Заговор против Ольги - Андрей Серба

Прежде чем ярл исчез в яме-ловушке, ему в голову вполз зловещий голос вещуньи Рогнеды: «…вы оба не вернетесь домой, а навсегда останетесь здесь. Тебя, ярл, поглотит земля…» Так и не выпустив из рук меча, Эрик упал спиной на острые колья, а большой пласт земли, сползший сверху, почти доверху засыпал яму.

Первым пришел в себя сотник Рогнар.

— Что с трелом? — спросил он у стрелявшего в Ярослава лучника.

— Он мертв. Стрела пробила его насквозь.

— Значит, нас больше некому вести на Киев. Что будем делать, гирдманы? — обратился Рогнар к двум сотникам, которые вместе с ним были отобраны Эриком для нападения на город.

— Это боги отвели от русов наши мечи, — сказал один из сотников. — Они же покарали и трела с ярлом. Раба за то, что желал зла сынам Одина, а Эрика, что давно забыл родную землю и мечтал то о месте полоцкого князя, то о власти киевского конунга. И наши боги не простили ему этой измены.

— Варягам не нужен русский Киев, — прозвучал голос второго сотника. — Его захвата жаждал лишь властолюбивый и завистливый Эрик Что же, боги послали ему то, чего он сам желал русам. Пока не поздно, надобно постараться избежать его судьбы. — Сотник посмотрел на луну, перевел взгляд на Рогнара. — Скоро наши драккары с оставшимися викингами должны тронуться в путь, чтобы напасть на Киев с Днепра. Дабы не случилось непоправимого, нам следует поспешить назад и остановить их. Тем более что обычаи варягов требуют от нас как можно быстрее избрать нового ярла.

Слова сотников нисколько не удивили Рогнара. Он прекрасно знал, что большинство викингов, как простых воинов, так и знатных гирдманов, всегда были против вражды с русами. Теперь, после гибели Эрика, не было дела до чужого славянского Киева и ему самому. А вот кто станет новым ярлом, имело для него первостепенное значение, ибо он давно уже считал себя самым достойным преемником Эрика. Поэтому ему не было смысла ни оставаться в лесу, ни в чем-то перечить сотникам, настраивая их против себя.

— Согласен с вами, гирдманы, — сказал Рогнар. — Смерть Эрика изменила все наши планы. Главное сейчас — как можно скорее возвратиться обратно к реке. Но что делать с мертвым ярлом? Ведь его душа должна расстаться с телом и вознестись на небо в пламени священного погребального костра. А Эрик так глубоко в земле…

— У нас лишь мечи да секиры, и до тела ярла мы доберемся не скоро, — сухо заметил первый сотник — А нам сейчас дорога каждая минута.

— Он прав, — поддержал товарища другой гирдман. — Эрика покарали боги, пусть они и решают, как поступить с его душой. А наши дротты принесут им щедрые дары, чтобы они простили ярла и не оставили его душу в чужой земле.

И Рогнар не стал продолжать разговор.

— Да будет по-вашему, гирдманы. Мы возвращаемся…

33

Варяжские драккары тронулись вниз по Днепру, когда солнце уже засияло на небе. Викингов вел в поход новый ярл Рогнар, а поэтому и цель плавания была совершенно иной. Бывший сотник не мечтал стать русским конунгом и видел для дружины только одну дорогу — за море, в империю.

Рогнар не первый раз плыл по Днепру и хорошо знал дорогу. Сейчас по правую руку будет высокая скала, нависшая над рекой. За ней — крутой поворот, а затем покажется и Киев. Но что это? На скале, до этого пустынной, появились трое всадников, замерли у ее края. А из леса, подступившего к песчаной речной отмели, стали выезжать группы вооруженных конников и выстраиваться сплошной стеной у самого уреза воды. Всадников было много, очень много, и у каждого в руках виднелся лук. Вот чужих воинов почти пять сотен, вот около восьми… Уже не менее десяти, а лес продолжал выплескивать из своих зеленых глубин все новых конников. И тогда один из всадников, стоявших на утесе, приподнялся на стременах и помахал плывшим рукой, призывая их причалить к берегу.

— Ярл, это русы, — сообщил Рогнару сидевший рядом с ним на скамье сотник. — Они требуют нас к себе.

— Вижу, — отрывисто бросил Рогнар. — Вели гребцам держать путь к утесу. Я сам буду говорить с русами.

Когда драккар с ярлом подплыл к берегу, его уже поджидали трое всадников, спустившихся с утеса. Двоих из них Рогнар знал: это были вернувшийся из Полоцка тысяцкий Микула и воевода великокняжеской конницы Ярополк, знакомый викингу по совместным с князем Игорем походам на Византию.

— День добрый, Рогнар, — приветствовал варяга Микула. — Я рад тебе, но мне нужен ярл.

— Он перед тобой тысяцкий, — гордо произнес викинг.

В глазах русича на миг мелькнуло удивление.

