Упразднение смерти. Миф о спасении в русской литературе ХХ века - Айрин Масинг-Делич

целомудрие требует большего. Чтобы стать воскресителями мертвых и покорителями смерти, люди должны не только воздерживаться от половых связей любого рода, но и добиться состояния «нерождаемости», то есть состояния без каких-либо признаков сексуальности и необходимости в органическом питании: без половых органов и органов пищеварения. Оно будет достигнуто, когда все бессознательные физиологические процессы сделаются подвластными контролю человеческой воли. Полное узнавание (целомудрые) своего организма позволит человеку повернуть вспять роковой ход смертоносной наследственности и устранить смерть, которая в самом деле и есть не более чем наследственная болезнь. Разгадка тайны генетического кода, изменение способов питания, научное исследование человеческого тела до последнего атома и электрона — вот те виды деятельности, которые постепенно «отталкивают» смерть назад. «Общее дело» — это начинание, которое осуществляется постепенно, как медленный переход от потребления органической (особенно мясной) пищи к неорганическому питанию; от меньшей потребности во сне — к постоянному бодрствованию, от укрепления здоровья — к иммунитету против смерти. Но это не только медленное путешествие в будущее, но и медленное путешествие в прошлое, поэтапное устранение смерти предыдущих поколений, которое, достигнув начала времени, отменит линейность последнего. В этом контексте, однако, возникает вопрос: разумно ли воскрешать всех умерших, например «каннибалов»? В. С. Соловьев в письме к Федорову задал именно этот вопрос. «Воскресить людей в том состоянии, в каком они стремятся пожирать друг друга, воскресить человечество на степени каннибализма было бы и невозможно и совершенно нежелательно…» — писал он [Зеньковский 2001: 572]. Вопрос Соловьева вполне применим и к другим категориям «воскрешаемых», таким как виновники массовых убийств, тираны и садисты. Федоров в своем ответе отрицал, что намерен воскрешать «каннибалов».

Что делать с каннибалами?

В своем ответе на вопрос Соловьева Федоров, во-первых, указывает на то, что современный человек вряд ли ушел от каннибализма так далеко, как ему кажется. Тайная «патрофагия» по-прежнему является обычной практикой в том смысле, что «мы <…> живем за счет предков, из праха которых извлекаем и пищу, и одежду» [НФ 1: 95]. Существует также «каннибализм» половой любви, которым занимаются «любители мяса», то есть почти все человечество. Главное, однако, что ни давно умершие каннибалы, ни нынешние «патрофаги» не будут возвращены к жизни в своем прежнем виде, ибо воскрешение не предполагает «слепого повторения прошлой жизненной формы» [Зеньковский 2001: 572]. Воскресший каннибал лишится своих прежних свойств и прежнего облика. Его реконструкция будет сопровождаться положительными переменами, как внешними, так и внутренними. В изменении облика воскрешаемых большую помощь воскресителям может оказать искусство.

Воскресители обратятся к изобразительным искусствам на заключительных этапах своей работы, когда начнут создавать прекрасные человеческие существа, которые по самому своему строению не способны на людоедство, убийство и любые иные формы насилия. Однако гарантирует ли внешняя эстетизация внутреннее совершенство? Очевидно, Федоров предполагает, что все воскрешенные и бессмертные будут прекрасными во всех отношениях. Красота спасет мир, вырвав человека из его (не) естественного биологического состояния. В процессе воскрешения должен произойти переход от человека, остающегося наполовину животным, к космическому небожителю. Если у воскрешенного не будет половых органов, он не сможет насиловать; если воскрешенный будет питаться неорганической пищей, он не станет обжорой и вором, и, конечно, в мире, где отсутствуют деньги, нет смысла в грабеже. Конечно, такая «насильственная добродетель» вызывает сомнения в своей ценности — но эту проблему оставим разрешить самому Федорову[53].

Возникают и иные вопросы — например, не повлечет ли за собой такое воскрешение утрату идентичности. Ведь даже если личность воскрешаемого изменится в лучшую сторону, прежнее «я» исчезнет. Федоров это оспаривает. Новая гистология, которая «сшивает» электроны, может облечь пробужденного и ожившего мертвеца в другие «одежды», но это не только не меняет его основной сути, но даже выдвигает ее на передний план. «Антропотеургический» художник (он же гистолог) должен уметь обнаружить подлинное «я» воскрешаемого, ранее скрытое под слоями безобразной материальности. Это раскрытое «я» и есть то истинное «я», которое Господь заложил в глубины личности. Словом, воскреситель должен суметь вернуть людям «богоподобие», в той или иной степени утерянное всеми смертными на протяжении их временного материального существования [ср. НФ 1: 399]. Если бы теперешние люди уже сейчас занялись самосовершенствованием, изучали свое тело и свою душу, выявили свою сущность, они, конечно, очень облегчили бы труд будущих воскресителей.

В идеале федоровское человечество, приступившее к общему делу, должно активно продолжить тот великий труд самоэстетизации, который начался с обретения человеком вертикального положения. Всякий желающий присоединиться к воскресителям обязан сделать по меньшей мере несколько шагов в направлении «телотворчества» («наше тело должно быть нашим делом» [НФ 1: 61]). Выталкивая из себя все бессознательное, неконтролируемое, непрозрачное, аморфное и «слепое», короче говоря, все неэстетичное и «недоброе» в своем теле, человек шаг за шагом превращает себя в произведение искусства. Награду за такое стремление к самоэстетизации трудно переоценить. Постепенно обретая свою истинную сущность, становясь все «больше самим собою» [НФ 1: 318], человечество освобождается от балласта смертности и приобретает органы Жизни. Помимо органа «постоянного самосознания» человек обретет крылья: «действительно, явно, крылья души сделаются тогда телесными крыльями» [Там же]. Будущее человечество получит выход в межзвездное пространство, поскольку крылья дадут способность передвигаться в космосе в любом направлении и, наверное, со скоростью света. Возможно, появятся и другие ангельские свойства: Федоров указывает на иконописных ангелов как на несомненные прообразы будущих сынов и дочерей человеческих [НФ 1:59].

Если обобщить сказанное, воскрешение мертвых не означает, что бессмертие будет даровано каннибалам, сексуальным маньякам, убийцам и прочим «любителям мяса». Среди воскрешенных не будет даже пошлых и банальных людей, не говоря уже о ворах и мошенниках. Все они будут видоизменены в соответствии со своей изначальной сущностью, ранее спрятанной под покровом слепых инстинктов и пошлости, так свойственных гиликам (см. «программу спасения»). Искусство воскрешения — это искусство в своем высшем проявлении: переустройство ныне смертных людей, их последующее бессмертие, а также бессмертие всех некогда живших. Его фундамент заложен религиозным искусством, изображающим идеальную реальность и вдохновляющим человечество на ее создание. Искусство, которое в настоящее время называется «реалистическим» и изображает природу и социальную действительность такими, какие они есть в данное время, не может вдохновить на проекты пересоздания и воскрешения. В отличие от религиозно-провидческого искусства, оно не в состоянии создать фрески, на которых святые изображены «выступающими со стен, как из гробов» [НФ 2:35], — оно просто отрицает это наиболее естественное из чудес, как и все другие аспекты истинной реальности (realiora символистов). Не изображает оно и бессмертную дочь будущего человечества, а лишь накрашенную кокотку современности. Оно показывает не воина Жизни, а лишь жестокого