Эссе, очерки, статьи - Татьяна Толстая

Босой оборвыш долго смотрит, разинув рот, в освещенные окна, за которыми нарядные дети водят хороводы вокруг рождественской елки. Кто знает, о чем он думает в этот момент? Может быть: «Эх, никогда мне так не веселиться!» А может быть: «Буду трудиться в поте лица – тоже стану водить хороводы». Но если бы нарядные дети, усевшись на подоконнике, стали нарочно чавкать, облизываться и дразниться, мальчик точно подобрал бы камень и разбил стекло вдребезги. Ибо все, конечно, хотят не только хлеба, но и зрелищ, многих зрелищ, всяких зрелищ, за исключением того единственного зрелища, когда хлеб ест другой.

ИНТЕЛЛИГЕНТ

У моей школьной приятельницы мама работала в исполкоме. Как-то раз одна просительница принесла взятку: две роскошных коробки шоколадных конфет. «Вот сразу чувствуются жлобы, – говорила моя подруга, поедая конфеты. – Интеллигентный человек принес бы одну коробку. А эта – две. Типичное мещанство. Скажу маме, чтобы ничего для нее не делала»… Деликатное было семейство, утонченное.

«Приходила дама, интеллигентная: в шубе, в брильянтах», – кто не слышал таких фраз? Интеллигентными называют тех, кто носит очки, или каракулевую шапку, или модную одежду, или бородку клинышком, или тех, кто не матерится, или тех, кто вытирает ноги при входе в дом. И просто вежливых. И владельцев шляп. И читающих книги. «Дайте определение интеллигента», – попросили Дмитрия Сергеевича Лихачева на встрече. И Главный Интеллигент страны, смущаясь и срывая аплодисменты влюбленных в него зрителей, сказал, что интеллигентом невозможно притвориться. Щедрым – можно, добрым – можно, интеллигентом – никогда. Ответ прелестный, но, боюсь, неточный. Притвориться нельзя Дмитрием Сергеевичем: он сам и есть золотой эталон интеллигентности для множества множеств людей. Рядом с ним ставят вторым золотым эталоном Андрея Дмитриевича Сахарова, но выше – никого… Вакансия открыта, кандидатур не нашлось. Набегай!…

Бонтонные взяточники, капризные исполкомовские разбойники вспомнились мне во время очередной телевизионной встречи с Владимиром Познером. Речь шла об интеллигентности, об интеллигенции, об интеллигентах. Что это такое? Одно ли и то же? А если нет, то какая связь? И в чем разница? Гости студии, учась размышлять на ходу, валили все в одну кучу, потом разбирались в куче и снова запутывались, не в силах выкарабкаться из двух-трех сосен. Рабочий – интеллигент. Интеллигент – рабочий. Туда – сюда, словно бы играли в знаменитую своей примитивностью игрушку «Мужик и медведь». Дергаем палочку: то один стукнет молотком, то другой… серпом. Кого бьем, ребята? Интеллигента. «А что для меня интеллигенция такого сделала, чтобы я ее уважал?» – спрашивает молодой детина. «Вот за что мы вас и не любим!» – радостно, уличающе тыкает пальцем пожилой «рабочий» в «чистую публику». Только представить себе: встал бы «интеллигент» и тыкал бы пальцем в рабочего, крича: «Мы вас не любим. А что вы такого для нас сделали?» Прежде всего он тут же перестал бы быть интеллигентным. И все на него закричали бы: «Да ты, брат, хам!» «Рабочим» же аудитория, смутившись, хамство простила. «Да полноте, это же не рабочие, – подумала я. – Это чернь. Чернь собственной персоной».

Путаясь в понятиях, размышляя вслух, апеллируя к БСЭ разных годов издания, аудитория пыталась разобраться, сформулировать какие-то определения. Владимир Познер предложил считать основной чертой интеллигентного человека способность подвергать все сомнению. Рой Медведев – терпимость к чужому мнению. Кто-то предлагал жить дружно: все мерить творчеством (очень нынче модное слово. На одной железнодорожной станции я даже видела плакат: «Девиз железнодорожников: энтузиазм и творчество». Честное слово! Представьте себе творческий порыв машиниста… А если он авангардист?…) Я, сидя дома, зачем-то тоже волновалась, придумывала формулировки. Не придумала. Да что это за снежный человек такой – интеллигент! Следы видели, а поймать не могут. А ловили его с помощью клише. Вот он в дырки и ускользал.

БСЭ как источник всей мудрости. Слева молот, справа – серп. Посреди – интеллигенция. «Прослойка». Пралине. Кулинары, испекшие этот прокисший классовый торт, напихали в середину все, чего не жаль: тут и офицеры, и писатели, и профессора, и чиновники, и артисты, и художники, и инженеры, и врачи… ленты, кружева, ботинки, – что угодно для души. То есть и армия, и богема, и все прочие чохом попадают в одну категорию, так что бюрократ и балерина, как конь и трепетная лань, волокут свою прослоечную телегу по узенькой дорожке между серпом и молотом. А спортсмен, он кто: интеллигент? А работник паспортного стола? А егерь? А министр путей сообщения? А куда деть стюардессу, милиционера, мастеров художественного свиста, плетельщицу вологодского кружева, прозектора, «топтуна» на службе КГБ? А, с другой стороны, вспомнить типично интеллигентские профессии недавнего десятилетия: дворник, кочегар, ночной сторож! Гостю студии, предложившему ввести в герб СССР, к серпу и молоту, еще и книгу, пришлось бы, наверное, добавить ружье, кисть, треугольную печать, ложку с вилкой, метлу и кочергу, и еще кучу утешительных призов для неохваченных категорий населения.

