Дело было в Пенькове - Сергей Антонов

Бойкая свинарка шепотом пояснила, что поросята спускаются к подсосным маткам, а потом поднимаются наверх, и такие подъемы и спуски для них все равно что физкультурная зарядка — физическое развитие поросят ускоряется, и они дают хороший привес.

— А сколько встал такой свинарник? — спросил дедушка Глечиков.

Василий Васильевич начал говорить о строительстве обстоятельно и терпеливо, начиная с выбора места и кончая расходами на материалы.

Дедушке Глечикову нравилась такая обстоятельность и он щурился от удовольствия, словно старый кот, которому щекочут за ухом. Вместе с дедом старалась слушать и Тоня, но Матвей мешал ей сосредоточиться. Поотстав от группы, он завел беседу с бойкой свинаркой, и, хотя они говорили тихо и находились довольно далеко, Тоня отчетливо слышала каждое его слово удивительно отчетливо, как в телефонную трубку. «Вполне понятно, — говорил Матвей, — почему ты такая упитанная. Наверное, тоже спишь на полатях. Лазишь туда раз по пять на день — вот у тебя и получается нормальный привес». Девушка отшучивалась, и оба смеялись вполголоса.

«Наконец-то отстал…»— подумала Тоня, но какое-то неприятное чувство шевелилось в ее душе. Она долго не могла понять, откуда взялось это чувство, но наконец догадалась: ей было досадно оттого, что Матвей пересмеивается с бойкой свинаркой.

«Что за чушь!»— пристыдила она себя и принялась слушать Василия Васильевича. Он говорил, что универсальный свинарник уже не удовлетворяет колхоз. А Матвей все смеялся. Василий Васильевич рассказывал, что стало тесно и приходится строить новый свинарник — откормочник… А Матвей все смеялся, и ничего его не интересовало, кроме пухлой девчонки. Пустой парень… И хорошо, что отвязался…

Из свинарника пошли в птичник, потом осмотрели теплицы. Затем Василий Васильевич направил гостей в телятник, а сам пошел куда-то «распорядиться».

В телятнике были устроены обыкновенные деревянные клетки с окошками. Из окошек выглядывали кроткие безрогие морды. Все было так же, как в Пенъкове. Отличие состояло только в том, что телятник «Нового пути» не отапливался.

Никого, кроме паренька с пушистыми ресницами, в телятнике не было. Паренек лет тринадцати ворошил в углу свежую солому.

Иван Саввич подошел к нему узнать насчет отопления.

— А мы воспитываем молодняк холодным способом, — сказал паренек. — Это раньше, бывало, каждый день дрова приходилось возить. А теперь уже третий год и в самый лютый мороз не топим.

Мальчишку окружили. Тоня пробралась вперед и неожиданно оказалась рядом с Матвеем.

— Скоро домой жить вернусь, — сказал он таким тоном, словно был уверен, что Тоня обязательно обрадуется.

— На фермах все кончили?

— Через неделю — все.

— Хорошо. Лариса будет довольна.

За спиной стали шушукаться. Тоня вспыхнула и отошла. К счастью, шушукались по другому поводу…

Паренек с пушистыми ресницами рассказывал, что в прошлом году в афанасьевские морозы некоторые телята отмораживали уши. Теперь всем им пошили наушники и намордники — и никакие холода не страшны. Даже наоборот, в холодное время телята быстро обрастают густой шерстью и хорошо прибавляют в весе…

Тоня начала слушать внимательно. Но Матвей подошел снова и сказал:

— Не бойся.

— Что за глупости! — строго проговорила Тоня и отвернулась.

«Скорей бы все это кончалось, — подумала она. — Скорей бы домой…»

Но дедушка Глечиков задал вопрос о том, сколько денег истрачено на клетки, и Тоне пришлось еще долго стоять рядом с Матвеем.

Затем вернулись в деревню. Возле небольшой избы пеньковцев встретил Василий Васильевич и, протянув свою большую руку к крыльцу, проговорил:

— Добро пожаловать.

В избе жила та самая женщина, которая расчищала дорожку. Она пригласила всех в горницу, усадила за большой стол — председателей в красном углу, а остальных по всем четырем сторонам — и подала чугун щей, такой большой, что тащили его из печи двумя ухватами хозяйка и невестка.

Сели обедать.

— Ну как, — спросил Василий Васильевич, — нашли для себя что-нибудь полезное?

— Вот бы у нас так! — сказал дедушка Глечиков. Пока ходили по фермам, Иван Саввич был молчалив и сдержан. Он и раньше предполагал, что есть колхозы-любимчики районного начальства: их поднимают, вытягивают в передовые. А есть и другие колхозы в районной глубинке, колхозы-сиротинушки, вроде «Волны». На такие колхозы все махнули рукой: дескать, выбирайтесь из нужды сами, как знаете. После осмотра «Нового пути» Иван Саввич еще тверже убедился в правильности своего мнения и решил наконец высказаться перед своими спутниками, которые охают и ахают, а не понимают сути дела.

