Золотой характер - Виктор Ефимович Ардов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я пропал… — как эхо, повторил Петухов и безвольно опустился в кресло.
Ему стало ясно, что заколдованный круг замкнулся: формально он действительно мертв, и им с Фикусовым не найти законного способа вернуть его, Петухова, в ряды живых. Но он все же сделал последнюю попытку.
— Слушай, Илья Филиппович, — почти замогильным голосом обратился он к Фикусову, — ты все-таки войди в мое положение. Ну, поставь себя на мое место.
— Как раз вам хорошо! — вздохнул Фикусов. — Вы для всех умерли, даже для ревизоров, вы в порядке. А вот вы поставьте себя на мое место! Мне же голову снимут, если я нарушение допущу!
Фикусов снова вздохнул и горько задумался.
— Но как же мне все-таки восстановиться в живых?! — в полном отчаянии воздел руки Петухов к своему траурному портрету. — Как?!
— Я знаю как! — вдруг радостно воскликнул его верный заместитель и даже вскочил с места. — Пишите подробное объяснение на имя начальства! Начальство — это не мы с вами. Нас с вами могут снять с работы за самоуправство. А начальство снимают за другое: начальство снимают с работы за невнимание к живому человеку. И у вас, к счастью, именно этот вопрос: к вам должны проявить внимание и признать вас живым человеком. Вот увидите, начальство даст нам команду считать вас обратно живым. Оно обязано проявить чуткость, и оно проявит ее! Начальство тоже не любит, когда его снимают.
Ободренный речью заместителя, Петухов занял свое законное место за директорским столом и начал быстро писать.
Через полтора часа подробная докладная записка на имя председателя горсовета Макарова была отправлена адресату.
Записка заканчивалась словами:
«Прошу вашего распоряжения мне и моему заместителю с сего числа полагать меня живым. После этого я смогу приступить к исполнению своих обязанностей».
Когда через час пакет привезли обратно, Петухов, дрожа от нетерпения, вырвал его из рук курьера и начал быстро листать страницы своей объемистой записки в поисках установок начальства, которые наносились обычно на полях. Резолюция Макарова была обнаружена им в самом конце, рядом с последним абзацем.
В резолюции было всего несколько слов:
«Полагать живым. Возвращаться к исполнению обязанностей не надо».
Петухов помертвел, рухнул в кресло для посетителей и вытер холодный пот траурной лентой с надписью: «С. Д. Петухову от безутешных сослуживцев».
Рисунок И. Семенова
НЕЗАМЕНИМАЯ ФИГУРА
— Переставлю-ка я тебя теперь на это местечко.
Борис Егоров
КИСТИ И КРАСКИ
С некоторых пор бухгалтер Никодим Ермолаевич Цигейко, хороший советский бухгалтер, серьезно увлекся живописью.
Умение держать в руках кисть и обращаться с красками он обнаруживал и ранее. Никогда, например, не приглашал для текущего ремонта маляров, а обходился своими силами.
И небезуспешно. Стены цигейкинской комнаты украшал замысловатый орнамент, позаимствованный с вкладки популярного журнала.
— Теперь бы картинку еще какую повесить, — мечтательно сказала жена, осматривая комнату после ремонта. — Пустовато немножко у нас…
— Пустовато, — согласился муж. — Давай поищем, купим…
Выполнить это намерение супругам, однако, не удалось: в магазине «Вымпелы. Бюсты. Живопись» имелись только копии шишкинских мишек и плакаты, призывавшие к борьбе с непарным шелкопрядом. Рухнула надежда и на рынок: приобретать целующихся лебедей острого желания не было.
Тогда и осенила Никодима Ермолаевича спасительная идея: восполнить эстетический пробел своими собственными руками.
«Черт возьми, — подумал он, — если у меня так неплохо получился бордюр, то, может, и натюрморт из журнала тоже сумею перерисовать?..»
Разграфив журнальную вкладку на квадраты, он аккуратно скопировал натюрморт.
Приемная комиссия в лице жены сказала полуодобрительно:
— Вешать можно…
Кисти и оставшиеся краски были подарены Никодимом Ермолаевичем своему сыну — ученику пятого класса.
На этом живописное творчество Цигейко, видимо, и закончилось бы, если бы не побывал у него на дне рождение председатель завкома Полуяров. О нем ходила слава открывателя новых талантов и инициатора различных культурных начинаний, которые до конца почему-то никогда не доводились.
— О, Ермолаич, да у тебя способности пропадают! — воскликнул он, разглядывая натюрморт. — Нам таланты нужны! Подари-ка это полотно нашему клубу! И вообще продолжай в том же духе.
Вскоре работа Цигейко, обрамленная роскошным багетом, красовалась уже на стене комнаты тихих игр. А городская газета напечатала, видимо не без участия Полуярова, заметку под заголовком: «Бухгалтер-художник. Днем — за арифмометром, вечером — за мольбертом». В заметке сообщалось, что одну из своих работ Цигейко подарил клубу и что вообще это благородный почин. Пусть все клубы украсятся картинами художников-любителей.
Потом о Цигейко было сказано в радиопередаче. Местное радио черпало свежую информацию со страниц газеты, и, естественно, оно не могло обойти своим вниманием бухгалтера-художника.
То, что содержалось в тридцати газетных строках, радисты перевели в диалог, добавили несколько биографических подробностей, дали сказать три фразы самому герою, записали шум счетных машин — и получилось вполне прилично.
Цигейко попал в эфир.
Популярность росла. И когда завком составлял отчетный доклад, кто-то предложил упомянуть о Никодиме Ермолаевиче в разделе культурно-спортивной работы. Тем более что раздел этот выглядел тускло: завод молочных бидонов не славился ни академическим хором, ни семьей потомственных акробатов, ни футбольной командой.
— А стоит все-таки о Цигейко говорить? — усомнился один из авторов доклада, но его сомнения тут же рассеяли:
— О Цигейко весь город знает. Радио слушайте, газеты читайте.
Отчетный доклад завкома попал в областной комитет профсоюза, а там как раз тоже собирались отчитываться…
И не раз еще Цигейко вынужден был выслушивать лестные реплики знакомых: «Опять о тебе слыхали. Молодец!»
Впрочем, выслушивал он все это уже как должное. И многозначительно улыбался с таким видом, словно говорил: «Подождите, я покажу вам, на что я способен».
Выполнению этого обещания Цигейко и посвятил ближайший отрезок своей жизни.
Кисти и краски он отобрал у сына назад.
Цигейко творил. Первые свои работы после знаменитого натюрморта он отправил посылкой с объявленной ценностью а отделение Союза художников. Оттуда пришел ответ:
«Уважаемый Никодим Ермолаевич, очень отрадно, что Вы занимаетесь живописью. Ваши работы «За балансом», «Обеденный перерыв в бухгалтерии» и «В день зарплаты» отмечены знанием жизни. Вас привлекают простые люди, их трудовые будни. Вы показали трудности, которые они преодолевают («За балансом»), и радость труда («В день зарплаты»). Но Вам еще не хватает техники, уверенного мазка, знания композиции».
Далее автор письма рекомендовал Цигейко посещать картинные галереи, слушать лекции экскурсоводов, и, если все это будет так, «мы думаем, что Вы достигнете творческих успехов».
Письмо очень обрадовало художника. Но если б он знал, как мучительно составлялось оно! Работник Союза
