Не стреляйте в партизан… - Эдуард Нордман

Теперь имя Героя Советского Союза В.И. Козлова носит не только улица в центре Минска, но и улицы во многих городах. На доме, где он жил в столице, установлена мемориальная доска. В Солигорске В.И. Козлову поставлен памятник.

Этот человек действительно многое сделал для развертывания партизанского движения, особенно по линии партийно-политического руководства этим движением. После войны он долгое время был председателем Верховного Совета БССР и заместителем председателя Верховного Совета СССР.

А тогда Василий Иванович очень страдал. Болела печень. Мучился и А. Бондарь, член обкома, будущий прокурор республики, находившийся в его группе. У него не заживала простреленная нога.

Был с ними Иосиф Бельский – впоследствии заместитель командира Минского соединения, тоже будущий Герой Советского Союза. После того как их предал один из оставшихся с ними в тылу и навел на них немцев с полицией, после понесенных потерь, гибели пограничника Петренко, командира отряда, в котором базировался обком партии, они вынуждены были скрываться в труднодоступном месте.

За ними Корж послал целую роту. Теперь можно откровенно сказать, что все они пребывали в довольно плачевном состоянии: переболевшие, оголодавшие, заросшие многодневной щетиной. Наши партизаны – кто втихую, а кто и откровенно – называли их «апостолами» за длинные, как у священников, бороды. Потом помогали отмываться в банях, стригли, брили. Лечить Козлова и Бондаря пришлось мне.

В «отряде Комарова», как я уже говорил, с самого начала был свой «доктор». Им стал руководитель одной из пинских областных хозяйственных организаций Гусев, служивший в 1930-е годы санинструктором кавалерийского эскадрона в Красной Армии. У него в вещмешке был весь выделенный нам запас таблеток, бинтов, шприц, несколько ампул обезболивающих средств. Так сказать, госпиталь за плечами.

Первый раненый в отряде появился 5 сентября 1941 года. Это был Григорий Карасев. Ранение серьезное, сквозное, пуля прошла через грудь. К счастью, не задела сердце. Выхаживали раненого фактически в походах. Иногда удавалось раздобыть подводу, чаще несли на руках. Однажды Гусев решил упорядочить свою «походную аптеку». Я помог ему разобраться в записях на латыни. Разговорились.

   – Откуда знаешь латынь? – спросил он.

   – Два года учился в Гомельском медицинском техникуме.

   – Тогда помогай лечить Карасева.

В октябре Гусев вместе с группой Положенцева засобирался за линию фронта. Корж не хотел его отпускать. Сразу отрезал:

   – Ни «доктора» Гусева, ни Шаю Берковича, который имел дело с радиоприемником, не отдам.

Но Гусев буквально взмолился и привел веский аргумент:

   – Василий Иванович, я всего лишь санинструктор, а Эдуард – почти доктор. Он мне не столько помогает, сколько учит, как лечить.

Одним словом, убедил Коржа. Тот позвал меня в свой командирский шалаш и спросил:

   – Ты в самом деле учился в медицинском техникуме? Почему не закончил учебу?

Я ответил, что душа не лежала к этому делу. Корж сразу же и всыпал мне:

   – Ах ты, паршивец, душа у него не лежала! Знаешь, как нужны были бы теперь твои знания. Принимай сумку с лекарствами, будешь доктором.

Я отчаянно возражал, доказывал, что в разведке принесу больше пользы. Тогда Корж принял не половинчатое, а, я бы сказал, «сдвоенное» решение: будешь разведчиком, но будешь и доктором. Так я им и стал. В помощь мне был выделен пулеметчик Лифантьев, тоже по совместительству.

За осень и зиму я вылечил больше десятка раненых партизан в своем отряде и отряде Розова. Принимал больных из местного населения. Как только мы входили в деревню, появлялись желающие попасть «на прием к доктору». Из соседних деревень привозили больных на санях, на подводах. И я принимал. В белом халате, со стетоскопом, как положено.

Помогал, хотя теперь думаю, что помогало, возможно, не только мое лечение, но и самовнушение больного: ведь он побывал у доктора. Правда, я и таблетки выдавал, если были. А медикаменты нам из немецких гарнизонов приносили разные, какие удавалось достать.

Если при разгроме гарнизона обнаруживали аптеку, забирали все подряд. И только в феврале 1942 года в наш отряд пришел профессиональный фельдшер из деревни Долгое Федор Хролович. Тот самый, который потом убеждал всех в антиревматической пользе крапивных ожогов.

Пришлось тогда устроить небольшой спектакль – провести его по улице деревни под вооруженной охраной. Мол, партизаны забрали силой. Семья-то оставалась в селе. После прихода Федора я снова полностью вернулся в разведку, а Лифантьев – к пулеметному делу.

