Вскрытие показало… - Патриция Корнуэлл

Первое, что я сделала, когда меня перевели в Ричмонд, — осквернила ремонтом святая святых, кабинет доктора Кэгни. Я не пощадила ничего, что могло бы напоминать мне или посетителям о прежнем хозяине. Начала я с пафосного портрета доктора Кэгни в университетской мантии, висевшего над огромным столом и оснащенного подсветкой. Портрет отправился в ссылку в отдел патологии одной из больниц сети Вэлли Медикал Сентер. За ним последовал шкаф, набитый вещественными доказательствами особо ужасающих случаев из практики покойного. Почему-то считается, что все судмедэксперты увлекаются такого рода коллекционированием, хотя на самом деле доктор Кэгни был скорее исключением, чем правилом.

Бывший кабинет доктора Кэгни — а теперь мой — был прекрасно освещен, на полу лежал ярко-голубой ковер, а на стенах — гравюры с пасторальными сценками. Лишь по нескольким штрихам можно было определить, чем занимается его хозяйка, и лишь один из этих штрихов намекал на сентиментальность последней — посмертная маска с лица убитого мальчика, личность которого так и не удалось установить. К основанию шеи маски я прикрепила распластанный свитер. Неопознанный мальчик смотрел на дверь грустными пластиковыми глазами, словно ждал, что сейчас его окликнут по имени.

В общем, мой кабинет отличался хорошим вкусом, был удобным, но не позволял расслабиться. Я не перегружала рабочее место игрушками, календариками и прочей ерундой. И хотя порой не без самодовольства я убеждала себя, что лучше быть профессионалом, чем легендой, меня все время терзали сомнения.

Присутствие Кэгни чувствовалось в этом кабинете до сих пор.

О моем предшественнике мне не напоминал только ленивый. Я постоянно вынуждена была выслушивать истории о докторе Кэгни, обраставшие с течением времени все менее правдоподобными подробностями. Кэгни якобы работал без перчаток. Он принимался за бутерброд, едва прибыв на место преступления. С полицейскими Кэгни ездил на охоту, с судьями — на барбекю, и предыдущий спецуполномоченный ходил перед ним на цырлах, потому что доктору удалось его до смерти запугать.

В общем, я не выдерживала никакого сравнения с доктором Кэгни, — а нас все время сравнивали, в этом я даже не сомневалась. Охоту и барбекю мне с успехом заменяли суды и конференции — на первых я играла роль мишени, на вторых — бекона. Если в течение первого года в кресле спецуполномоченного Элвин Эмберги только «раскачивался», то последующие три года не сулили его подчиненным ничего хорошего. Эмберги так и норовил занять мою беговую дорожку — мало ему было своей. Он постоянно контролировал мою работу. Недели не проходило, чтобы спецуполномоченный не отправил мне по электронной почте требование срочно предоставить статистические данные или аргументированно ответить, почему кривая убийств упорно ползет вверх, в то время как процент остальных преступлений медленно, но все же понижается. Как будто я несла личную ответственность за то, что населению штата Вирджиния нравилось заниматься самоуничтожением.

Вот чего Эмберги никогда прежде не делал, так это не назначал мне встречу с бухты-барахты.

Если ему требовалось что-то обсудить, он сообщал мне о предмете разговора либо по электронке, либо через одного из своих помощников. Я не сомневалась, что и на этот раз в планы Эмберги не входило гладить меня по головке и рассыпаться в благодарностях за отлично проделанную работу.

Я изучала завалы на собственном столе, подыскивая что-нибудь, что могло бы послужить мне щитом, например папку или файл. Войти в кабинет к Эмберги с пустыми руками было бы для меня все равно что явиться к нему в одном белье. Выпотрошив карманы халата, в которые я имела привычку совать что ни попадя, я ограничилась тем, что прихватила с собой лишь пачку сигарет, или «раковых палочек», как называл их наш спецуполномоченный. Я вышла из офиса. День клонился к вечеру.

Эмберги «царствовал» буквально через дорогу, в здании Монро,[14] на двадцать четвертом этаже. Выше его в прямом смысле не было никого — разве только какой-нибудь голубь вздумал бы устроить гнездо на чердаке. Все подчиненные Эмберги размещались в порядке убывания своих полномочий под ним, на нижних этажах. Я еще никогда не удостаивалась чести посетить кабинет спецуполномоченного.

