Поле мечей - Конн Иггульден

Мысль о доме, о собственном поместье одновременно и взволновала, и расстроила Юлия. Да, он увидит подросшую дочку, сможет погулять с ней по берегу реки, которую отец запрудил так, что теперь она течет по их земле. Вспомнив отца, Цезарь перестал улыбаться. Семейный склеп ждал его как раз по дороге в город, так что первым делом ему предстояло встретиться с могилами ушедших близких.

ГЛАВА 8

Вдохнув горячий воздух бассейна, Красс сел на верхнюю ступеньку. По контрасту с разгоряченным телом мрамор казался почти ледяным, и перепад температур создавал ощущение волшебной легкости. Однако где-то в районе шеи все-таки чувствовался узел напряжения, и поэтому, не прекращая беседы, консул махнул рукой, подзывая раба, чтобы тот хорошенько помассировал его.

Все те, кто составлял ему компанию в приятном времяпрепровождении, были его приближенными и проявляли почтительность и верность. Еще бы! Ведь каждый из них ежемесячно получал солидное денежное вознаграждение! Красс прикрыл глаза: раб принялся растирать плечи и шею сильными руками. Наконец, вздохнув от удовольствия, он заговорил снова.

— Мое служение в качестве консула не оставило заметного следа в городе, друзья, — произнес он. Компаньоны застыли в недоумении и нерешительности. Прежде чем они успели прийти в себя и произнести что-то, приличествующее случаю, Красс продолжил, подчеркивая каждое слово: — Я надеялся, что удастся сделать гораздо больше. Слишком мало свершений, указав на которые можно с гордостью заявить, что это дело моих рук. Судя по всему, заново заключенные торговые соглашения — это совсем не то, что волнует кровь наших сограждан. — Консул мрачно взглянул на приближенных и нарисовал на гладкой поверхности воды замысловатую фигуру. — Да, конечно, когда они жаловались на голод, я давал им хлеб. Но он заканчивался, а серьезных изменений не происходило. Я давал деньги на проведение скачек и на ремонт храма. И вот теперь я спрашиваю себя, вспомнят ли наши граждане когда-нибудь этот год и мое консульство.

— Мы поддерживаем тебя, — произнес кто-то.

Красс кивнул, не скрывая горечи.

— Видите ли, я не выигрывал войн им во благо. А потому они поют хвалу Помпею, совсем забыв старика Красса.

Приближенные избегали смотреть друг другу в глаза, опасаясь увидеть в них подтверждение слов консула. Красс словно почувствовал неуверенность и заговорил намеренно твердым голосом:

— Я не хочу, чтобы год моего служения оказался забытым, а потому купил для них еще день скачек. Это лишь начало. Пусть те, кто пользуется моей рентой, выберут лучшие билеты и приведут с собой семьи. — Замолчав, консул поднял руку, прося стакан прохладной воды, и раб, прервав массаж, исполнил пожелание. Красс снисходительно улыбнулся юноше и продолжил: — Уже готовы новые сестерции, на которых изображен мой профиль. Мне потребуется ваша помощь в распространении денег, друзья. Они должны попасть в самые бедные дома, причем не больше чем по одному на каждого взрослого члена семьи. Вам придется нанять охрану и носить с собой только небольшое количество монет.

— Ты позволишь высказать предложение? — спросил один из приближенных заемщиков.

— Разумеется, Парей, — разрешил Красс, величественно вздымая бровь.

— Надо непременно нанять людей и привести в порядок улицы. Они утопают в грязи, так что жители города будут весьма тебе признательны.

Красс рассмеялся.

— Вопрос заключается в том, перестанут ли они пачкать тротуар после того, как я его вычищу. Как же, они будут продолжать пачкать, причем с новой энергией! Ведь старик Красс все равно наведет порядок… Нет, уважаемый! Если людям нужны чистые улицы, надо дать им в руки метлы, щетки и прочее и заставить сделать все самим. А если летом вонь окажется невыносимой, они будут просто вынуждены вычистить территорию вокруг своих домов, и это послужит хорошим уроком.

От взгляда Красса не ускользнуло разочарование инициативного клиента, и он решил похвалить его:

— Нельзя не восхищаться теми из нас, кто так хорошо думает о согражданах, однако, к сожалению, не многие из них способны поддерживать чистоту. А потому не имеет смысла заигрывать с ними. — Красс усмехнулся собственным словам и замолчал, задумавшись. — С другой стороны, если это принесет популярность… нет, чистить дерьмо — недостойное Красса дело. Я этим заниматься не буду.