Осенью 1942 года появился у нас вырвавшийся из лагеря военнопленных военврач третьего ранга Николай Воронович. Сначала он ни за что не хотел расставаться с ручным пулеметом, но потом все же сдал его и организовал настоящую санитарную службу Пинского партизанского соединения. Затем пришли врачи Крук, Швец, Тарасов, Буханенко. Эти люди заслуживают того, чтобы о них написали книгу.

До этого же «доктором» был я. Вот почему тогда, вернувшись в лагерь после блужданий, связанных с полицейским гарнизоном в Махновичах, я написал записку: «Айболит ушел к летчику Громову». «Айболит» – это я. И той зимой Козлова и Бондаря лечил я. Козлову делал обезболивающие уколы. Притом не соглашался делать их каждый день. Во-первых, соответствующие ампулы были наперечет. Во-вторых, объяснял я Василию Ивановичу, к морфию организм привыкает.

Особенно тяжело приходилось Алексею Бондарю. Рана ноги, полученная у Красного Озера, не хотела заживать. А из лекарств у меня риванол, перекись водорода, йод. Как очистить рану от скопившегося гноя? К тому же в ней было множество мелких осколков. Но Бондарь терпел и меня подбадривал:

– Смелее, Эдуард, вытерплю.

И терпел, сжав зубы.

После встречи с Минским обкомом В.3. Корж не расставался с В.И. Козловым несколько дней. Они подолгу беседовали. Поделился Василий Захарович с Василием Ивановичем и своим замыслом провести рейд по Любанскому, Старобинскому, Краснослободскому, Ленинскому районам.

Впоследствии мы захватили этим рейдом Слуцкий и Ганцевичский районы. Козлов сразу же поддержал идею и сам принял участие в рейде. Он обычно ехал с партизанами в середине колонны на санях. В действия Коржа, который командовал рейдом, а такое решение было принято на встрече командиров, не вмешивался.

Тот поход, начавшийся 20 февраля 1942 года, стал очень удачным. Один за другим мы громили полицейские участки и целые гарнизоны. 21 февраля налетели на гарнизон в Кузьмичах, разогнали волостную управу, а бургомистра казнили в назидание другим предателям.

Вот пометки в дневнике Коржа:

«6 марта 1942 года. Разгром долговской полиции. Убиты 11 полицаев, взято 25 винтовок.

7 марта 1942 года. Разгромлена Копацевичская волость, разогнана полиция, освобождены два арестованных.

9 марта 1942 года. Разогнали полицаев в деревне Величковичи. Стояли два дня, отдыхали люди и лошади. Отбили налет немцев, которые попытались выбить нас из деревни. Убили несколько гитлеровцев.

18 марта 1942 года. Разгром сковшинской полиции. Убиты два, остальные удрали. Взято семь винтовок».

Во время разгрома гарнизона в Долгом применили тот же метод с переодеванием, что и в ноябре 1941 года в Красном Озере. Два десятка партизан, нацепив повязки «шуцполицаев», на подводах двинулись к зданию школы, где квартировал гарнизон. Командир группы зычным голосом назвал пароль и приказал полицаям без оружия собраться в большом классе. Мол, «пан комендант» будет говорить о задачах по борьбе с партизанами.

Пока шли эти разговоры, я с товарищами захватил полицейское вооружение, стоявшее в «козлах». Те слишком поздно поняли, что их одурачили. Одиннадцать человек попытались оказать сопротивление и вырваться. Все они были уничтожены.

К сожалению, во время того рейда ушел от возмездия Логвин, начальник полиции в Величковичах. Местные жители рассказывали, что он не мог сесть завтракать, если не застрелит еврея или пленного красноармейца.

Но когда группа партизан окружила дом садиста, в нем обнаружили только семь или восемь голодных и оборванных детей. Логвин так берег свою жизнь, что бросил на произвол судьбы даже семью. Доложили Коржу и комиссару Бондаровцу. Те приказали оставить детям продуктов и уходить. Вот такая история.

Громили гарнизоны и другие отряды. Очень важно и то, что активизировались и те небольшие партизанские группы, которые пережидали зиму. В первый день апреля мы разгромили гарнизон на железнодорожной станции Постолы, взяли станковый и ручной пулеметы, много винтовок и боезапас. Крепла вера в победу не только у нас, но и у населения.

Проведение митинга, собрания в каждой деревне стало правилом. «Разговор с народом» – эта пометка постоянно появляется в записях Василия Захаровича. Одно то, что из села в село, из района в район с боями двигались партизаны на нескольких сотнях санных подвод, производило неизгладимое впечатление на население.