Че Гевара-2. Невесты Чиморте - Карина Шаинян

— Только не сейчас, — проговорил Макс. Дети и женщины незаметно исчезли куда-то, и сейчас напротив путников стояли только мужчины — низкорослые, но крепкие и хорошо вооруженные.

— А мать Эсмеральда говорила, что здесь мы будем в безопасности, — с горькой иронией прошептал Макс.

Однако он зря усомнился в правоте настоятельницы. Старший из мужчин добродушно ухмыльнулся, обнажив почти беззубые десны, и приглашающее махнул рукой в сторону костра. Ловя на себе любопытные взгляды, Макс присел в говорливый круг и с благодарностью принял протянутую кем-то плошку с варевом из юкки.

Воспоминания о юношеских мечтах охватили его, окатив жгучей смесью любви, стыда и горечи потери. И десяти лет не прошло с тех пор, как Макс фантазировал: вот он возвращается из экспедиции и выкладывает на стол генерала Беляева мирный договор с лесными индейцами и первые наброски словаря… Меньше десяти лет назад, а кажется, что прошло полвека. Когда-то он вез им бусы и ножи. И вот — у них есть и ножи, и бусы, но подарил их не Макс. Он не застал генерала в живых, и с тех пор, кажется, ничего в жизни Макса не приносило ему искренней радости. И вот сейчас он сидит с лесными людьми, которых когда-то так боялись гуарани. Сидит с когда-то не знавшими пощады пожирателями человечины, ест запеченную в банановых листьях рыбу и слушает разговор на неизвестном языке — щелкающие, щебечущие, свистящие звуки, будто Макс оказался вдруг в гигантском птичьем гнезде. Расспрашивай, записывай, создавай основу для словаря… Но зачем это Максу, если генерала нет в живых? Он не привез Беляеву ни мегатерия, ни словаря, ни мирного договора. И даже фигурку Броненосца, что сама пришла ему в руки, не успел довезти…

Макс очень давно не вспоминал о Броненосце. Фигурка уже несколько лет лежала у него в потайном кармане, тщательно обернутая в несколько носовых платков. Когда-то он носил ее на цепочке — и от этого глаза странно меняли цвет. Иногда Макса посещали удивительные видения — стоило только сосредоточиться и покрепче сжать фигурку в руке. Когда-то Макс делал это часто — и раз за разом видел, как возвращается к Беляеву победителем и тот называет его сыном… Кажется, именно тогда попытки найти мегатерия стали совсем вялыми; именно тогда Макс практически порвал отношения с владельцами зверинцев и принялся поставлять ингредиенты зелий на рынок в Ла-Пасе. Он понимал, что происходит что-то неладное. Взгляд его разноцветных глаз становился все более рассеянным, и все чаще, глядя в зеркало, он вспоминал старого индейца, который был так одинок, что вынужден был сам плести себе погребальный покров. Он помнил слова Кавимы о том, что Броненосец — злая вещь и не всякому по силам, но не мог перестать носить предмет, как пьяница не может перестать покупать спиртное.

Иногда он встречал людей, которые, заметив его разноцветные глаза, вдруг принимались смотреть пристально и настойчиво, будто у них с Максом была какая-то общая тайна. За несколько лет это произошло три или четыре раза, и каждый раз — в Санта-Крусе или Ла-Пасе, больших городах, полных самых странных людей со всего мира. Один раз это был пожилой немецкий плантатор — у него тоже оказались разноцветные глаза, и он по-свойски подмигнул Максу, когда встретился с ним взглядом. Другой раз — красивая белокурая женщина со злым лицом, которая уставилась на Макса так настойчиво и алчно, что он, почти испугавшись, попросту сбежал, затерявшись на людных кривых улочках.

…Это случилось в Ла-Пасе. В тот год он решил, что не станет больше связываться с перекупщиками и будет сам отвозить добычу в высокогорный Ла-Пас. Обвешанный вонючими мешками с частями тел несчастных животных, он пробирался через шумную рыночную толпу. Шершавый разреженный воздух обдирал легкие, перед глазами плыли багровые круги, и дико раскалывалась голова — Макс с непривычки испытывал все муки горной болезни. Дым очагов, на которых жарили кукурузу с сыром, разъедал горло. Макс едва держался на ногах и чуть не упал, когда в его плечо впились морщинистые пальцы, похожие на птичьи когти. Старуха-торговка эфедрой потащила его за руку, и Макс сам не понял, как оказался в полутемном шатре, разбитом за прилавком.

Горячий отвар листьев коки, поданный старухой, немного привел его в себя: отпустила головная боль, и затих надоедливый звон в ушах. Макс почувствовал себя достаточно хорошо для того, чтобы спросить, зачем он понадобился торговке. Он уже успел обрадоваться, понадеявшись продать часть содержимого своих мешков, но тут старуха заговорила, и перед глазами Макса снова поплыли багровые круги.

