Вторжение в Персей - Сергей Снегов

— Ты преувеличиваешь разум и знания своего сына, но недооцениваешь его человеческие чувства. Когда ты спорил с владыкой разрушителей, у тебя не было лучшего слушателя, чем Астр.

Лусин сказал со вздохом:

— Андре, Эли. Дешифратор тоже.

— Говори одними мыслями, — попросил я. — Мысли твои я разбираю легче, чем слова.

Он объяснил, что Ромеро надел на Андре дешифратор, но мысли Андре тоже не радуют. Я настроился на излучения Андре, он сидел в стороне от всех, покачивая головой. В мыслях Андре тоскливо повторялась одна фраза: «Жил-был у бабушки серенький козлик, ах, серенький козлик, ах, серенький козлик…»

— Сколько же должны были его мучить, чтоб весь мир сузился до какого-то паршивого козла, — сказал я.

— Муки были, — ответил Лусин мыслью и добавил: — И сколько их еще будет, Эли!

К Андре подошел Астр. Андре встрепенулся, поднял голову, мне показалось, что на его тупом лице появился отблеск мысли. Астр о чем-то его спросил или спрашивал, Андре не отвечал, но и не отшатывался в испуге — он вслушивался.

Я вскочил, Лусин задержал меня.

— Не надо нам подходить, — посоветовал он через дешифратор. — Астра, единственного, он не боится, пусть Астр с ним повозится. Поверь мне, я разбираюсь в поведении Андре.

— Да, конечно, — возразил я с горечью. — Андре низвели до состояния животного, а животных ты изучил лучше нас.

Лусин ушел, и мы остались вдвоем с Мэри. Она молчала, до меня не доносились ее мысли, но и без слов и мыслей я мог сообразить, что мучает ее. Я сказал:

— Не надо, Мэри. Над обстоятельством мы не властны. Немного первобытного фатализма нам теперь не помешает — будет то, что будет.

Она слушала меня, грустно улыбаясь, и так рассеянно покачивала головой, что мне показалось, будто она и вовсе меня не слушает и лишь притворяется внимательной, чтобы не обидеть. В дни перед пленом я мало встречал ее, а сейчас видел, что в ней произошла перемена. И я не сомневался уже, что перемена будет неожиданной. Не раз я с недоумением убеждался, что я жду от Мэри одних поступков, а реально происходят совсем другие.

Она сказала, отвернув лицо:

— Не то, Эли. Разве мы не считались с возможностью трагических неудач, когда начинали поход? Я слушала тебя сегодня и думала о том, что была слишком эгоистична.

— Непонятно, Мэри…

— Сейчас объясню. Я хотела разделить твою судьбу, какая бы она ни была. Где ты, Кай, там и я, Кая, — так это мне воображалось.

— Ты уже говорила об этом.

— Но я не просто разделяю твою судьбу, а воздействую на нее, и в плохую сторону. Я знаю: тебе сегодня было бы проще с тем зловредом, если бы не было меня и Астра.

— Ты преувеличиваешь, Мэри.

— Правда, Эли. Я знаю, как ты ответил Эдуарду: «Если бы не было рядом семьи, я принял бы решение о плене гораздо раньше». Нет, не перебивай, мне не легко будет снова… Я хочу сказать: я не облегчила, а отягчила твою участь. Мне надо поправить свою ошибку. Пока мы в плену, я тебе не жена, а такая же пленница, рядовой член экипажа. Я не хочу занимать твоего времени больше других, не хочу особого отношения… И Астр тебе отныне не сын, он не больше обязан значить для тебя, ни на одни атом не больше, чем любой наш товарищ! Ты должен быть полностью свободен в своих решениях!

Я молчал. Ничего нельзя было изменить, события стали нам неподвластны. И еще я с отчаянием думал о том, что взвалил ношу, непосильную моим плечам.

— Слова, слова! — сказал я потом. — Разве из памяти, из клеток мозга вытравить душу живую?.. И разве от того, что я объявлю тебя такой же, как все, ты уже не будешь для меня особой? И если Астр обратится ко мне со словами: «Адмирал Эли!», а не «отец», он перестанет быть моим сыном? Не будем усложнять существование и без того нелегкое!

Но Мэри слушала лишь себя, а не мои возражения.

— Поцелуй меня, Эли! И пусть это будет наш последний поцелуй. Я освобождаю тебя от нас.

Я поцеловал ее. Она минуту обнимала меня, потом оттолкнула.

У меня разошлись нервы, я пошел поговорить с кем-нибудь, кто поспокойней. Я выглядывал Осиму и Ромеро, но натолкнулся на Андре с Астром. Андре покорно ковылял по залу, куда тянул его под руку Астр.

— Я говорю с ним, а он не понимает, — сказал Астр с печалью. — Слушает и не понимает.

