И обратил свой гнев в книжную пыль... - Петер Вайдхаас

Однако наше путешествие продолжалось. Мы прибыли сначала в Анталью, потом в Фетхие, Бурсу и на четвертый день добрались наконец до Измира.

Мы с «люнебуржцем» направились в один пансионат. Я тут же принялся разузнавать, какими путями можно покинуть это заблокированное государство. Похоже, намечалась возможность перебраться через Чесму, расположенную на полуострове в восьмидесяти километрах от Измира, на греческий остров Хиос, до которого оттуда было всего одиннадцать километров.

Я решил испробовать этот вариант. Мой израильский друг стоял на ступеньках пансионата. Мы не простились, не пожелали друг другу счастья и не выразили надежды встретиться однажды снова. Я просто пошел, а он стоял и смотрел мне вслед, пока я не исчез за углом. Мы никогда больше не виделись.

Я сел в маленький автобус, до отказа набитый турками и их домашней скотиной: козами, овцами, курами… Через несколько часов он должен был прибыть в Чесму. Я уступил древней турчанке с трудом отвоеванное при штурме этого тарантаса место и стоял теперь в проходе ковыляющего и подпрыгивающего на ходу рыдвана на одной ноге между ящиками и мешками.

Примерно через сорок минут, отъехав от Измира восемнадцать километров, дряхлый мотор диковинной колымаги начал чихать. Еще через несколько сотен метров он заглох, и все пассажиры вывалились со своим скарбом и скотом наружу, чтобы стать свидетелями того, как водителю удастся запустить это «автоископаемое», испускающее вместе с паром и дух. Вскоре, однако, выяснилось, что водитель просто-напросто забыл заправиться, и тогда все спокойно стали наблюдать, как он пошел с пятилитровой бутылью из-под вина назад в Измир, чтобы наполнить ее горючим.

Мои нервы были словно оголенные провода! Я высчитал, что все это ожидание растянется по меньшей мере часов на пять. Я видел перед собой асфальтированную дорогу и был убежден, что преодолею это короткое расстояние примерно за то же время на попутке. Я догнал шагавшего вразвалочку водителя и потребовал назад свои деньги. Еще и сегодня вижу его удивленный и недоумевающий взгляд, когда он, покопавшись в кармане брюк, отдал мне (в перерасчете) две марки восемьдесят пфеннигов. Довольный, я перекинул рюкзак через плечо, взял гитару и, полный надежд, зашагал навстречу желанной цели.

Начало моросить. Одна, две машины проскочили мимо, и все стихло. Через несколько километров асфальт закончился, и дорога превратилась в скользкую колею, покрытую грязным месивом. Я продолжал бодро шагать, все еще надеясь, что какой-нибудь грузовичок или фургончик ускорит мое продвижение. Навстречу мне шел караван из одногорбых верблюдов и мулов.

— Салам алейкум! — приветствовал проводник, ехавший впереди на осле.

— Салам алейкум! — ответил я.

Местность начала меняться. Обе стороны непроезжей дороги окаймляли теперь рыжие глинистые холмы. Я шел и шел. Постепенно спустились сумерки. И вдруг я кожей ощутил, что вокруг меня — библейский пейзаж. Может, за этими мрачными холмами, громоздящимися с обеих сторон моего пути, и хищные звери водятся? И иду ли я вообще по дороге в Чесму, или уже давно заблудился и не заметил этого?

Меня обуял страх. Теперь я не просто быстро шел, я бежал. И вдруг увидел впереди слабо вспыхивающий свет. Я еще прибавил скорости, двигаясь все время навстречу свету — это оказался разведенный костер. Измученный вконец, я направился к костру. Передо мной расположился на отдых караван. Собаки обнюхали меня, когда я подошел. Тот, кто поддерживал огонь, пробормотал «салам алейкум», на что я, не ответив, сел к огню. Я вытащил из рюкзака кусок сыра. Турок подал мне кожаный мешок с водой. Я поблагодарил его поклоном. Потом раскатал свой спальный мешок, накрылся плащом и заснул мертвым сном.

Когда я наутро проснулся, то был уже один — каравана и след простыл. Огонь еще немножко теплился. Я скатал свой мешок, сложил пожитки и пошел искать дорогу, обнаружив ее вскоре в виде изрытого глубокими колеями непроезжего пути, и бодро зашагал, испытывая радость от только что пережитого «библейского приключения».

Часов около одиннадцати я наткнулся на деревню и решил там позавтракать. В каждой турецкой деревне есть что-то вроде сборного пункта, так называемое «кафе», где, сидя на улице под тентом от дождя и солнца на расшатанных стульях за расшатанными деревянными столиками, можно получить чай, сваренные вкрутую яйца, соль и немного хлеба. Я сбросил с себя в таком «кафе» рюкзак, заказал чаю и одно яйцо и спросил неуверенно обступившую меня деревенскую молодежь про автобус на Чесму, постукивая при этом по циферблату часов и обращаясь к стоявшим поближе с просьбой показать мне время отправления. «Четыре часа», — последовал единодушный ответ, подтвержденный потом и уличными прохожими. Я принялся приводить в порядок вещи, пострадавшие от дождя и грязи, сделал дорожные записи, все время заново справляясь у заходивших в «кафе» людей и показывая на часы.

— Автобус — Чесма?

— Четыре часа, — следовал неизменный ответ.

Было уже три часа, потом четыре и, наконец, пять.

— Автобус — Чесма? — спрашивал я все более нервно.

Наконец мне попался более пожилого возраста житель деревни, повидавший «мир». Он тоже показал на четыре часа на моем циферблате.

— Четыре часа, четыре часа! — заорал я, как безумный. — Но где же тогда этот ваш автобус?

Он прошел в четыре часа, попытался объяснить мне этот деревенский «знаток», но в стороне от деревни, в одном километре отсюда, где дорога на Чесму, там он проехал! Взбешенный, я закинул за спину рюкзак и кинулся бегом из этой дурацкой деревни. Опять я месил грязь на дороге. Потому что опять шел дождь.

Я дошел до хибары, в которой жили с дюжину турецких солдат. Подсел к костру, разожженному у порога, и выпил с ними предложенного мне чаю.

Наступила ночь, и они пригласили меня переночевать вместе с ними. Внутри домика ничего не было, кроме стола и стула. Однако я согласился, потому что события прошедшей ночи подсказывали мне, что нет смысла отказываться от ночлега в сухом месте.

Когда костер потух, мы направились в дом. Я разложил мешок и устроился в нем на ночь. Но из этого ничего не вышло. Стоило последней свече погаснуть, как послышались какие-то странные звуки и стоны. И вот уже один из тех, кто лежал рядом со мной, зашарил по моему спальному мешку. Вот их уже двое, потом трое! И тут до меня дошло, в чем дело. Я выбрался, пустив в ход кулаки и раздавая налево и направо удары, из спального мешка, схватил вещи и бросился на улицу.

Опять я маршировал в одиночестве сквозь этот ночной библейский пейзаж. Опять начало тихонечко моросить. И дождевые капли сбегали по моим щекам, словно слезы.