Иуда Искариот - предатель или святой - Сергей Михайлов

Для алчного человека подобные рассуждения, возможно, и логичны, однако мы вновь и вновь задаём себе вопрос: а как же Иисус, как этот провидец и сердцевед, как Сын Божий мог избрать себе в ученики столь мелочного и низкого человека - и при этом наделить его чудотворными способностями, дать ему власть над бесами и людскими недугами, доверить общинную кассу? Впрочем, мы уже знаем ответ на этот вопрос: Иуда был избран для осуществления особой миссии - как единственный из двенадцати, кто способен был её осуществить и кому Иисус вверил свою судьбу, будущее зарождающегося учения и всего человечества. И именно факт избрания Иуды и та великая ответственность, возложенная на него Иисусом, как раз и свидетельствуют о чистоте помыслов и великой силе духа опального апостола - качествах и чертах характера, несовместимых с мелочностью, алчностью, низменным эгоизмом.

Веские аргументы против традиционной версии выдвигают и уже известные нам исследователи, Э. Ренан и Д. Штраус. "Одной скупостью, - считает французский библеист, - которую синоптики выставляют мотивом указанного преступления, его не объяснить. Было бы странно, если бы человек, в руках которого была касса и который знал, что он теряет со смертью своего главы, променял выгоды своего положения на ничтожную сумму денег"[92]. Такое же недоумение вызывает величина суммы, полученной Иудой от первосвященников, и у Штрауса: "Синоптическое повествование не выясняет и мотивов предательства Иуды, так как предложенная ему сумма денег была весьма ничтожна - 30 сребреников, или 25 рублей"[93].

Нельзя не согласиться с этими выводами. Противоестественность и алогичность сделки с первосвященниками, с точки зрения традиционного её объяснения, теперь становится ещё более очевидной: зачем Иуде, имевшему свободный доступ к общинной казне, ставить на карту своё материальное благополучие ради мизерной суммы - и вечного проклятия в придачу? Ведь совершенно ясно, что весь дальнейший ход событий должен был привести к изгнанию предателя из общины, отныне обезглавленной и обессиленной. Доступ к "кормушке" был бы навсегда закрыт. Для законченного эгоиста, каковым представляют Иуду консерваторы-традиционалисты, должен быть характерен и крайний прагматизм: Иуда никогда бы не разменял стабильное благополучие, которым он обладал как казначей Иисуса, на сиюминутную сомнительную выгоду.

2.

Однако у сторонников консервативной точки зрения могут возникнуть новые возражения. Предвосхищая их, попытаемся более основательно проанализировать традиционную версию, согласно которой Иуда заключил сделку с первосвященниками, руководствуясь исключительно корыстными побуждениями.

Думается, наши оппоненты могли бы предложить два варианта выхода из сложившейся тупиковой ситуации, в которой они оказались, продолжая настаивать на алчности Иуды как основополагающем мотиве его поступка.

Первый вариант. Возможно, памятуя о неоднократно пророчествуемой Иисусом скорой своей смерти, Иуда сообразил, что его функции казначея в самое ближайшее время могут прекратиться - и тогда он лишится источника постоянного дохода, каковым являлся для него денежный ящик, который он всегда носил с собой. Поэтому, дабы не искушать судьбу, он решается на предательство и получение мзды за него, пусть даже и незначительной.

Второй вариант. Вполне правомерно предположение о том, что в денежном ящике к моменту сговора с первосвященниками скопилась изрядная сумма, которая служила для Иуды большим искушением. Как казначей, Иуда наверняка умел неплохо считать: произведя несложные расчёты, он пришёл к выводу, что даже путём ежедневного воровства из общинной кассы небольшими порциями он "заработает" сумму, соизмеримую с той, что в данный момент хранилась в ящике, ещё очень нескоро (возможно, через несколько лет). Зачем же воровать по крохам, когда можно разом присвоить всё? А сделать это можно было только одним способом: прекратить деятельность общины и остаться, таким образом, полноправным владельцем ящика. Для этого нужно было устранить Учителя - ведь "обезглавленная" община, состоявшая из трусоватых и маловерных "рыбарей" (именно такими знал их Иуда), тут же распадётся, а ученики рассеются. Возникает вопрос: не проще ли было Иуде улизнуть с накопленным богатством, не отягощая одного преступления (воровства) ещё и другим (предательством)? Без сомнения, проще - однако кто мог поручиться, что в недалёком будущем пути Учителя и вероломного ученика вновь не пересекутся? Тогда Иуде пришлось бы держать ответ перед Иисусом. Нет, Иуда не мог рисковать, когда в руки плыло настоящее богатство. А тридцать серебренников... что ж, лишняя мелочь на карманные расходы никогда не помешает - и он не раздумывая принимает их.

Постараемся дать ответ на оба возражения.

Первое не выдерживает критики хотя бы уже потому, что алчный Иуда, точно запомнивший все пророчества Иисуса (причём пророчества весьма конкретные, называющие дату грядущей трагедии) и поверивший им, скорее бы удрал с денежным ящиком, чем вступил в преступный сговор с врагом ради сомнительной выгоды - ведь он понятия не имел, сколько предложат ему первосвященники. Дни Иисуса всё равно были сочтены - пророчества Учителя не могут лгать! - после же его смерти никому уже не будет дела ни до пропавшей общинной кассы, ни до исчезнувшего казначея: растерянность и страх всецело овладеют сердцами малодушных учеников. Ищи потом ветра в поле!

