Искатель. 1967. Выпуск №4 - Виктор Смирнов

14

В десять «боцман» раздал команде «личный паек» — курящим сигареты, некурящим шоколад, а в десять тридцать пограничники и таможенники произвели обычную проверку.

Мы отшвартовались. Кэп, в фуражке, молодой и подтянутый, бодро переложил штурвал. Мелькнули ветлы на островке. Кирпичный форт смотрелся теперь на фоне города как ржавое пятно. Мы миновали длинный ряд судов и вышли на простор.

В этом районе фарватер был отмечен двумя рядами буев. Нам предстояло свернуть налево и по мелководной части залива направиться к каналам европейской внутренней сети. Я уселся на комингсе, наблюдая за механиком. Он стоял неподалеку от тамбура машинного отделения, подставив лицо ветру. Симпатичный такой, крепко сбитый парнишечка с вьющимся русым чубом.

Ленчик вынес на палубу сверкающий аккордеон и запел частушки, которые освоил после изнурительных репетиций.

Ходит чайка по песку,Моряку сулит тоску,И пока не сядет в воду,Штормовую жди погоду!

В частушки были превращены стихи знаменитого капитана Лухманова, который перевел с английского матросские поговорки… «Онега» уже свернула в узкую протоку, Несколько черных лысух… хлопая крыльями, снялись впереди. Пахло рыбой, осокой, речной свежестью.

За кормой показался катер. Он догонял нас. Механик несколько раз оглянулся. Он встал так, чтобы видеть корму. Катер гнал перед собой белый бурун. Я делал вид, будто целиком захвачен пением Ленчика.

Дождик раньше, ветер вслед,Жди от шквала всяких бед;После ветра дождь придет,Значит, скоро шквал пройдет.

А небо между тем хмурилось, предвещая то ли ветер, то ли дождь. Вдали серой полосой открылся залив, но мы не успели выйти на морской простор. Сзади сердито загудела сирена. Катер прыгал на крутой, взбитой волне. На носу его стоял человек и кричал в мегафон. Кэп дал малый ход.

Катер толкнулся кранцами о борт, и на палубу теплохода вскочил человек в темном кителе с нашивками. Механик продолжал машинально тереть ветошью руки, не сводя глаз с человека, который поднялся в рубку.

— Это все из-за тебя, — сказал Леша Крученых, толкая «боцмана» в бок.

— Почему из-за меня? — испуганно спросил тот. — Я ни в чем не виноват, честное слово.

— Не виноват! Варениками с вишнями кормил? Кормил. А косточки из вишен не вынул. Теперь всех на рентген.

«Боцман» все принимал за чистую монету… Но шутка Леши погасла, как спичка, брошенная в воду: на мостик вышел Кэп.

— Поворачиваем оглобли, — сказал он.

Механик сжал кусок ветоши.

— А в чем дело? — спросил Ленчик.

— На дезинфекцию. Всем по прибытии — в санпропускник.

Выход переносится на утро.

Ложко, размахнувшись, выбросил ветошь за борт. На его лице промелькнула довольная усмешка. «Посмотрим на тебя через часок-другой», — подумал я.

С этой секунды я не оставлял механика. Вместе, рука об руку, мы сели в автобус, доехали до санпропускника, сдали вещи суровому служителю, который отправил их в горячее железное чрево. Прошлепав по кафельному полу, мы мылились одним куском карболового мыла, а механик рассказывал о своих родственниках с берегов Волги.

Казалось, его забавляет это нечаянное приключение.

Шиковец был немногословен. Видимо, все, что он хотел произнести в мой адрес, было уже высказано мысленно.

— Знаешь, во сколько нам обошлась эта процедура? — спросил он, насупившись. — Примерно в три с половиной тысячи рублей. Об остальном не говорю.

— Ничего не нашли?

— Ничего. Искали так, что и зубочистка не завалялась бы.

Он вел себя мужественно. Не пытался переложить тяжелый груз ошибки. Взял на себя все, что положено по должности и чину. Я стиснул зубы. Ощущение было такое, будто кто-то взял за шиворот и возит физиономией по наждачной бумаге.

Это было не просто поражение. Это был позор. Вся версия, которая казалась мне безукоризненной, летела в тартарары. С треском, с грохотом летела.

Шиковцу было не легче. Какова-то будет реакция в управлении! Ведь осмотр теплохода потребовал всяческих начальственных санкций.

— Разрешите идти? — спросил я и, повернувшись, щелкнул каблуками.

Вечером мы с «боцманом» сидели в закусочной «Стадион». Стасик был прекрасным собеседником: он слушал, не перебивая, и аплодировал белесыми ресницами каждому слову. Закусочная покачивалась, словно за окнами свирепствовал шторм. Перед нами стояли пустые кружки, их ручки были похожи на оттопыренные уши Стасика.

— Ты славный парень, «боцман», — говорил я. — Ты меня поймешь. Я расскажу тебе о сказочной стране Офир. Это было в те времена, когда мореплаватели были похожи на пиратов, а пираты не отличались от мореплавателей: их именами называли проливы и банки. Некто Альваро Менданья, капитан и вожак, шастал по морям в поисках сказочной страны Офир. Менданья был неудачником, но свои неудачи он компенсировал упрямством. Он искал, искал, искал и своей верой заражал других.

Потом мы шли но улице Крузенштерна: семь пролетов гранитной лестницы, фонтан с деловитыми амурчиками, памятник Мирославу, вечный огонь у обелиска гвардейцев и, наконец, форт — рыжий краб, вцепившийся в землю кирпичными отростками.

Чувство беспокойства вновь охватило меня.

Я подумал о Юрском. Об обманутой Машутке. О «боцмане», которого бил механик. Они были главными лицами в этой истории. А чиновное самолюбие лейтенанта Чернова или капитана Шиковца здесь ни при чем. Их обиды бессмысленны… Будем рассматривать поход в «Стадион» как краткую передышку. Минутный отпуск для нервов.

— Ты боишься механика? — спросил я у «боцмана».

Реакция его была непосредственная, как у ребенка.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. За что все-таки он ударил тебя?

Фонари, установленные у форта, бросали отблеск на веснушчатое лицо Стасика.

— Если я расскажу, он добьется, чтобы меня списали.

— Чепуха!

— Он грамотный, а у меня четыре класса.

— Просто запугивает. Команда будет за тебя. За что все-таки?

— Позавчера он на яхте плавал и вернулся мокрый. Отдал китель и велел высушить. Ну…

Это уже было нечто новое. Оказывается, пока я летал в Ленинград, на «Онеге» произошла еще одна ссора.

— Я стал сушить на распялке, смотрю — в кармане матросская книжка. Совершенно сухая, даже чернила не расплылись. Я ему говорю: ты книжку где держал, когда тонул? Он почему-то рассердился и… В общем он очень вспыльчивый. Я пригрозился, что расскажу, как он дерется ни с того ни сего. Он говорит: «Тебе, дураку, веры не будет, а я доложу как ты западный образ… это… пропагандируешь»