Иначе жить не стоит - Вера Кетлинская

— Поговори с нею! — умоляла мать. — Может, уехать ей на время? Истает она… Меня не слушает, а тебя, может, и послушает.

Палька сам не знал, как подступиться к сестре. В ту пору многие тревожились о ней, товарищи из компрессорной останавливали Пальку на улице и давали всякие советы, предлагали денег собрать, чтоб отправить Катерину в Ростов ли, в Москву ли, а то и на курорт. Палька жалел сестру, но гордился ею. Любовь!

И вдруг…

Перемена произошла в один день, разом.

Воспрянула Катерина, да так, что неловко стало перед людьми, а Кузьменкам и в глаза смотреть стыдно: уж больно быстро утешилась!

Повстречал ее как-то после работы, — идет вместе с механиками и машинистами, глаза блестят, задирает всех озорными шутками и даже не думает, что люди скажут, что подумают.

Ни с того ни с сего затеяла генеральную уборку, с бешеной энергией переворошила весь дом, моет, скребет, обметает пыль, все перетряхивает и среди этого кавардака вдруг запоет, как прежде, оборвет песню на полуслове, а немного погодя забудется и опять поет…

«Вот тебе и любовь! — с горечью думал Палька. — Значит, грош цена самым сильным чувствам. Ты нужен и дорог, пока на глазах. А помрешь — сгинешь без следа, будто и не жил».

Нет, он не хотел сгинуть без следа. Смерть отступает перед славой. Вольтова дуга, таблица Менделеева, закон Мозли, Бутлерова теория строения, реакция Гриньяра… Любящие могут разлюбить, друзья могут забыть, а люди живут в сделанном. Наука может пойти дальше, но их имена все равно не вычеркнешь из истории познания. Надо работать так, чтобы сделанное тобой осталось надолго.

Но где оно, его дело?

Ответа из Москвы не было, непонятная подземная газификация теряла свою заманчивость. Вероятно, чепуха. «Частная инженерная задача», как говорит Китаев.

Так где же оно, мое дело?..

В институте началась работа, связанная со светильным газом и предупреждением подземных взрывов. Может быть, это дело и есть мое? Во главе стоит Русаковский, столичное светило. Группа научных работников собирается у него в гостинице, туда же ходят инженеры-практики, Липатов тоже. Работой группы интересуются в партийных организациях, о ней расспрашивают шахтеры…

Палька пошел к Китаеву.

— Это же совершенно не ваш профиль, Павел Кириллович, — сказал Китаев. — Вы опять разбрасываетесь во вред пауке и самому себе. Наука еще выдержит, поскольку у нее есть и другие служители. Но вам, мой друг, пора понять, что есть принципиаль-ней-шая и су-щест-вен-ней-шая разница между научным работником и молодым теленком, который скачет туда-сюда, подкидывая ноги.

— Насколько я знаю, старых телят не бывает, — сказал Палька и ушел, чтобы не наговорить дерзостей.

Мать обрадовалась его приходу, она так и летала по дому. Ей не было никакого дела до людского забвения и посмертной славы.

— Садитесь за стол, детки, я вареников наготовила целое блюдо!

— Не хочу, — огрызнулся Палька, однако вдвоем с сестрой очистил блюдо.

Сестра заговаривала с ним, а он не отвечал и отводил взгляд: цветущий вид Катерины раздражал его. Хоть бы притворялась, что ли!

Он ушел к себе и уселся на подоконник. После вареников грустить было трудно, но делать ничего не хотелось. Да и что делать? Нечего! Дни проходят за мелкими опытами ради «частных научных выводов» Китаева, а чем они лучше «частных инженерных задач»? Старик пятый год собирается обогатить науку статьей о природе спекаемости, где он сошлется на бесчисленные опыты, «проделанные под моим руководством», и, быть может, в примечании самым мелким шрифтом упомянет фамилии учеников. Попытка попасть в группу Русаковского — самообман, просто захотелось проникнуть в тот гостиничный номер! Не вышло, и очень хорошо. С этим покончено. Не искать встреч. Не думать. Забыть…

Скрипнула, приоткрываясь, дверь.

— Да ты не работаешь! Каким чудом ты дома?

— Тебе показалось — меня нет дома.

Не смущаясь приемом, Катерина вошла и стала у окна рядом с братом. Ее ноздри жадно втянули усилившиеся к вечеру запахи сада — нагретой коры, яблок, маттиолы.

— Вечер-то какой!

— Вот и шла бы гулять.

— Гулять?

Она усмехнулась, села на подоконник, по-хозяйски подтянула под ноги стул, охватила колени сильными, загорелыми руками.

— Мне с тобой поговорить надо, Палька.

— Ну?