Торговка эфедрой говорила о волшебных предметах. О какой-то башне дьявола говорила она и о серых демонах, хранящих подмирные тропы, о злых чудесах, которые овладевают людьми — а те самонадеянно считают, что сами управляют ими. Макс слушал и вспоминал братьев Увера, которые так стремились к башне, что пришли в итоге к смерти. Головная боль помешала ему запомнить все, о чем говорила старуха, — да и смесь испанского с аймара понимать было трудно. Но у Макса навсегда осталось ощущение чего-то огромного и опасного, не предназначенного для людей, бесчеловечно-совершенного и ледяного, как ночное небо высоко в горах…

После этого он снял с шеи Броненосца и навсегда похоронил его во внутреннем кармане, в саване из нескольких клетчатых платков. Максим Моренков — не генерал Беляев, не Алебук, Белый Отец, решил он. Не настолько Макс силен духом, чтобы связываться с волшебством…

И не настолько силен, чтобы продолжать дело генерала, как оказалось. Макс очнулся от воспоминаний. Он по-прежнему сидел в кругу индейцев, безучастный и отсутствующий, и не ощущал в себе ни тени любопытства, ни намека на желание узнать их язык, их жизнь, их веру. А вот падре времени не терял. Его, правда, тоже не интересовала вера индейцев; ему надо было утвердить свою. Он не мог говорить с жителями поселка, но жестикулировать и показывать ему ничто не мешало. Полированная слоновая кость распятия блестела в свете костра, и от оранжевых бликов казалось, что это не статуэтка — а реальный, бесконечно далекий Иисус, распятый, но еще живой. Кто-то из индейцев уже повторял слова латинской молитвы — получалось с присвистом и щелканьем, но похоже…

То, что делал отец Хайме, было, на взгляд Макса, нечестно, — все равно что заставить детей учить наизусть стихи, смысла которых они не способны еще понять. Он хотел уже остановить священника, но тут вспомнил парагвайских индейцев, читающих «Отче наш» над телом генерала Беляева. Почувствовав приступ сильнейшего отвращения, Макс вытащил из рюкзака фонарь и найденную книгу и тихо отошел от костра.

Он полюбовался на силуэт древнего ящера, такой неуклюжий и изящный одновременно. Макс никогда не задумывался, чем так привлекают его вымершие звери, зачем ему нужно искать и доказывать, что они еще существуют. Чудился ему в этом какой-то протест против конечности жизни, бунт против измельчания, желание вернуть реальности масштабность… Некстати вспомнилось, что Беляев его увлечения никогда особо не одобрял — догадывался, что воспитанник ищет не там? Макс раздраженно пожал плечами. Наверное, это книга станет шансом вернуть себе течение судьбы, прерванное смертью генерала. Казалось, более явного знака, чем название, не могло быть, но Макс убедился, что это не так, стоило только открыть книгу.

Первая же повесть потрясла его. Это было добротное приключенческое чтиво сродни тому, что он так любил в детстве, — с отважными учеными, благородными туземцами и злобными дельцами. На мгновение Максу показалось, что ему снова десять лет. Он сидит на чистом дощатом полу в доме генерала и жадно глотает, не в силах оторваться, страницу за страницей очередной том Жюля Верна… Ерзая от нетерпения, Макс торопливо дочитывал повесть об экспедиции в Конго, о том, как горстка людей отправилась на Великие Болота, чтобы поймать там тираннозавра. Еще больше Макса впечатлило послесловие автора, русского геолога, — тот утверждал, что рассказ не так уж фантастичен и в глубине Африки действительно могли сохраниться древние ящеры. Для любого читателя это было просто интересной гипотезой. Для Макса, своими глазами повидавшего живого и не думающего вымирать мегатерия, — руководством к действию.

Проснувшись довольно поздно утром, Макс увидел, что отец Хайме сидит у порога хижины. Рядом стоял незаседланный мул. Пустые вьючные сумы валялись плоско, как издохшие от старости животные.

— Я остаюсь в Ятаки, — сказал священник в ответ на недоуменный взгляд Макса. — Мне незачем возвращаться. А здесь я смогу учить индейцев вере в Господа.

— Надеюсь, еще увидимся, — пожал плечами Макс.

— Это телефон и адрес моего брата, — сказал отец Хайме, протягивая Максу сложенный листок бумаги. — И рекомендательное письмо к нему. Помните? Мой старший брат, владелец зверинца. Надеюсь, вы сумеете с ним договориться: к сожалению, он не слишком-то доверяет моим рекомендациям. Но я обещал вам помочь хотя бы этим.