Кем в таком случае был бы предан Иисус? Иуда на это мог бы только пожать плечами: не всё ли равно? Не он, так другой сделает это - проречённое Учителем не может не сбыться! Тем более, что в своих речах Иисус ни разу не называет имени предателя. Главное для Иуды сейчас - скрыться с денежным ящиком, пока это было ещё возможно. Иисус же пускай сам решает свои проблемы и "приводит в исполнение" собственные пророчества.

Так, или примерно так мог бы рассуждать Иуда, замысли он поживиться за счёт Иисуса и его общины. Однако в этой версии нет места сговору с первосвященниками и тридцати серебренникам. Но мы знаем, что сделка была совершена - следовательно, данная версия несостоятельна.

Вторая версия столь же уязвима, сколь и первая.

Так ли уж верно предположение о том, что в общинной кассе к моменту ареста Иисуса скопилась большая сумма денег? Скорее следовало было допустить, что казна к тому времени оскудела: триумфальный въезд Иисуса в Иерусалим накануне пасхальных праздников при большом стечении народа наверняка сопровождался раздачей милостыни в значительно больших размерах, нежели обычно. В этом случае содержимое денежного ящика не могло представлять для Иуды настолько большой ценности, чтобы ради него предать Учителя в руки врагов.

Далее, согласно предложенной версии Иуда предал Иисуса из опасения мести с его стороны в случае похищения им (Иудой) общинных денег. Однако после смерти Иисуса оставались ещё одиннадцать учеников, которых осторожному казначею следовало бы опасаться никак не менее, а то и более их Учителя: вряд ли христианские принципы милосердия и всепрощения успели пустить глубокие корни в сердцах бывших "рыбарей" из Галилеи. Да, растерянные и убитые горем, они проявили малодушие и даже трусость, когда Иисус покинул их (вновь вспомним троекратное отречение Петра), однако мы знаем, что очень скоро дух их окреп, "исполнились все Духа Святого" (Деян. 2:4); закалённые в лишениях и невзгодах, преследуемые властями и недругами, понесли они свет нового учения не только своим соплеменникам, но и далеко за пределы древнего Израиля. Никогда не узнал об этом Иуда, ибо к началу самостоятельного служения апостолов был уже мёртв, однако за три года совместных странствий он имел возможность основательно присмотреться к своим "коллегам" по общине и потому не мог не заметить, что за малодушием, маловерием и пассивностью учеников скрываются порой отчаянный характер и искренняя готовность к самопожертвованию во имя святого дела, ради которого пришёл на землю Иисус. Особенно следовало опасаться ему сыновей Зеведеевых, Иоанна и Иакова, прозванных Сынами Грома за их необузданный и горячий нрав. Не приведи Бог встретиться с ними на узкой дорожке, когда за спиной у тебя бремя страшного злодеяния, приведшего Учителя на крест! Или тот же Пётр, наречённый Иисусом Кифой (Камнем) - разве он, трижды отрекшийся, не встал тем не менее с мечом в руке на защиту своего Учителя, тогда, в ночь ареста? Нет, не мог Иуда подвергать своё будущее благосостояние и собственную жизнь столь явному риску - с тем, чтобы остаток дней своих трястись от страха в постоянном ожидании встречи с учениками Иисуса.

Таким образом, мы должны согласиться с Ренаном: одной скупостью и алчностью сговор Иуды с первосвященниками объяснён быть не может. Следует искать иные мотивы.

3.

Допустим, - предвидим мы новую аргументацию наших оппонентов, - доводы Ренана по-своему верны. Допустим также, что Иуда, идя на сговор с врагами Иисуса, руководствовался не корыстью и жаждой наживы, а какими-нибудь другими мотивами, в явном виде не отображёнными в евангельских текстах. Но разве это снимает с него обвинение в преступлении? Разве злой умысел в его деянии уже исключён? Отнюдь. Обратимся всё к тому же Ренану и продолжим цитату, приведённую защитниками Иуды: "Не было ли самолюбие Иуды уязвлено упреком, полученным во время трапезы в Вифании?"[94] "Потеря денег, которые мог бы он получить в свое распоряжение [в Вифании], - вторит скептику Ренану убеждённый христианин Фаррар, - разжигала в нем тайное пламя чёрной злобы"[95]. А Мережковский по тому же поводу приводит слова бл. Иеронима (с выводом которого, однако, не согласен): "Хочет Иуда возместить убыток, причинённый ему, как он думает, тратою мира на Вифанийской вечере"[96]. Может быть, желание отомстить Иисусу за упущенный шанс присвоить те триста динариев, которые можно было выручить, продав драгоценное миро, и толкнуло Иуду на предательство? Заметим, что эта версия хорошо согласуется с ничтожностью суммы, которую Иуда согласился принять от первосвященников в качестве мзды за донос.