Я схватил руку Андре, лицо его жалко исказилось, он отшатнулся. Он поглядел на меня слепыми глазами, ни намека на сознание в них не было. Я снова подумал: как должны были мучить его, чтоб довести до такого состояния, — и бешенство захлестнуло меня, ярость на разрушителей, на себя, на Мэри, на самого Андре.

— Узнай меня! — крикнул я. — Я приказываю: узнай!

Андре стал вырываться, я не пускал его. Астр кинулся между нами, я оттолкнул Астра. Я впивался взглядом в потухшие зрачки Андре.

— Узнай меня! — взывал я все неистовей. — Не выпущу, пока не узнаешь!

Андре с помощью Астра вырвался и стремглав кинулся прочь. Я, вероятно, бросился бы вдогонку, если бы Астр не заградил дороги. На глазах Астра блестели слезы.

— Так с друзьями не поступают, отец! — сказал он с негодованием. — Ты сильный, а он больной!

Я что-то хотел ответить, но мощная сила отшвырнула меня от Астра. Все вокруг сперва завертелось, потом помутилось. Я падал в мутной бездне, падал долго, падал вечно, шли года, бессчетное число лет, а я все падал — так мне казалось. Я состарился и умер за время падения, падал мой высохший труп, он сморщивался, испарял свои атомы, превратился в крохотный комочек — и лишь тогда я возродился. Я находился в том же зале, на том же месте. Вокруг меня были люди, мои друзья. Я видел страшное лицо Ромеро, помертвевшую Мэри, полного ужаса Астра. Меня окликали, в смятении простирали ко мне руки, пытались пробиться ко мне.

Но я был сейчас недоступней, чем если бы унесся в другую галактику. Великий разрушитель водворил меня в силовую клетку.

10

— Эли, что случилось? — кричала Мэри. — Эли!

Она отчаянно пробивалась ко мне, другие тоже толкались о невидимый барьер, как будто могли помочь, если бы очутились рядом. Осима, один сохранивший спокойствие, возвысил голос, приказывая прекратить суетню и вопли. Я отлично видел друзей, еще лучше слышал их, клетка, непроницаемая для тел, хорошо пропускала звуки и свет.

Осиме удалось наконец установить тишину. Он обратился ко мне так, словно испрашивал очередное распоряжение:

— Как чувствуете себя, адмирал? Повреждений нет?

— Все на высшем уровне, — отозвался я. Думаю, и мне удалось говорить спокойно. Я попытался усмехнуться. — Меня изолировали от вас. И поскольку я лишен возможности свободного передвижения, хочу передать власть, которой уже не способен нормально пользоваться. Назначаю своим преемником Осиму.

Через некоторое время около меня осталось несколько друзей. Ромеро предложил откровенно обсудить положение.

— Для чего разыгран этот спектакль, Эли? Вероятно, чтоб подвергнуть вас публично пыткам…

Мысль о пытках была фатальной у Ромеро. Я потребовал, чтобы на меня не обращали внимания, что бы со мной ни совершалось. Камагин молча сжимал кулаки, Мэри расплакалась.

Больше всего я боялся, что разрыдается Астр, такое у него было перепуганное лицо, но ему удалось удержаться.

— Подходит время ужина. Ешьте и засыпайте, будто ничего не произошло, — сказал я. — Чем меньше вы станете оборачиваться на меня, тем легче мне и досадней врагам.

Вечером на ложах появилась еда, поданная по невидимому эскалатору. В моей клетке ничего не появилось. Я усмехнулся. Фантазия у верховного разрушителя была не обширна. Я растянулся на полу, как на постели. Никто больше не обращал на меня внимания, словно меня не было.

Лишь когда половина людей заснула, к клетке подошел Ромеро.

— Итак, вас осудили на голод, дорогой друг, — сумрачно проговорил Ромеро. — В древности голод причислялся к самым мучительным наказаниям.

— Пустяки. Старинная пытка голодом многократно усиливалась неизбежностью смерти, а мне эта опасность не грозит — я должен возжаждать смерти, но не обрести ее.

Когда Ромеро ушел, я притворился спящим. Мэри и Астр долго не засыпали, Лусин что-то горестно шептал, ворочаясь на ложе. Мало-помалу мной стал овладевать полусонный бред, перед глазами замелькали светящиеся облака, их становилось больше, свет разгорался ярче.

Вдруг я услышал чье-то бормотание. Я приподнялся.

По ту сторону прозрачного барьера, прижимаясь к нему щекой, хватая его руками, стоял Андре. Лицо его кривилось, что-то лукавое проступало в улыбке безумца, а глаза, днем тусклые, дико горели. Я подошел поближе, но и вблизи не разобрал быстрого тихого бормотания.

— Знаю, — сказал я устало. — У бабушки был серенький козлик. Иди спать.

Андре захихикал, до меня донеслись слова:

— Сойди с ума! Сойди с ума!