Душа сутенера - Чингиз Абдуллаев

Конечно, я все придумал. Конечно, Дипломат не даст ничего. Он заплатит мне двадцать пять тысяч. Не десять, как он планировал вначале, а именно двадцать пять, иначе сделка не выгорит. Ведь ему нужно не просто получить удовольствие, он должен найти бычка, который ублажит его жену, а это стоит дорого. Я уже несколько раз говорил со своим заказчиком, и он знает, что цену я поднял не случайно. Из двадцати пяти я готов даже оплатить переезд этих дурачков куда-нибудь на Багамы. Но без всяких гарантий. Или платить им зарплату несколько месяцев, вычитая из нее плату за жилье, налоги и все остальное. В общем, я в любом случае в накладе не останусь. А разговор про сорок тысяч нужен как приманка для дураков. Никакие сорок тысяч никто не внесет. Актеру нельзя давать большие деньги: он начнет покупать наркотики в больших количествах. И уж тем более не нужно платить моему агентству за пересылку документов в Канаду.

Документы мы, разумеется, пошлем. Здесь все без обмана. Но двадцать тысяч — это сумма невероятная. Никто не просит таких денег. Это наше маленькое ноу-хау, плата за удовольствие, которое мы предоставили гимнасту и его жене, подставив им нашу парочку.

— Сорок тысяч? — сумма действует на нее ошеломляюще. — Они заплатят нам сорок тысяч?

— Конечно нет. Но можно будет договориться с хозяином клуба об отсрочке возврата долга для вашего друга, а потом уже о том, что он гарантирует сумму залога для вас.

— Вы сказали, что это известный человек и что я его знаю. Кто он?

Вопрос, на который ловится любая женщина. Предложите ей просто так отдаться первому встречному — и она возмутится. Но скажите, что в нее влюблен один из ее знакомых, и она начнет неделями размышлять, кто именно этот мужчина. Ей приятно думать, что среди ее знакомых оказался человек, страстно желающий близости. Для мужчины важна сама близость, и он согласен переспать с первой же понравившейся ему женщиной. Для женщины важно, с кем именно она будет встречаться. Скажите ей, что среди возможных поклонников может оказаться ее знакомый, и этого достаточно, чтобы она проявила интерес.

— Ваш хороший знакомый, — повторил я, — но поймите, я не уполномочен вести подобные разговоры. Мы серьезное агентство и стараемся…

— Мы должны появиться там с мужем? — перебила меня Ольга.

Кажется, приманку она схватила и сейчас попытается проглотить крючок.

— Во всяком случае, он готов выступить вашим спонсором.

— Вы можете назвать мне его имя?

— Нет, не могу. Как не могу назвать и имя его жены.

— Там действительно бывают с женами?

— Конечно. Иначе это не свингеры. При входе проверяют паспорта. Там бывают только семейные пары.

— Мой друг бывал там с женой?

К этому вопросу я не готов. Попробуем импровизировать. Если скажу, что был, она может разочароваться. Если скажу, что не был, она, возможно, последует этому дурному примеру.

— Не знаю, — это лучший ответ, который я могу дать.

Позже, когда вечером мы с Арнольдом Хендриковичем будем анализировать запись нашего с ней разговора, он мне скажет, что я подсознательно, на уровне интуиции выбрал наилучший вариант. С одной стороны, я как бы открестился от этого клуба, а с другой, не был категоричен, дав ей возможность выбирать.

У нее могут появиться другие вопросы, не предусмотренные нашим сценарием. Поэтому я встаю и прощаюсь с ней.

— Подумайте о моем предложении, — предлагаю я ей на прощание.

— Вы действительно отправите нас в Канаду? — вдруг спрашивает она, но я пожимаю плечами. Женщины бывают так нелогичны. Или они заменяют логику интуицией?

На проспект Мира я возвращаюсь с записью нашего разговора в кармане, чтобы ее прослушал наш психолог. Я еще не знаю, что ждет меня в нашем офисе. Я не знаю, что судьба моих сотрудников предрешена.

Интерлюдия

— Интересно, — сказал Рашковский. — Интересная запись.

Они сидели в его просторном кабинете. Кроме хозяина кабинета, в нем находились еще двое — приехавший с кассетой Лепин и «правая рука» банкира — Леонид Дмитриевич Кудлин. О последнем говорили, что он перешел к Рашковскому «по наследству» от отца. Кудлин работал еще на отца Валентина Давидовича, известного цеховика и организатора подпольных производств в стране — Давида Рашковского. И уже потом, когда сын вышел на самостоятельный путь, Кудлин перешел к нему, став главным советником и поверенным в делах своего нового хозяина.

