Мария Каллас - Клод Дюфрен

Итак, Мария скромно отсиживалась в своем углу, как вдруг в какой-то момент, а было уже довольно поздно, она услышала громкий возглас Гаэтано Помари:

— Посмотрите, кто к нам пришел!

И тотчас со всех сторон раздались крики, обращенные к вновь прибывшему:

— Баттиста, иди к нам за стол! Иди скорее!

Тот, кого приглашали разделить трапезу, был низкорослым пятидесятилетним господином самой заурядной внешности и с брюшком. Он уселся напротив Марии. Вот так, скорее в гастрономическом, нежели творческом контексте в жизнь Каллас вошел Джованни Баттиста Менегини.

Можно только гадать, что толкнуло рослую двадцатичетырехлетнюю девицу плотного телосложения в объятия такого коротышки. К тому же он был старше ее на целых тридцать лет! При виде этой парочки на ум тут же приходила карикатура, вышедшая из-под карандаша Дюбу. Возможно, Марию влекло к Менегини желание избавиться от собственных комплексов и обрести уверенность в себе. Внешность добропорядочного преуспевающего буржуа, обходительные манеры, мягкий вкрадчивый голос произвели на девушку самое благоприятное впечатление. Она поверила, что этот человек поможет справиться с терзавшими ее тревожными мыслями и сомнениями. Благодаря интуиции он догадался о тайных переживаниях Марии и нашел нужные слова, чтобы показать ей, насколько он восхищен ею, что особенно удивило и порадовало девушку. Столь пристальное мужское внимание представлялось чем-то новым для Марии, пребывавшей до сей поры в полном неведении относительно мужчин и страхе перед ними! К тому же Менегини был опытным дамским угодником — он умел расположить к себе женщину. Проживая в городе, навеки прославленном героями Шекспира, этот старый холостяк был самым настоящим провинциальным ловеласом. Богатый промышленник, унаследовавший от своего отца небольшой кирпичный завод и со временем преобразовавший его в крупное производство, он с давних пор увлекался оперой… посредством общения с певицами и танцовщицами, что, безусловно, давало ему возможность так или иначе «соприкоснуться» со сценическим искусством. Кроме того, будучи старшим в семье, где было одиннадцать детей, и любимым сыном деспотичной матери, он до сих пор не допускал мысли о женитьбе; впрочем, до свадьбы с Марией было в тот момент еще очень далеко.

Вначале он активно ухаживал за девушкой. Ни разу не слышавший, как она пела, он осыпал Марию комплиментами по поводу ее таланта. Однако если верить его мемуарам, написанным несколько лет спустя после смерти бывшей супруги, в тот первый вечер Мария отнюдь не потрясла его мужское воображение: «Пока она сидела в своем углу, ее излишняя полнота не была заметна, но стоило ей привстать, как мне захотелось отвести глаза в сторону. Она была похожа на неуклюжую бесформенную тушу. Лодыжки ее ног были одной толщины, что и икры. Она с трудом передвигалась. Я не знал, что сказать, а насмешливые улыбки и презрительные взгляды некоторых приглашенных гостей говорили сами за себя. Это не ускользнуло и от ее внимания; она стояла молча в стороне, не поднимая глаз».

Похоже, что с годами у Менегини появилась склонность к преувеличению, а может, ему очень хотелось приукрасить свое значение в жизни Марии. Однако, как видим, хоть девицы с пышными формами и были в его вкусе, внешность Марии отнюдь не располагала его к любви с первого взгляда. Как, впрочем, и Марию. Огонь страсти, едва затеплившись, так никогда и не разгорелся между ними в полную силу. Мария познала земные радости только в объятиях Аристотеля Онассиса. Однако в то лето 1947 года в Вероне она не думала о плотской стороне любви и ее вполне устраивали платонические отношения, которые ей предлагал Менегини. Зародившаяся взаимная симпатия переросла в течение несколько дней в нежную дружбу.

