Зеркало души - Фелиция Флакс

Радмила почувствовала, как тонкая игла вошла в сердце. Очень болезненный укол! Феликс задумчиво созерцал потолок и не собирался страдать. Ноль эмоций!

— Кажется, сейчас волноваться начну я, — пробормотала она, вглядываясь в безмятежное лицо Феликса.

Господи, ну хоть бы что-то в нем дрогнуло, в этом лице! Хотя бы нос!

— По поводу?

— По поводу твоего возмутительного спокойствия.

— Какое славное сочетание — возмутительное спокойствие!

— Не увиливай от темы, схоласт несчастный! Я тебе говорю, что другой мужчина, пусть даже и твой отец, приглашает меня в ресторан, а ты согласно киваешь, и ни слова против.

— Ты хочешь, чтобы я начал ревновать? — Феликс приподнялся на локте и заглянул ей в глаза. — Снова разбудил своего беса? Ты действительно этого хочешь?

Шутливый вопрос, произнесенный напряженным голосом. Радмила вздрогнула от неожиданности. Похоже, она устроила «сцену».

— Я хочу… — громко начала она, но осеклась и продолжить не сумела.

Она не знала, чего она хочет. От нынешней жизни вообще и от Феликса в частности. Нужна ли ей его ревность? Они ведь никогда не говорили с ним о любви. Это понятие по-прежнему оставалось для них мертвым словом из чужих книг. Никто не приносил никаких клятв и не требовал верности. Они просто были вместе.

Не жили вместе, а именно были.

Это одновременно и легко и тяжело. Балансировка над пропастью без страховки. Слишком много противоречий. Каждый день нес неизвестность, а ночи превращались в тщательно оберегаемые воспоминания.

Все казалось таким несерьезным, но на самом деле было ужасно нешуточно, ибо жизнь перекраивалась заново. Одно неосторожное движение, и уже ничего исправить нельзя.

— Я хочу, — повторила она уже тише, после неуклюжей заминки, внутренне звеня от напряжения и комкая в замерзших пальцах покрывало, — …пойти в ресторан. С твоим папой.

Это был расчетливый выпад, который должен был болезненно задеть, хотя она не хотела ссориться. Она боялась ссор.

— Отлично. — Агатовые глаза Феликса скрылись под опустившимися ресницами. Он вытянулся на постели, заложив руки за спину. — Разведка боем — самая лучшая тактика в отношениях с моим ушлым родителем.

Радмила невесело кивнула. Наверное, она никогда не узнает, любит ли ее Феликс Ипатов. Точнее, любил ли он ее вообще когда-нибудь. И что за его интересом к ее скучной персоне на самом деле кроется.

Иногда казалось, что Феликс в ней нуждается, стремится сердцем, видя в ней чудесное создание. И в такие минуты она себе казалась чудесным созданием. У которого в глазах — целый мир.

Иногда она была уверена, что Феликс ее любит или, по крайней мере, сильно увлечен ею. А иногда она умирала от страха, подозревая, что живет, окруженная иллюзиями, и главная среди них — Феликс Ипатов…

Загадочный, коварный, молчаливый и исчезающий.

А в ресторан с Виталием Викторовичем ей действительно сходить стоит. Хоть она и клялась не оставаться наедине с опасным пиратом.

Виталия Викторовича на самом деле ей ужасно не хватало.

— Устриц, Радмилочка, надо понимать.

— Они пищат от ужаса.

— Они — деликатес.

— Они так не считают.

— Вы — не гурман, Радмила. — Виталий Викторович сложил салфетку. У него был вид судьи, вынесшего суровый, но справедливый приговор.

— Абсолютно.

Радмила улыбнулась. В этом ресторане, «самом-самом», она казалась, бесспорно, лишней в своем открытом платье, купленном на распродаже по втрое сниженной цене, со своими просто распущенными волосами и макияжем, сделанным дешевой косметикой.

Но за столиком, наедине с Ипатовым-старшим, она себя лишней не чувствовала: Виталий Викторович делал все, чтобы она веселилась. Он оплетал ее невидимой паутинкой милых комплиментов, тонких шуток и легких приятных двусмысленностей; он проникал ей в душу пониженными вкрадчивыми тонами голоса; он на нее смотрел… так смотрел …

Ипатов-младший остался дома. Он сосредоточенно разбирал слайды, когда она лихорадочно собиралась на свидание с его отцом. Напоследок лишь бросил придирчивый взгляд профессионала-фотографа, коротко оборонил, что «она похожа на капризную фею из кельтских мифов», и снова уткнулся в бесценные слайды. Радмила мысленно ответила ему: «Благословил, и черт с тобой» — и выпорхнула навстречу сомнительным приключениям.

Вечер был в самом разгаре. Но она еще не поняла, для чего Ипатов-старший пригласил ее в ресторан. А причина имелась. Радмила остро чувствовала, но пока не улавливала сути и тяготилась неизвестностью. Ей уже хотелось спросить о причине напрямик.

«Чего же вам все-таки от меня надо, Виталий Викторович? — Она улыбалась коварному Ипатову-старшему самой лучшей своей улыбкой, понимая, что еще чуть-чуть и начнет скалиться. — Вы ведь ничего просто так не делаете. От девушек, и красивых, и некрасивых, вам всегда чего-нибудь надо. От красивых — одно, от некрасивых — другое. Ну а я зачем понадобилась?»

И тем не менее ей нравилось наблюдать, как рука Виталия Викторовича периодически подбиралась к ее руке, касалась и замирала, будто бы в нерешительности. Помня, какими опасными могут быть руки Ипатова-старшего, Радмила замирала в предвкушении.

Она совсем испортилась.

От прежней Радмилы Тумановой не осталась ничего.

— Пойдемте-ка потанцуем, Радмилочка. — Виталий Викторович не приглашал — он требовал… контрибуцию победителя.

Радмила мысленно вздрогнула. Если Ипатов-старший будет танцевать в крохотном помещении ресторана так же, как танцевал на презентации «Оптик-Лайф», то они разнесут все помещение на отдельные атомы.

Но Виталий Викторович снова удивил. На самом деле он чудесно танцевал, тонко чувствуя ритм и обладая природной фацией. Радмила куда-то летела в его руках, подчинясь каждому движению.

— Что такое случилось с вами на презентации? — поинтересовалась она, ошеломленная танцем, пытаясь не утонуть в агатовом омуте дьявольских глаз. — Вы были не в себе?

Ипатов-старший издал понимающий смешок и теснее прижался к ней всем телом.

— Я просто очень не люблю презентации, — шепнул он ей в ухо и лизнул мочку.

У Радмилы прервалось дыхание. Еще чуть-чуть, и Феликс Ипатов может остаться за пределами ее смятенного сознания. Виталий Викторович ощутил дрожь, прокатившуюся по телу, и продолжил знакомство с ее кожей.

— Вы, кажется, пытаетесь меня совратить, милостивый государь, — пробормотала она тихо, осеняя себя мысленными крестными знамениями («Свят! Свят! Свят! Чур меня! Чур меня!»). — На глазах у всех.