная и унылая, как в нашем дорогом Удольфском замке[86]! Там огромнейший камин, куда можно было бы упрятать половину пансиона мисс Пинкертон, и решетка таких размеров, что на ней можно при желании изжарить целого быка! Кругом по стенам развешано уж и не знаю сколько поколений Кроули: одни с бородами, в жабо; другие в чудовищной величины париках и в диковинных башмаках с загибающимися кверху носками; дамы облачены в длинные прямые корсеты и платья-панцири, а некоторые с длинными локонами и – представь себе, милочка! – пожалуй, и вовсе без корсетов. В одном конце залы – широкая лестница, вся из черного дуба, такая мрачная, что уж мрачнее и быть не может, и по обеим ее сторонам высокие двери с прибитыми над ними оленьими головами, – они ведут в бильярдную, библиотеку, большую желтую залу и в гостиные. На втором этаже по меньшей мере двадцать спален, и в одной из них кровать, на которой спала королева Елизавета. По всем этим великолепным покоям меня водили сегодня утром мои новые ученицы. Могу тебя уверить, что ни одно помещение не выигрывает от того, что в нем постоянно закрыты ставни, и не становится от этого более уютным; а когда их открывали, я так и думала, что на нас откуда-нибудь из угла выскочит привидение! Наша классная помещается во втором этаже, и из нее одна дверь ведет в мою спальню, а другая в спальню девиц. Затем идут апартаменты мистера Питта – мистера Кроули, как его здесь называют, – старшего сына, и покои мистера Родона Кроули – он офицер, как и еще некто, и находится сейчас в полку. Словом, недостатка в помещении тут нет, могу тебя уверить! Мне кажется, в этом доме можно было бы разместить все население Рассел-сквер, да и то еще осталось бы место!

Через полчаса после нашего приезда зазвонил большой колокол к обеду, и я спустилась в столовую со своими двумя ученицами (это худенькие, невзрачные создания десяти и восьми лет). Я сошла вниз в твоем чудном кисейном платьице (из-за которого мне так нагрубила противная мисс Пиннер, когда ты мне подарила его); дело в том, что я буду здесь на положении члена семьи, кроме дней больших приемов, когда мне положено обедать с барышнями наверху.

Ну, так вот, большой колокол прозвонил к обеду, и мы все собрались в маленькой гостиной, где обыкновенно проводит время леди Кроули. Миледи – вторая жена сэра Питта и мать девочек. Она дочь торговца железным и скобяным товаром, и ее брак с сэром Питтом считался блестящей для нее партией. Видно, что когда-то она была хороша собой, но теперь глаза у нее вечно слезятся, словно они оплакивают ее былую красоту. Она бледна, худа, сутуловата и, очевидно, не умеет за себя постоять. Пасынок ее, мистер Кроули, тоже находился здесь. Он был в полном параде, важный и чинный, как гробовщик! Он бледен, сухощав, невзрачен, молчалив. У него тонкие ноги, полное отсутствие груди, бакенбарды цвета сена и волосы цвета соломы. Это вылитый портрет в бозе почившей матушки – Гризельды из благородного дома Бинки, чье изображение висит над камином.

– Это новая гувернантка, мистер Кроули, – сказала леди Кроули, подходя ко мне и взяв меня за руку, – мисс Шарп.

– Гм! – произнес мистер Кроули, мотнув головой, и опять погрузился в чтение какой-то объемистой брошюры.

– Надеюсь, вы будете ласковы с моими девочками, – сказала леди Кроули, взглянув на меня своими красноватыми глазами, вечно полными слез.

– Ну да, мама, конечно, будет! – отрезала старшая.

Я с первого же взгляда поняла, что этой женщины мне нечего опасаться.

– Кушать подано, миледи! – доложил дворецкий в черном фраке и огромном белом жабо, напомнившем мне одно из тех кружевных украшений времен королевы Елизаветы, которые изображены на портретах в зале. Леди Кроули, приняв руку, предложенную ей мистером Кроули, направилась впереди всех в столовую, куда последовала за ними и я, ведя за руку своих маленьких учениц.

Сэр Питт уже восседал там с серебряным жбаном в руках, – он, видимо, только что побывал в погребе. Он тоже приоделся – то есть снял гетры и облек свои пухлые ножки в черные шерстяные чулки. Буфет уставлен сверкающей посудой – старинными чашами, золотыми и серебряными, старинными блюдами и судками, словно в магазине Рандела и Бриджа. Вся сервировка тоже из серебра, и два лакея, рыжие, в ливреях канареечного цвета, вытянулись по обе стороны буфета.

Мистер Кроули прочел длинную предобеденную молитву, сэр Питт сказал «аминь», и большие серебряные крышки были сняты.