Если верить все тем же воспоминаниям Менегини, вскоре он открыл для Марии свой кошелек, не преследуя при этом никаких личных целей. Поистине рыцарский жест! Однако Евангелия в своих мемуарах предупреждала читателей, чтобы они учитывали и его чисто итальянское стремление прихвастнуть, и отсутствие объективности при описании собственных действий и поступков. Когда Менегини трудился над собственными воспоминаниями, он старался изо всех сил приукрасить свой образ в глазах потомков. Ему хотелось предстать перед ними в самом лучшем виде, поскольку многочисленные свидетели их отношений не раз высказывались в его адрес отнюдь не в положительном смысле. Впрочем, все, что нам известно о характере Марии, не позволяет допустить даже мысли о том, чтобы эта своенравная и гордая девушка согласилась принять материальную помощь от едва знакомого мужчины!

И все же не следует отрицать, что Менегини сыграл большую роль в карьере Марии Каллас. И даже если его вмешательство порой весьма негативно сказывалось на репутации Марии или же по его вине она совершала отдельные ошибки, Мария бесспорно нуждалась в Менегини точно так же, как еще раньше она нуждалась в Евангелии, Эльвире де Идальго, Багарози по причине странной потребности в спасительном плече. Именно в этом и состояла, повторяем, драма ее жизни: эта гордая, независимая, импульсивная женщина, восхитительная актриса, обладавшая выдающимся талантом, почитавшаяся публикой звезда мировой величины оказалась совершенно неспособной распорядиться собственной судьбой; как ребенок, который боится темноты, она всегда хотела позвать кого-то на помощь. Именно этим объясняются и успех Менегини у Марии, и события следующего десятилетия ее жизни. Вопреки всем заверениям Баттисты, эти годы были для него далеко не «медовым месяцем»; бедолаге пришлось проглотить немало горьких обид. Однако бесспорно и то, что его звездная супруга до самой встречи с Онассисом ни разу не помышляла о разводе. Более того, Мария часто заявляла во всеуслышание о своей нежной привязанности к мужу. В ее признаниях была определенная театральность, предназначенная произвести впечатление на публику. После смерти прославленной певицы Менегини поспешил опубликовать любовные письма Марии, как сертификат, подтверждавший неоценимые услуги, которые он оказывал ей. Рассказывая всему миру о том, как проходила их совместная жизнь, он с трогательной нежностью вспоминал, какие блюда Мария готовила ему порой на завтрак и, главное, какими роскошными подарками он осыпал ее с ног до головы, забывая при этом уточнить, что совершал он эти покупки не только за свои деньги, но и за счет Марии.

Однако в то лето 1947 года она была только дебютанткой, а он — весьма богатым человеком, что стало достаточно веским обстоятельством для покорения сердца невинной девушки, каковой до той поры оставалась Мария. Продолжительные автомобильные прогулки вдоль берега озера де Гард, вечернее катание в гондолах, вызывавшее восторг у Марии, с каждым днем все больше и больше усиливали влияние Титта, как нежно в письмах она называла Менегини. Все же надо отдать ему должное. Если во время пребывания в Афинах, когда военные тяготы и проблемы с питанием позволили Марии сбросить несколько лишних килограммов, благодаря чему она иногда замечала во взглядах мужчин некоторый интерес к себе, то до встречи с Менегини она еще не рассталась с комплексами, мучившими ее с самого детства. И вот теперь, когда зрелый мужчина обращался к ней со страстными признаниями, звучавшими особенно пылко на итальянском языке, и заявлял, что он без ума от нее, это, безусловно, удивляло и радовало не привыкшую к такому обращению девушку. А если еще этот настойчивый ухажер был намного старше ее, то его слова звучали более чем убедительно. Она могла не бояться, что он посмеивается над ней. Если она, на взгляд Менегини, и была слишком толста, то он для Марии был слишком старым; в какой-то степени они были квиты…