— Не «ну», а слушай. Мне больше не с кем. Если с мамой, она в слезы, я раскричусь, и выйдет свалка… — Она помолчала, подыскивая слова. — Ты знаешь, Палька, какие у нас отношения были… с Володей?

Вот и пойми женщин!

— Брось, сестренка. Что старое бередить?

— Зачем бередить? — откликнулась Катерина и подняла ясное лицо. — У меня ребенок будет.

Палька чуть не свалился с подоконника, а Катерина продолжала:

— Вот и не забудется. Если сын — Владимиром назову. Ты чего как в обмороке?

Глянула вызывающе, а лицо светится. Но ведь это безумие какое-то! Теперь, после случившегося…

— Трудно тебе будет, одной-то…

— Дурак! — ласково ответила Катерина. — Одной трудно, а я ведь не одна буду.

— Да, но воспитать, растить…

— А я что, инвалид? Квалификации нет? Заработать не сумею?

— Да, но… Конечно, дело твое…

— Заикаешься, как заика! — с гневом прервала она. — Говори уж прямо: ни жена, ни девка — и ребенок без отца. Задело? А мне все равно!

Никогда Палька не думал, что можно плакать от жалости, а тут от слез глаза защипало.

— Катеринка, ты ж еще молодая!

— А рожать надо в старости, да?

— Ты погоди. Случилось большое несчастье. Вову не вернешь. А у тебя впереди вся жизнь.

— Я Володю никогда не забуду.

Со дня несчастья она говорила «Володя» вместо прежнего панибратского «Вовка». И брат подчинился этому.

— Ты пойми, не кончается жизнь в двадцать четыре года! Пусть не так, как Володю… Но ты еще встретишь кого-нибудь. Да погоди ты! — прикрикнул он в ответ на ее негодующий возглас. — Не зарекайся, дуреха. Неужели ты до старости одна жить будешь? Не полюбишь никого?

— Может, и полюблю, — медленно сказала Катерина и с ненавистью взглянула на брата. — Зарекаться глупо. Жизнь длинная. Но при чем здесь это?! И неужели я ради этого… сейчас… Ах, ничего ты не понимаешь! — со слезами в голосе выкрикнула она и встала.

Палька придержал ее за локоть, неумело погладил по спине.

— Катеринка, давай не ругаться!

Слезы опять обожгли глаза. Что ж она делает с собой? И ничего нельзя изменить. Другие как-то избавляются, хоть и запрещено. Но Катеринку разве уговоришь?

— Лишь бы ты не пожалела потом.

— А я, может, только теперь саму себя жалеть перестала.

Она перекинула ноги через подоконник, соскочила в сад. И он соскочил за нею. Обнявшись, медленно прошли по дорожке и остановились у забора, закинув на него локти. Здесь к запахам сада примешивались вкусные дымки самоваров и очагов. Под деревьями и у калиток вспыхивали огоньки папирос, отовсюду неслось журчание голосов — неторопливый вечерний ручеек.

Западный край неба был еще желт, но краски быстро меркли.

— Фимка, в киношку пой-де-ем? — что есть силы закричал через улицу соседский хлопец.

— Пой-де-ем! — издалека откликнулся Фимка.

Стайкой прошли принарядившиеся для гулянья девушки, — наверно, в сад имени Первой Пятилетки, называемый в быту просто Пятилеткой или Чубаковским парком.

Прошел, петляя, непутевый Тимоха — запьянцовский малый, которого то выгоняли с шахты, то, пожалев и поверив клятвам, принимали снова.

— Э-эй, держись за землю, Тимоха! — крикнула ему Катерина.

— А я — ничего, — убедительно сказал Тимоха и зашагал очень прямо, железными, негнущимися ногами.

Затем в конце улицы появился незнакомый франт в мягкой шляпе, сдвинутой на одно ухо. Два пышных цветка — две канны — пламенели в его руке, выглядывая из газетины.

— Гляди, Катерина, что за щеголь топает?

— От Ваганихи кто-то, — сказала Катерина. Только у десятника Ваганова разводили канны, старая Ваганиха ими тишком подторговывала.

С любопытством людей, выросших в поселке и знающих всю его жизнь, брат и сестра вглядывались в приближающуюся фигуру.

— Фу ты, это же Липатов!

Катерина весело охнула и перегнулась через забор:

— Липатушка, ты куда, на свадьбу?

Он не остановился, только помахал рукой и на ходу лицемерно удивился: а что такое?

— Шляпа откуда? Прямо англичанин какой-то!

Липатов дернул плечом и заторопился дальше. По скованной походке можно было заметить, как его смущают взгляды некстати выглянувших друзей.

— Чудеса!

— Честное слово, Липатушка опять влюбился!

Катерина схватила брата за руку:

— Пойдем за ним! Пальчик, пойдем!

Как ребята, крадучись вдоль заборов, они пошли за Липатовым.