– Что у нас на обед, Бетси? – спросил баронет.

– Кажется, суп из баранины, сэр Питт, – ответила леди Кроули.

– Mouton aux navets[87], – важно добавил дворецкий (он произнес это «мутонгонави»), – на первое potage de mouton à l’Ecossaise[88]. В качестве гарнира pommes de terre au naturel и chou-fleur à l’eau[89].

– Баранина есть баранина, – сказал баронет, – и ничего не может быть лучше. Какой это баран, Хорокс, и когда его зарезали?

– Из черноголовых шотландских, сэр Питт… Зарезали в четверг.

– Кто что взял?

– Стил из Мадбери взял седло и две ноги, сэр Питт. Он говорит, что последний баран был чересчур тощ, – одна, говорит, шерсть да кости, сэр Питт.

– Не желаете ли potage, мисс… э… мисс Скарп? – спросил мистер Кроули.

– Отличная шотландская похлебка, моя милая, – добавил сэр Питт, – хоть ее и называют как-то по-французски.

– Мне кажется, сэр, в приличном обществе принято называть это блюдо, как я его назвал, – произнес мистер Кроули высокомерно.

И лакеи в канареечных ливреях стали разносить суп в серебряных тарелках одновременно с mouton aux navets. Затем был подан эль с водой, причем нам, молодым особам, налили его в рюмки. Я не большой знаток эля, но могу сказать по чистой совести, что предпочитаю воду.

Пока мы наслаждались трапезой, сэру Питту пришло на мысль спросить, куда девались бараньи лопатки.

– Вероятно, их съели в людской, – ответила смиренно миледи.

– Точно так, миледи, – подтвердил Хорокс, – да ведь это, почитай, и все, что нам досталось.

Сэр Питт разразился хриплым смехом и продолжал свою беседу с мистером Хороксом.

– А черный поросенок от кентской матки, должно быть, здорово разжирел?

– Да не сказать, что лопается от жиру, сэр Питт, – ответил дворецкий с серьезнейшим видом. Но тут сэр Питт, а за ним и обе девочки начали неистово хохотать.

– Мисс Кроули, мисс Роза Кроули, – заметил мистер Кроули, – ваш смех поражает меня своей крайней неуместностью.

– Успокойтесь, милорд, – сказал баронет, – мы отведаем в субботу поросятинки. Заколоть его в субботу утром, Джон Хорокс! Мисс Шарп обожает свинину. Не правда ли, мисс Шарп?

Вот, кажется, и все, что я запомнила из застольной беседы. По окончании трапезы перед сэром Питтом поставили кувшин с кипятком и графинчик из поставца, содержавший, по-моему, ром. Мистер Хорокс налил мне и моим ученицам по рюмочке вина, а миледи – целый бокал. Когда мы перешли в гостиную, леди Кроули вынула из ящика своего рабочего стола какое-то бесконечное вязанье, а девочки засели играть в крибедж, вытащив засаленную колоду карт. У нас горела всего только одна свеча, но зато в великолепном старинном серебряном подсвечнике. И после нескольких весьма скупых вопросов, заданных миледи, мне для собственного развлечения был предоставлен выбор между томом проповедей и той самой брошюрой о хлебных законах[90], которую мистер Кроули читал перед обедом.

Так мы и просидели около часа, пока не послышались шаги.

– Бросьте карты, девочки! – закричала миледи в страшном испуге. – Положите на место книги мистера Кроули, мисс Шарп! – И едва мы успели выполнить эти приказания, как в комнату вошел мистер Кроули.

– Мы продолжим нашу вчерашнюю беседу, молодые девицы, – сказал он, – каждая из вас будет поочередно читать по странице, так что мисс… э… мисс Шорт будет иметь случай послушать вас. – И бедные девочки принялись читать по складам длинную унылую проповедь, произнесенную в капелле Вифезды в Ливерпуле по случаю обращения в христианство индейцев племени Чикасо. Не правда ли, какой восхитительный вечер!

В десять часов слугам было приказано позвать сэра Питта и всех домочадцев на общую молитву. Сэр Питт пожаловал первый, с изрядно раскрасневшимся лицом и довольно неуверенной походкой. За ним явились дворецкий, обе канарейки, камердинер мистера Кроули, еще трое слуг, от которых сильно несло конюшней, и четыре женщины, причем одна из них, разодетая, как я заметила, в пух и прах, прежде чем бухнуться на колени, смерила меня уничтожающим взглядом.

После того как мистер Кроули покончил со своими разглагольствованиями и назиданиями, нам были вручены свечи, а затем мы отправились спать. И вот тут-то меня и потревожили, не дав дописать письмо, о чем я уже сообщала моей драгоценной Эмилии.