— А как насчет уличных разбойников? — упрямо продолжал Парей. — В некоторых частях города они совсем не дают людям жить. Отряд в несколько сот человек сможет навести в городе больше порядка, чем…

— То есть ты предлагаешь создать еще одну банду, чтобы она боролась с теми, которые уже существуют? А кто будет держать в руках ее? Не придется ли тогда создавать следующий отряд, чтобы он управлял этим, и так далее? — Красс снисходительно усмехнулся: наивность упрямца казалась даже забавной.

— Одна из центурий… — растерялся Парей.

Красс прислонился спиной к мраморному бортику бассейна. Затем поднял руку, призывая к вниманию, и все вокруг замолчали.

— Разумеется, Парей, легионеры способны на многое, беда лишь в том, что они мне не подчиняются. Возьмешь ли ты на себя труд попросить у Помпея солдат, чтобы патрулировать бедные кварталы? Он требует, чтобы я оплатил охрану порядка во время скачек, а мне, честно говоря, уже надоело поддерживать его репутацию своими деньгами. — С этими словами Красс решительно взмахнул рукой, и стоящая на краю бассейна металлическая чаша со звоном покатилась по мраморным плитам. — Ну что ж, пожалуй, на сегодня достаточно, друзья. Пока работы вам хватит, а завтра будет новый день, и он принесет новые дела. Оставьте меня.

Приближенные послушно, без единого слова, вылезли из бассейна и поспешили прочь от своего непредсказуемого господина.

Юлий и Октавиан ехали по дороге, направляясь в город. Оставить за спиной шум порта и погрузиться в тишину сельских просторов оказалось очень приятно. За легион волноваться не приходилось: Брут прекрасно справится и с разгрузкой, и с размещением людей. Каждого из центурионов выбирали индивидуально, так что положиться на них можно было полностью. До тех пор пока первые из легионеров не получат разрешение на время покинуть лагерь, не произойдет ровным счетом ничего непредвиденного.

Цезарь взглянул на Октавиана и порадовался: как красиво и уверенно мальчик держится верхом! Упорные тренировки вместе с отборным отрядом сделали свое дело, и теперь можно было подумать, что он родился в седле. Никто не скажет, что этот уличный паренек впервые увидел лошадь в девять лет.

Всадники спокойно ехали по вымощенной стертыми от старости камнями дороге, время от времени обгоняя медленно тащившиеся тяжелые повозки. Нагруженные зерном и вином, драгоценностями, кожами, железными и бронзовыми изделиями, они двигались в Рим — город, который поглощал все, что ему предлагали. Возницы щелкали кнутами, подгоняя волов и ослов, и Юлий знал, что всем им предстоит проделать неблизкий путь к рынкам столицы.

Равномерное постукивание копыт усыпляло, однако Юлий никак не мог сбросить напряжение. Впереди ожидала встреча с семейным склепом, и ему не терпелось увидеть могилы близких.

Наконец, когда солнце поднялось почти в зенит, Юлий не выдержал и пришпорил мерина. Октавиан сделал то же самое, и всадники стремительно помчались к цели, провожаемые одобрительными возгласами торговцев и возниц.

Семейная усыпальница представляла собой скромный куб из темного мрамора, прилепившийся к краю дороги. До городских ворот отсюда было меньше мили. Разгоряченный быстрой ездой, Цезарь спешился и оставил коня пастись на буйно разросшейся вокруг склепа траве.

— Ну вот и приехали, — коротко заметил он.

Подойдя к стене, начал молча читать высеченные на мраморе знакомые имена. Увидев имя матери, смежил веки. Он заранее готовился к встрече, но все равно от мысли, что ее прах покоится именно здесь, на глаза навернулись слезы.

Имя отца было высечено уже десять лет назад, однако буквы все еще оставались резкими, ничуть не потеряв четкости. Почтительно склонив голову, Юлий провел пальцами по контуру надписи.

Третье родное имя оказалось таким же отчетливо-резким, как и та непреходящая боль, которая сверлила сердце Цезаря. Корнелия. Она тоже здесь, скрыта и от солнечных лучей, и от его объятий. Он уже никогда не сможет ее увидеть.

— У тебя нет вина, Октавиан? — повернулся Юлий к юноше после долгого молчания. Он пытался держаться прямо, но лежавшие на могильном камне руки почему-то отказывались подчиняться.

Октавиан порылся в сумках и вытащил небольшую глиняную амфору, которая стоила больше месячного жалованья легионера. Фалернское вино — самое дорогое, зато лучше него нет на свете, а значит, лишь оно достойно памяти самых дорогих сердцу людей. На верхней плите усыпальницы было вырезано небольшое углубление в виде чаши, на дне которого виднелось небольшое, величиной с монету, отверстие. Распечатывая амфору, Юлий спросил себя, водит ли старая Клодия сюда его дочку, и если да, то совершают ли они обряд кормления мертвых. Трудно представить, что старушка сможет когда-нибудь забыть Корнелию.