Ночью на вокзале: сборник рассказов - Чалам

Но тут я ощущаю нежный аромат жасмина и слышу звон запястий. Это моя жена. Приехала! Она осунулась, но на губах улыбка, голос нежный.

— Пойдемте, невестка совсем расстроилась, не хочет есть без вас…

— Почему ты не написала? — спрашиваю я. — Я бы встретил тебя на станции.

Оказывается, зять забыл дать телеграмму.

Я спускаюсь к ужину, потом иду в детскую, где наконец угомонились мои внуки, потом к себе в спальню. Какой тяжелый был день — сущий ад! А теперь на сердце спокойно, отрадно. Жена ласково улыбается мне. Я засыпаю.

Кету Висванатха Редди

Праздничное сари

— Ой! Мое сари! Мое праздничное сари! — закричала, внезапно вскочив с места, Ченнамма, молоденькая крестьянка лет восемнадцати. Встревоженный криком матери, ребенок, сосавший под пайтой грудь, громко заплакал. Пайта сползла, и из-под расстегнутой кофточки показалась грудь. Прижимая к себе плачущего ребенка, Ченнамма жалобно причитала:

— Мое сари! Мое сари!

В шуме автобуса, в гомоне пассажиров на вопли Ченнаммы никто не обратил особого внимания. Кое-кто даже засмеялся, так как рывок Ченнаммы не отличался особым изяществом, а голос — мелодичностью. Вирая, зажатый в угол, узнал голос своей дочери. Не расслышав, о чем она кричала, и не понимая, в чем дело, Вирая попытался пробраться к женской половине. Он встал на цыпочки и, вытянув шею, громко спросил:

— Что случилось?

Ченнамма услышала голос отца. Едва сдерживая рыдания, она ответила:

— Ой, отец! Когда мы с вами делали пересадку, я забыла в том автобусе узелок с вещами, а там было мое праздничное сари.

Кондуктор собирал деньги за билеты, рассаживал пассажиров, одновременно переругиваясь с ними. Крик Ченнаммы его разозлил, и он раздраженно прикрикнул на нее:

— А ну, садись!

Тем временем Вирая с большим трудом, сопровождаемый бранью, проталкивался к дочери, как пастух, спешащий защитить свою овцу. Уразумев, в чем дело, он стал просить кондуктора остановить автобус.

Кондуктор рассвирепел:

— Еще чего — остановить автобус! Может, прикажешь еще подождать, пока не найдешь свой злосчастный узелок? А может, и вовсе вернуться назад? Да ты кто такой? Может, начальник или автоинспектор?

Вирая смутился. Кондуктор был прав. Ну, конечно, никакой он не начальник и не автоинспектор. Не зная, что делать, Вирая накинулся на дочь:

— И куда ты только смотрела? Где ты его забыла?

— В автобусе забыла, которым ехали из нашей деревни. В такой толчее и голову можно потерять, отец. Да к тому же ребенок орал, прямо закатывался. В суматохе я и забыла. Если сойти, поискать в том автобусе, может, и найдется?

Она переводила взгляд то на отца, то на кондуктора, пугливо озиралась на пассажиров.

— В каком автобусе? — рявкнул кондуктор.

— В автобусе из Кадапы, — испуганно ответила Ченнамма.

— С почтенными господами никогда хлопот не бывает. А вы тут свалились на мою голову со своими узелками, — злился кондуктор.

Что ему Ченнамма? Она не красавица, которую хочется утешить, выразить сочувствие. Она не жена какого-нибудь сослуживца, не родственница владельца автобуса.

Кто-то из пассажиров, сочувствуя Ченнамме, сказал:

— Трудно тебе, что ли? Останови автобус. Пусть выйдут. Может, и отыщется узелок.

Вирая, немного осмелев, проговорил:

— Сердце у тебя есть? Верни нам деньги за билеты и высади нас здесь. Найдем узелок — в другом автобусе поедем.

— Ты в своем уме? Билет получил? Получил. Автобус уже две мили проехал? Проехал. А ты требуешь деньги вернуть? Ты что? Если каждому деньги отдавать — и обанкротиться недолго.

Вирая умолял:

— У нас денег не хватит назад возвращаться. Совесть-то у тебя есть? Высади здесь и верни деньги.

— Да я из-за таких, как ты, могу лишиться работы, так что деньги я тебе не верну, не надейся, а если хочешь сойти, так и быть, пожалуйста! — немного смягчился кондуктор.

Вирая беспомощно посмотрел на дочь.

— Сойти сойдем, а денег-то на обратные билеты нет. Что делать?

— У меня осталось три рупии. Хватит на билеты. Сойдем, — сказала Ченнамма.

— Ну что за народ! Останови! — крикнул кондуктор водителю.

Автобус остановился. Ченнамма и Вирая вышли. Ченнамма с сыном на руках зашагала в обратную сторону. Вирая уныло плелся за ней.