Высокий красивый Рашковский был полной противоположностью рыхлого, лысеющего, страдающего одышкой Кудлина. Помощник банкира носил мешковатые костюмы и не любил галстуков.

— Значит так, — подвел итоги Рашковский, выключая видеомагнитофон, — получается, что вас очень здорово подставили, Владислав Николаевич.

— Да, — судорожно вздохнул вице-премьер, — они меня подставили. Они сняли нас на пленку. Мерзавец Михелевич, разве я мог предположить, что он занимается такими вещами!

— Вы занимаете высокий пост в правительстве, — холодно напомнил Рашковский, — и должны понимать, что ничего так просто не происходит. Если человек после долгих лет молчания вдруг навязывается вам в друзья, то нужно соблюдать элементарную осторожность.

— Мы выпили много, — признался Лепин. — И до этого мы ездили… Я не думал…

— Нужно было думать. — назидательно произнес Рашковский. — Чего хочет от вас Тальковский? Что он конкретно хочет?

— Отменить наше решение по поставкам. Его австрийские партнеры, очевидно, требуют не прекращать поставки.

— И в результате он получит все проценты от продажи новой партии нефти, а нам придется отказаться от наших планов, — подвел итог Рашковский. — Верно?

— Да, — опустил голову Лепин, — сегодня у нас заседание правительства. Я уже должен быть там. Я не знаю, что делать, кого поддерживать.

Рашковский взглянул на Кудлина. Тот понял, что ему нужно вступить в разговор.

— Я думаю, вам в любом случае полезнее держаться прежней линии, — осторожно начал Кудлин. — Дело в том, что это классический случай шантажа. И если вы поддадитесь один раз, вас будут доить всю оставшуюся жизнь. Кассета никуда не денется, Тальковский не собирается улетать на Марс, вас тоже, насколько я понимаю, устраивает нынешнее положение. Значит, если вы уступите хотя бы раз, то попадете под их влияние и вынуждены будете работать с оглядкой на Тальковского.

«Какая разница? — обреченно подумал Лепин. — Все вы одним миром мазаны — Тальковский, Рашковский». Очевидно, Кудлин уловил что-то в его взгляде, так как продолжил монолог:

— Перебежчикам всегда не доверяют. Все знают, что вы всегда представляли интересы Валентина Давидовича, и если вы, неожиданно отказавшись от своей прежней позиции, переметнетесь на сторону Тальковского, это будет не просто непродуманный шаг, это станет концом вашей политической карьеры. С этого дня с вами перестанут считаться и в правительстве, и в средствах массовой информации.

— Что мне делать? — спросил Лепин. — Кассета у них, и они могут меня опозорить. Вы же понимаете как они могут воспользоваться этой кассетой. Что мне делать?

— Вы можете позвонить премьеру и попросить его отложить решение этого вопроса хотя бы на месяц?

— Нет, это невозможно. Вчера на президиуме кабинета министров мы обсуждали нашу позицию. Самое большое, что я могу сделать, это отложить рассмотрение вопроса на несколько дней. Ну на неделю, не больше. Да нет, это тоже не получится. Вопрос о поставках нужно решать сегодня. Только сегодня. Нет-нет, ничего не выйдет. Я не знаю, что делать, — Лепин схватился за голову.

— Не нервничайте, Владислав Николаевич, — посоветовал ему Кудлин. — Давайте сделаем так. Вы посидите в кабинете и немного успокоитесь. Думаю, мы сумеем найти с Валентином Давидовичем приемлемое решение. Если понадобится, мы пойдем на некоторые уступки Тальковскому. А вы успокойтесь.

— У меня мало времени, — простонал Лепин.

— Десять минут, — заверил его Кудлин, — я попрошу девочек принести вам кофе. Только десять минут.

Он вызвал по селектору секретаря Рашковского и попросил принести кофе для гостя. После чего они вдвоем, вместе с хозяином кабинета, прошли в другую комнату, находившуюся рядом. Здесь были личные апартаменты Рашковского. Кудлин, пропустив вперед Валентина Давидовича, закрыл дверь.

— Что ты об этом думаешь? — спросил Рашковский.

— Плохо, — признался Кудлин, — если они решили прибегнуть к подобному методу, значит, чувствуют себя «на коне». Очень плохо. Но нельзя поддаваться на шантаж. Ни в коем случае. Иначе мы потеряем все наши позиции.

— Тальковскому, видимо, стало известно, что мы передали президенту информацию о его махинациях в Австрии, — предположил Рашковский. — Я думаю, что наш материал ему очень не понравился.

В руководстве Службы внешней разведки были люди Рашковского, они и «получили» информацию о действиях Тальковского и передали ее президенту.