— Поздравляю тебя. Но что с Эриком?

— Его взяли к себе боги.

— Пусть будет легок его путь к ним, — сказал, подняв глаза к небу, Микула. — Тогда, Рогнар, я стану говорить с тобой. Скажи, викинги не раздумали делать остановку в Киеве?

— Нет. Чтобы плыть дальше, в Русское море, нам необходимо пополнить запасы. Мы всегда это делали в Киеве.

— На сей раз вам придется заняться этим в другом месте. Проплывете мимо города без остановки, а все необходимое закупите в Витичеве. Ты хорошо расслышал мои слова, ярл?

— Я очень хорошо расслышал твои слова, тысяцкий. Но еще лучше понял их, — холодно сказал Рогнар.

— Тогда не держу тебя. Прощай!

Когда драккар отплыл от берега, Рогнар облегченно вздохнул. Сотники ночью сказали сущую правду — ярл Эрик воистину покинул землю по воле богов. Ведь не призови его Один, кто знает, был бы сейчас в живых хоть один из викингов…

34

По необозримой глади Славутича скользило несколько русских лодий. Не желая утомлять себя конным переходом по древлянским лесам и топям, великая княгиня спустилась по реке Уж в Днепр и спешила сейчас в стольный град Русской земли. Обнаженные по пояс гребцы ладно и дружно ударяли по воде веслами, их потные загорелые спины блестели. Каждый взмах длинных весел приближал лодии к Киеву, куда так рвалась душа Ольги. Сама княгиня сидела в кресле на кормовом возвышении, сбоку от нее пристроился на скамье священник Григорий.

— Святой отец, — ласково и умиротворенно звучал голос Ольги, — я примучила древлян и добилась своего. Но это лишь начало… Немало на Руси бед и горя, много зреет недовольства и смуты, а потому скорбит душа моя. Плох и никчемен властитель, который правит только силой и без раздумий льет кровь подданных. Оттого не усмирять хочу я Русь, а навести порядок во всех ее землях. Осенью сама поеду по русским городам и далеким весям, собственными глазами увижу, как живет мой народ, сама услышу его голос и плач. Дабы не повторилось нового Искоростеня, отменю полюдье, введу вместо него уроки и уставы, принесу мир и покой на всю Русскую землю. И ты поможешь мне в этом, святой отец. Расскажи еще раз, как взимают налоги императоры Нового Рима, чего при этом желают они и не хотят их сограждане, отчего так часто бунтуют ромейские горожане и смерды…

Напрягая память, воскрешая в голове картины прежней константинопольской жизни, Григорий отвечал на вопросы своей духовной дочери. Как хорошо понимал он Ольгу! Ей, женщине, трудно противиться влиянию, которым обладают даже в ее дружине многоопытные в военном деле воеводы, поэтому в борьбе за удержание власти она собирается опереться на другую силу — смердов, горожан, купцов, для чего желает как можно быстрее навести порядок на Руси, прослыв защитницей простого народа. Мудро, очень мудро!

Дальновидность его духовной дочери можно сравнить, пожалуй, лишь с прозорливостью самого Григория, когда сразу после прибытия в Киев он, не жалея времени, занялся изучением чужого и во многом непонятного для него народа — русов. Именно в результате этого однажды его сознание пронзила мысль: жена великого киевского князя может стать христианкой только при жизни своего мужа, но никак не после его смерти! Об этом прежде всего зримо свидетельствовал печальный опыт первого киевского князя-христианина Аскольда.

Отважнейший витязь, он вместе с князем Диром привел морем под стены Константинополя десять тысяч воинов-русов, заставив империю впервые по достоинству оценить силу и отвагу своего северного соседа. Будучи не только талантливым военачальником, но и мудрым политиком, Аскольд смог правильно понять истинное значение христианства, дающего в руки земного владыки почти такую же силу, как и небесному, провозглашая его власть над подданными и объявляя наместником Бога на земле. Однако, приняв христианство, сам Аскольд не смог распространить его не только на Руси или хотя бы в Киеве, но даже среди ближайших соратников. Он добился лишь того, что дружина и киевские горожане смирились с князем-христианином и открыто не выступили против его отступничества от веры отцов. Смирились и молчали, но не забыли измены Перуну и, как оказалось впоследствии, не простили этого.

Когда во время обострения соперничества между Киевом и Новгородом за главенствующую роль в деле объединения северных и южных русских земель в единой державе Аскольд был вероломно зарублен наемными убийцами-варягами, его дружина и киевский люд отнеслись к гибели своего князя-христианина на редкость равнодушно и не оказали сопротивления приплывшим под стены города новгородцам-язычникам. И ежели столь плачевной оказалась судьба Аскольда, смелого воителя и заступника русских земель, то каковой она могла быть у княгини-вероотступницы, не имевшей не только громкой боевой славы, но даже сколь-нибудь заметного влияния в дружине своего мужа Игоря?