Штамм. Начало - Гильермо Дель Торо

Эф улыбнулся.

– Господин Боливар ныне – мой пациент. Он выжил в катастрофе, повлекшей массовые человеческие жертвы. Если вы оставите номер своего телефона старшей сестре, я сделаю все возможное, чтобы вы получали своевременную информацию о ходе выздоровления господина Боливара. Разумеется, с его согласия.

– Слушай, док. – Адвокат непринужденно положил руку на плечо Гудуэдера, и Эфу это очень не понравилось. – Я могу добиться своего быстрее, чем это сделает суд. Мне стоит только мобилизовать бешеных фэнов. Хочешь, чтобы толпа готок и прочих уродов устроила демонстрацию протеста перед больницей? А потом они ввалятся сюда и будут носиться по этим коридорам, пока не прорвутся к своему кумиру.

Эф смотрел на руку адвоката до тех пор, пока тот не снял пальцы с его плеча. Гудуэдеру необходимо было повидаться еще с одним выжившим – Энселом Барбуром, программистом из Бруклина.

– Послушайте и вы меня. У меня совершенно нет времени на пустые разговоры. Поэтому позвольте задать вам несколько прямых вопросов. Болеет ли ваш клиент заболеваниями, передающимися половым путем, о которых мне следовало бы знать? Есть ли сведения об употреблении им наркотиков? Я спрашиваю лишь потому, что, если мне потребуется заглянуть в его историю болезни, она… Знаете, эти вещи, случается, попадают совершенно не в те руки. Вы же не хотите, чтобы полная история болезни вашего клиента стала достоянием прессы, верно?

Адвокат изумленно уставился на Эфа.

– Это закрытая информация. Ее разглашение – уголовно наказуемое деяние.

– Сулящее вашему клиенту массу неприятностей. – Эф выдержал паузу, глядя в глаза адвокату, чтобы до того дошло. – Я хочу сказать, вообразите себе – кто-то вывешивает в Интернете на всеобщее обозрение вашу историю болезни.

Адвокат потерял дар речи, а Эф обогнул двух телохранителей и был таков.

Джоан Ласc, партнер в юридической фирме, мать двоих детей, выпускница Суортмор-колледжа,[24] жительница Бронксвилла, член «Молодежной Лиги»,[25] сидела на поролоновом матрасе своей больничной койки в изоляторе, все еще в этой дурацкой больничной сорочке, и строчила карандашом на обратной стороне матрасного чехла. Она строчила, но при этом изнывала от нетерпения так, что у нее сводило голые пальцы ног. Поскольку мобильный телефон Джоан не вернули, ей пришлось унижаться и прибегать к угрозам, чтобы получить хотя бы грифельный карандаш.

Она уже собралась вновь позвонить, когда открылась дверь и в палату вошла медсестра. Джоан мгновенно включила улыбку из серии «сейчас вы у меня запляшете».

– Привет, ну вот, наконец-то. А то я уже начала беспокоиться. Как зовут доктора, который сюда приходил?

– Он не работает в нашей больнице.

– Понимаю. Но я спросила, как его зовут.

– Доктор Гудуэдер.

– Гудуэдер. – Джоан накорябала на чехле фамилию. – А имя?

– Доктор, – с вымученной улыбкой ответила медсестра. – Для меня у них у всех одно и то же имя – Доктор.

Джоан сощурилась, словно не зная, правильно ли она расслышала последнюю фразу Поерзала на жесткой простыне.

– И его прислали сюда из Центра по контролю заболеваний?

– Полагаю, что да. Он распорядился сделать несколько анализов…

– Сколько еще людей выжило в катастрофе?

– А никакой катастрофы не было.

Джоан улыбнулась. Иногда приходилось притворяться, что английский – твой второй язык, иначе тебя просто не понимали.

– Я спрашиваю вот что: сколько еще людей не погибло на борту рейса семьсот пятьдесят три, прилетевшего из Берлина в Нью-Йорк?

– В этом крыле отделения, помимо вас, еще три человека. А теперь по назначению доктора Гудуэдера я возьму у вас кровь и…

Джоан на секунду отключилась. Единственная причина, по которой она еще оставалась в этой тошнотной палате, была проста: разыгрывая из себя больную, Джоан хотела собрать как можно больше информации. Однако игра приближалась к концу. Джоан Ласc была специалистом по деликтному праву, а «деликты», если кто не знает, – это гражданские правонарушения, служащие основанием для возбуждения иска. Й вот картина: самолет, полный пассажиров, терпит аварию; все погибают, кроме четырех человек; и одна из этих четырех – виртуоз деликтных исков.

Бедная компания «Реджис эйрлайнс»! Для них все было бы куда проще, если бы выжил кто-нибудь другой.

Сестра принялась перечислять назначения, но Джоан оборвала ее:

– Мне нужен экземпляр моей истории болезни, полный список уже проведенных лабораторных анализов и их результаты…

– Госпожа Ласc! Вы уверены, что с вами все в порядке?

Джоан качнуло. Должно быть, сказывались остаточные явления кошмара, который приключился с ними в самом конце того ужасного полета. Она улыбнулась и энергично помотала головой. Джоан знала, что ярость, которую она испытывала, поможет ей пережить хоть тысячу, хоть две тысячи часов (тем более что они будут хорошо оплачены), но в конце концов она обязательно разберется в причинах катастрофы и посадит эту преступную авиакомпанию на скамью подсудимых.

– Конечно, уверена, – сказала Джоан. – Я в полном порядке. А скоро буду чувствовать себя еще лучше!

Ангар для ремонта самолетов компании «Реджис эйрлайнс»

– Мух нет, – отметил Эф.

– Что? – спросила Нора.

Они стояли между рядами мешков с трупами, выложенных возле самолета. Четыре фургона-рефрижератора уже закатили в ангар. Их борта были аккуратно занавешены черным брезентом, чтобы скрыть эмблему рыбного рынка. Все тела были опознаны, ко всем мешкам были прикреплены бирки Управления главного судебно-медицинского эксперта Нью-Йорка. На их жаргоне эта трагедия относилась к классу катастроф в «замкнутой вселенной» – количество жертв было легко определимо, – в отличие от той, что произошла при обвале башен-близнецов. Благодаря сканированию паспортов и имеющимся спискам пассажиров идентификация покойников не вызвала никаких затруднений, тем более что и состояние останков было, если можно так выразиться, идеальным. А вот определить причину смерти пока не удавалось никак.

Брезент под ногами печально поскрипывал, когда люди в костюмах биозащиты со всей предосторожностью – даже какой-то торжественностью – прикрепляли стропы к противоположным концам синих виниловых мешков и поднимали их в соответствующие рефрижераторы.

– Должны быть мухи, – продолжал Эф. В свете прожекторов было видно, что воздух над трупами абсолютно чист, если не считать одного-двух ленивых мотыльков. – Почему нет мух?

После смерти человека бактерии пищеварительного тракта, ранее жившие в мире и согласии с человеческим телом, начинают заботиться только о себе. Сначала они принимаются за кишки. Потом проедают себе дорогу в брюшную полость и набрасываются на внутренние органы. Мухи могут улавливать газы, выделяющиеся при разложении трупа, на расстоянии до полутора километров.