Двери лифта открылись, и я оказалась в просторной приемной, где за U-образным столом, как крепость возвышавшимся на ковре цвета спелой пшеницы, обитала секретарша Эмберги. Это была рыжая девица лет двадцати, с весьма внушительным бюстом. Когда она соизволила оторвать глаза от монитора и с самодовольной улыбочкой произнесла «добрый день», мне показалось, что следующей ее фразой будет: «Вы уже забронировали номер? Коридорного прислать?»

Я назвалась, но мое имя, по-видимому, девице ни о чем не говорило. Пришлось добавить:

— Мистер Эмберги назначил мне встречу в четыре.

Девица сверилась с расписанием и бодро сообщила:

— Присядьте, пожалуйста, миссис Скарпетта. Доктор Эмберги скоро вас примет.

Я уселась на кожаную кушетку бежевого цвета и осмотрелась. На столе лежали журналы, были расставлены композиции из искусственных цветов, но пепельницы я не увидела. На стенах висело целых два объявления: «Просьба не курить. Спасибо за понимание».

Минуты ползли еле-еле.

Рыжая секретарша потягивала что-то через соломинку, не переставая печатать. В какой-то момент до нее дошло, что неплохо бы и посетительнице предложить какой-нибудь напиток, но я, с достоинством улыбнувшись, ответила: «Спасибо, не надо», и она продолжала стучать по клавишам, да так, что компьютер периодически пищал. Время от времени девица тяжко вздыхала, точно получала неутешительные известия от своего налогового инспектора.

Пачка сигарет буквально жгла мне карман. Хотелось уже только одного — пробраться в туалет и покурить.

В половине пятого заверещал местный звонок. Секретарша сняла трубку и, снова скроив дежурную улыбку, произнесла:

— Вы можете войти, миссис Скарпетта.

На слове «миссис» она почему-то запнулась.

Дверь в кабинет спецуполномоченного слабо щелкнула вращающейся медной ручкой, и тотчас же из-за стола поднялись трое мужчин — а я-то ожидала увидеть только одного. Кроме этого одного, в кабинете находились Норман Таннер и Билл Болц. Когда очередь пожать мне руку дошла до Болца, я посмотрела ему прямо в глаза, и он нехотя, но все же ответил на мой взгляд.

Меня это задело. Болц мог бы и сказать, что собирается к Эмберги. И вообще, мог бы подать хоть какие-то признаки жизни после нашей мимолетной встречи у дома Лори Петерсен.

Эмберги кивнул мне, что можно было расценить в большей степени как «чего притащилась?», чем как приветствие, и процедил: «Спасибо, что уделили нам время».

Эмберги был невысокого роста и сбегающими глазками. Прежде он работал в Сакраменто — там-то наш спецуполномоченный и понабрался замашек коренного калифорнийца, позволявших ему теперь скрывать, что вообще-то он родился и вырос в Северной Каролине. Эмберги происходил из семьи фермеров и стыдился этого. Он любил узкие галстуки с серебряными булавками и был всей душой предан полосатым костюмам. На безымянном пальце правой руки Эмберги носил серебряный перстень с бирюзой. Глаза спецуполномоченного были мутно-серые, как лед, а голова практически лысая — неровности его черепа еще больше подчеркивала слишком тонкая кожа.

Кресло цвета слоновой кости, с подушечкой для головы, отодвинули от стены явно специально для меня. Когда я присела, кожа скрипнула. Эмберги уселся за свой стол. Об этом столе ходили легенды, но мне еще не доводилось его видеть. Действительно, было на что посмотреть — сделанный из розового дерева и богато украшенный резьбой, он казался настоящим произведением искусства, вещью, которая выпячивала как свою антикварную ценность, так и китайское происхождение.

За спиной Эмберги из дорогущего панорамного окна открывался великолепный вид на центр города, на реку Джеймс, которая поблескивала вдали, и на южную часть Ричмонда, напоминавшую отсюда лоскутное одеяло. Эмберги щелкнул замком портфеля из страусиной кожи и извлек стопку гербовой бумаги, исписанной какими-то каракулями. Мой босс основательно подготовился к этой встрече — он никогда ничего не делал без шпаргалки.

— Думаю, вам известно, насколько общественность обеспокоена последними убийствами, — произнес Эмберги, обращаясь ко мне.

— Разумеется.

— Вчера мы с Биллом и Нормом провели, так сказать, экстренное совещание. В числе прочего мы обсуждали статьи, которые появились в газетах за выходные дни. Как вы, доктор Скарпетта, возможно, знаете, новость о последнем убийстве, то есть трагической гибели молодой женщины-хирурга, уже распространилась по всему городу.

Я этого не знала, но ничуть не удивилась.