«О сари, о праздничное сари! Тридцать рупий уплатили. Сколько трудов стоило накопить денег, чтобы приобрести его. Она его так любила. Красное сари с широкой черной каймой. Оно так нравилось мужу. В таком сари не стыдно было и на людях показаться. Она его так берегла, боялась лишний раз надеть. А как родился ребенок и вовсе не надевала. Так всем нравилось ее сари. Что она скажет мужу? Что теперь наденет в праздник? В чем пойдет в кино? Как быть? Как накопить денег на новое?»

Душа Ченнаммы была переполнена горем. В глазах ее стояли слезы. Горькие слезы бедности.

Наконец Вирая и Ченнамма пришли на остановку.

— Отец! Вот он, автобус! Тот самый, с красным верхом, — обрадовалась она, как будто сари уже нашлось.

— Ты устала. Побудь здесь с ребенком, а я поищу.

Вирая устроил дочь в тени деревьев и отправился на поиски. Он обыскал весь автобус — посмотрел на сиденьях, внизу, вверху. Узелка нигде не было. Он спросил у мальчика, подметавшего в автобусе. У людей на остановке. Бесполезно. Никто ничего не видел. Тогда он решил спросить у водителя и у кондуктора. Но водитель уже отправился домой, а кондуктор пошел сдавать выручку хозяину. Вирая, потеряв надежду, вернулся к дочери.

— Может, и найдется еще, дочка, — утешал он ее. — Таким нищим, как мы, нужно быть осторожным. Потерять легко, а вот купить — не тут-то было. Ну да ладно, не расстраивайся!

Вирая успокаивал дочь, проклиная в душе нищету.

Вдруг мимо них пробежал какой-то пьяный, спотыкаясь и бранясь. В руке он держал что-то красное. За ним следом бежал другой и тоже ругался.

— Стой, сукин сын! Никуда ты от меня не уйдешь! Что, задаром поил тебя, что ли? — Он пытался вырвать вещь, которую крепко держал пьяный.

— Отец! Да это же мое сари. Вот оно, мое сари, мое праздничное сари! — радостно воскликнула Ченнамма и побежала к мужчинам. Вирая поспешил за ней.

Те двое уже дрались. Вокруг них сразу же собралась толпа.

— Ты что, хочешь надуть меня? Подсунул мне какое-то барахло, а сари взял себе. Ишь ты! Или отдавай, подлец, или верни мне мою водку, которую выпил!

— Мое сари, вот оно, мое сари. Остальные вещи — детские, моего ребенка, — горестно бормотала Ченнамма.

Вирая протиснулся сквозь толпу и просительно сказал:

— Это сари моей дочери. Она забыла его в автобусе.

— Я так и думал! Так вот откуда у тебя взялось это сари! Значит, украл в автобусе. Отдай!

Пьяный бормотал:

— Ты что, не знаешь меня? Это сари моей жены.

Они снова ухватились за сари и с криками и бранью стали вырывать сари друг у друга. Вирая тоже ухватился за краешек. И вдруг материя треснула. Красное сари Ченнаммы превратилось в несколько лоскутов. А пьяные продолжали драться. Вирая беспомощно смотрел на разорванное сари, любовь, гордость и радость Ченнаммы, праздничное сари, которое превратилось теперь в жалкие лохмотья.

— Мое сари, мое праздничное сари, — повторяла сквозь рыдания Ченнамма, подбирая валявшиеся куски. Младенец вторил ей.

Рачаконда Висванатха Састри

Этот день

Шантамма в детстве обожгла лоб; след на виске остался на всю жизнь. Также навеки отпечатался в ее душе этот день. Тогда минуло два года со дня свадьбы Шантаммы и уже год она жила в доме свекрови. Как раз в этот самый день Шантамме исполнилось четырнадцать лет. То, что случилось, она запомнила навсегда. Как будто в мозгу непрерывно прокручивался фильм о событиях того страшного дня.

В этот день, рано утром, когда Шантамма встала, навстречу ей метнулась грязно-серая полосатая кошка с крысой в зубах. Шантамма застыла на месте, уставившись на кошку; ей стало не по себе. Кошка на миг остановилась, испуганно вздыбила спину, свирепо посмотрела в глаза Шантамме и выбежала из комнаты.

В этот день, рано утром, молочник накричал на свекра Шантаммы, сидевшего на крыльце дома:

— Молоко берешь, а денег не отдаешь! Пусть это молоко у тебя горлом выйдет!

Свекор ушел и до вечера не возвращался.

В этот день, когда Шантамма вытаскивала воду из колодца, с кокосовой пальмы упал орех. Раскололась красноватая скорлупа, обнажилась зеленая сердцевина. Шантамме при виде этого ореха почему-то стало тревожно. Она тихонько его откатила.

За развалившейся стеной дворика несколько грязных псов гнались за больной шелудивой собакой, злобно кусая ее на бегу. У колодца возилась в грязи большая, как слоненок, свинья. Громадная ворона вдруг спланировала на разбитый кокос и ударом клюва расколола его на мелкие кусочки. У Шантаммы при виде этой вороны сердце так и покатилось куда-то.