— Как же это понять твои достижения, Василий Васильевич? — спросил он, поглядев на Тоню. — Действительно, правда у тебя от клубной работы удои такие высокие?

— В какой-то мере от клубной работы, — ответил Василий Васильевич, подумав. — Доярки в науку уверовали, книжки стали читать… А если откровенно тебе сказать, помогают нам в работе хороший клуб да плохие мостики.

— Это как понять — плохие мостики?

Василий Васильевич загадочно промолчал. Да и пришло время ехать.

Когда стали прощаться, Тоню снова охватило беспокойство. Там, на улице, за дверью ее дожидался Матвей. Она была почему-то уверена, что он дожидается. Сейчас придется ехать с ним в одной машине, в одном кузове, долго, долго, больше часа, отвечать на его вопросы, разговаривать с ним и делать вид, что ничего особенного не происходит. Надо как-то постараться, чтобы он не сел рядом. «А может быть, ему нет до меня никакого дела, — успокаивала себя Тоня. — Может быть, я выдумываю»

Она забралась в кузов, села на первую скамейку, на самый краешек и сразу увидела, что Матвей пробирается к ней. Она крикнула: «Витька, садись сюда!»— и прижала ладонью соседнее место. Проворный Витька-плугарь не заставил себя ждать, и между Тоней и Матвеем оказалось надежное заграждение.

Так бы, наверное, и поехали, если бы не дедушка Глечиков. Когда все уселись, из избы вышел Иван Саввич, открыл кабину и оказал:

— Вылезай, дед.

— Почему — вылезай? — спросил из кабинки Глечиков.

— Сейчас едем.

— А я не задерживаю.

— Да ты что? — Иван Саввич удивился. — Полезай на свое место.

— А это твое место? Купленное? — опросил дедушка. Иван Саввич до того удивился, что забыл даже рассердиться.

— Ты председатель, а я, значит, по-твоему, никудышный? — продолжал дедушка.

— Что с тобой? — растерянно спросил Иван Саввич, отступая на шаг.

— А ничего. Если бы имел ко мне уважение, мог бы сам предложить. Садись, мол, дедушка, в кабинку…

— Да я…

— А ты не догадался. Значит, приходится тебя силком учить. Поехали. — И дедушка захлопнул дверцу.

Иван Саввич оглянулся на Василия Васильевича, пожал плечами и полез в кузов.

— Витька, освободи место! — сказал он тихо, но свирепо.

Витька пересел назад, люди на передней скамейке двинулись плотнее, и Тоня почувствовала теплый бок Матвея.

Когда проезжали по шаткому мосту, Иван Саввич вспомнил разговор с Василием Васильевичем и пробурчал, что непонятно, какую пользу могут приносить плохие мостики.

— А вот какую, — откликнулся Матвей. — Подходит, к примеру, посевная или другой сезон, когда в колхозы набегают всякие уполномоченные из района, советники и прочие крикуны — скороспелые специалисты по молоку да картошке… Так он, Василий Васильевич, загодя все мосты на своих дорогах приводит в негодность. Так что к ним самый легковесный уполномоченный, и тот ехать не решается… Никто им не мешает, работают — чин чинарем, со сроками управляются и государство не обижают…

— Ишь ты, какой анархист… — проговорил ошеломленный Иван Саввич. — А как же сами-то они? Как в район ездят? На базар? За горючим?

— Так ведь мостик наладить — пустяки. Сгоняет машины, куда ему надо, и снова настил порушит. Ведь он, Василий Васильевич, на войне служил в саперных войсках и приводил в негодность мосты на виду у противника.

Разговаривая с Иваном Саввичем, Матвей будто невзначай обнял Тоню за талию. Ей показалось это неприличным, и тихонько, чтобы никто не заметил, она попыталась отцепить его руку.

Матвей глядел в сторону и молчал, но, несмотря на усилия Тони, упрямая рука его крепко и плотно лежала на ее пояснице, и Тоне казалось, что он слышит, как колотится ее сердце.

— Не надо, — сказала она шепотом. — Пусти.

— Что не надо? — оглушительно громко спросил Матвей.

Тоня вздрогнула и сбросила его руку.

— Что ты ко мне все время вяжешься? — продолжал Матвей все тем же оглушительно-громким голосом. — Ребята, что она ко мне вяжется?

И любопытная Шурочка и Иван Саввич — все стали оборачиваться.

Ошеломленная Тоня не знала, что делать, что говорить.