А на Западе вообще нет понятия «интеллигенции». Работники умственного труда называются «интеллектуалами». А балерина, будь она хоть семи пядей во лбу, не интеллектуал. И футболист не интеллектуал. И сам Президент. Разве что случайно. А в старой России ни жандарм, ни купец, ни аристократ не считались интеллигенцией. И Марина Цветаева кричала свое знаменитое: «Это я-то – интеллигент?! Я дворянка!» Залп «Авроры» немедленно превратил ее в интеллигента со всеми вытекающими последствиями. И Сталин, и Жданов, и прочая державная чернь сами интеллигентов не любили, и грядущей черни то же завещали.

Интеллигентность – это просвещенность души, это альтруизм, это нравственный императив – и совестливость, и грызущее чувство ответственности, – за страну, за будущее, за свой народ и не свой народ, и боязнь причинить зло, и душевная зрячесть, и жалость, и милосердие, и умение радоваться за другого, и плакать о другом, и мысль: «это, наверно, я виноват», и порыв: «чем помочь?», и жертвенность, и благие намерения, те самые, которыми, по пословице, вымощена дорога в ад.

Интеллигентна ли интеллигенция? Ни да, ни нет. А рабочие? А крестьяне? Ни да, ни нет. Интеллигентен тот, кто интеллигентен. Образованность, приобщение к мировой культуре лишь облегчают дело, но гарантией очеловечивания не являются. Интеллигентность – мучение, невидимый, добровольный, бескорыстный душевный труд. «Вот за это мы вас и не любим», – кричит чернь. «Бедная, темная…» – шепчет интеллигент. «А что ты сделал, чтобы мне было лучше?» – допрашивает хам. «Я тебе помогу, ты только привстань», – просит интеллигент. «Ему за это платят! – догадывается чернь. – Бей его!»

Бьют. Лихачеву – ломают руку. Гноят в лагере. Сахарову – плюют в святую душу. Гноят в ссылке.

Интеллигенты… Доктор Гааз. Мать Тереза. Мать Мария. Альберт Швейцер. Анатолий Кони. И миллионы других – вы их знаете. Ужаснувшийся насилию. Подавший нищему. Укрывший от погрома. Вытащивший из огня. Пригревший сироту. Приголубивший прокаженного. Крикнувший: «не троньте его!».

Интеллигентность – волшебная гавань, открытая любым кораблям. Тот, кто хочет быть интеллигентным, будет им: ни пол, ни возраст, ни богатство, ни нищета, ни работа, которой ты занят, ни место, где ты живешь, не могут быть помехой; король и бомж, калека и силач равны и свободны на своем пути к пристани. Только вот дуть в паруса придется тебе самому.

Мне самой. Ах, Господь, пошли же мне силы!

ГЛАВНЫЙ ТРУП

Помнится, Гоголь с Белинским «сошлися да заспорили» о том, религиозен ли русский народ. Гоголь говорил, что да, да, да; Белинский что нет, нет, нет. Ну-с, прошло сто пятьдесят лет, и как рассудила сей спор история? А никак не рассудила, – скажем мы, – как было черт-те что, ничего про русский народ не понять, так и нынче. С одной стороны – из какой только дряни не сварганит себе икону россиянин: и тебе портреты Сталина, и тебе иконостас Политбюро, а чего стоят октябрятские звездочки с умилительным изображением крокодила в детстве, когда у него еще волосики не повылазили и зубки не проклюнулись! Да и из людей порядочных и достойных непременно сделаем иконку, чтоб было перед чем разбивать лоб: Пушкин, Есенин, Высоцкий и поныне популярны как мученики, заступники и угодники, так же как в свое время в семьях попроще непременно вешали в красный угол Гагарина, а в семьях с претензией на интеллектуализм – Хемингуэя и Эйнштейна. С другой стороны, как широко распространено у нас бытовое кощунство: нагадить в храме, если удастся найти не снесенный до сих пор храм – милое дело. Государство всегда норовило расположить в церкви склад или типографию, как бы рассчитывая на опасную для здания вибрацию печатных станков или неизбежных в случае склада крысок-мышек-паучков, чтобы силами обычной у нас фауны добиться полной реконструкции вредного идеологического помещения. А простой человек в такие сложности не пускался: булыжник, как известно, есть оружие пролетариата и очень, очень эффективен против хрупких буржуазных ценностей. «Мир хижинам, война дворцам» – был такой популярный в революционные годы лозунг. Быть посему: война с дворцами выиграна, теперь живем в хижинах. Очень хорошо.