Огуречный рай - Марина Серова

Если честно, я едва сдержалась, чтобы не закричать рыдающей Ленке: «Да жива я, жива! Просто так надо пока. Ты уж меня прости за такой подлый розыгрыш. Но вообще-то ты сама хороша! Тебе еще по ушам полагается».

— Ну и что теперь? А если он тебе домой позвонит? Или ты решила у нас пока поселиться?

— Не беспокойтесь, Сан Саныч. Я вас долго своим присутствием не собираюсь обременять. Уверена, что клиент уже сегодня будет знать обо всем, и, по идее, он не должен скрываться. Так что его можно взять тепленького, а доказательства его вины раздобыть чуть позже. За этим дело не станет, я лично позабочусь.

— Это не мой метод, Таня. Ты уверена в его вине, а я нет, хотя и доверяю тебе почти безгранично. Презумпция невиновности, знаешь ли. Я человек старой закалки. Уж прости старика.

— Не беспокойтесь. У меня есть квартира, конспиративная, так сказать. Сейчас я поеду туда, буду зализывать раны и искать недостающие улики. А вы поможете, чем сможете. Надо установить прослушивающие устройства в его офисе в «Весте», «жучки» в телефоны. Одним словом, заняться им вплотную.

— Ну уж тут, Танечка, нас учить не надо, — улыбнулся Григорьев.

— Отлично. А вот это, — я протянула ему приемник и наушники, изготовленные Виктором Ивановичем, — даю вам напрокат. Притон можно слушать. Вдруг да объявится там мой клиент.

— За это спасибо огромное. Очень подсобила. Где ж ты такое откопала? — Полковник с интересом рассматривал чудо-технику.

— Это профессиональная тайна. Разглашать ее не имею права.

Я поднялась.

— Таня, а телефончик у тебя там имеется?

— Имеется. — Я назвала номер телефона квартиры моей покойной бабушки. Царствие ей небесное. Сколько раз меня эта квартира выручала. А бывало, что и моих клиентов тоже.

Мы условились в следующий раз встретиться в пятницу. Вести очередную «нарконошу» было решено от самого поезда Алма-Ата — Тарасов, чтобы проследить процесс передачи зелья. Нельзя же удовлетвориться лишь разгромом одного притона.

— Таня, считаю своим долгом доставить тебя в целости и сохранности на твою конспиративную квартиру.

Я не стала отказываться, но позаботилась о том, чтобы меня никто не узнал. Пришлось воспользоваться подручными средствами, в том числе списанной за непригодностью занавеской из кабинета полковника Григорьева. Получилось совсем неплохо: из отделения милиции вышло некое бесполое существо неопределенного возраста.

Продукты мы закупили по дороге. В супермаркет я отправила сотрудника, которого Григорьев послал проводить меня. Сама я не решилась разгуливать по городу в таком дурацком виде. Совестно.

Вот и кончился мой рабочий день. Трудно только сказать, удачно или не очень. Все-таки я потеряла клиента. Мягко сказано — потеряла: был клиент, стал преступник.

Получается, что Колокольцев заплатил мне тысячу только за то, чтобы я его на чистую воду вывела. Правда, я еще его аванс не до конца отработала. Но уж я постараюсь.

Тут я размышляла, пока готовила себе скромный ужин. Уборкой я решила заняться попозже. Все-таки день выдался нелегкий: я устала, перенервничала.

Я еще не решила, как можно доказать виновность Евгения Петровича. Но никаких угрызений совести не испытывала. Убийц я нашла? Нашла. Значит, деньги мне были заплачены не зря. А теперь пусть и милиция потрудится. Зачем же у ребят хлеб отнимать? Но совсем свернуть свою бурную деятельность мне тоже не хотелось.

Перекусив и сварив себе кофе, я уселась поудобнее и достала косточки. Целую вечность не беседовала с ними. Пытаясь сформулировать вопрос, я перебрала в уме все возможные способы поимки преступника и доказательств его вины. Ни одной светлой мысли. Отчаявшись, я спросила:

— А не поставить ли мне точку, косточки?

31+3+20 — «Он влюблен в вас без памяти».

— Господи, косточки милые, ну что вы такое говорите? Это же абсурд. Видела я уже, какова его любовь. Как же не стыдно? Ведь меня бы в живых не было, если бы у него хватило времени. Все, отправляю вас на пенсию. Ваше мнение потеряло актуальность. Вы разучились мыслить с поправкой на сегодняшний день.

Я засунула кости обратно в мешочек и с некоторым пренебрежением закинула их в бабушкин шкаф, на самую пыльную полку.

Возмущению моему не было предела. Это ж надо до такого додуматься! Кошмар.

Я вышла в кухню, взяла пепельницу и, достав из сумочки сигареты, нервно закурила.

Все меня предали. Сволочь Евгений, болтливая Ленка и сбрендившие на старости лет кости. Те самые кости, которым я всегда вручала свою судьбу без страха и сомнений.

Докурив, я вернулась к книжному шкафу, с трудом преодолевая искушение достать кости и бросить их еще раз. Но, во-первых, это противопоказано: они будут еще более беззастенчиво лгать; во-вторых, на той самой полке, где сиротливо притулился заветный мешочек, я заметила томик «Родники жемчужин». Я и забыла, что когда-то купила такой же себе, подражая бабушке, которую и очень любила, и глубоко уважала. Рука сама потянулась к книге.

Я открыла наугад: Амир Хосров Дехлеви, автор газелей. Я больше люблю рубаи. Но сейчас это был не мой выбор, а перст судьбы:

«Нет, не подвиг пасть в сраженье, защищая правоверье.

Подвиг — сжечь себя любовью, умереть во славу пери!»

Финиш! Все, сдаюсь. Почти поверила. Только как я могу оказаться по одну сторону баррикад с подобным типом? Я ведь, как говорит Хазанов: «И тут молчать не буду».

Все, амба. Никто не знает, где упадет. Пойду приму душ, а на все остальное… с Эйфелевой башни.

Я успела раздеться и только собралась влезть в ванну…

У меня зазвонил телефон.

Чуковский тут, конечно, ни при чем, и слон тоже, только этот звонок перепугал меня сверх всякой меры. Я никак не могла решить, брать ли трубку. Кроме Григорьева, никто не знал, что я все еще копчу небо.

С другой стороны, если звонят, значит, знают. Приложив трубку к уху, я помолчала, дожидаясь, пока заговорит неведомый собеседник на том конце провода.

— А-але, Танечка! — Странный голос. Вроде бы знакомый, но чей — непонятно. — Таня, вы меня не узнаете разве? Это же я, Виктор Иванович.

А вот это уж точно кино. Уж ему-то я этот телефон никак не могла дать. Я и сама не знала, что здесь окопаюсь.

— Слушаю вас, — я постаралась изменить голос так, чтобы в случае чего никто не смог бы поручиться за то, что слышал покойную Таню Иванову.

— Это я. И я знаю, что вы умерли…

Отпад.

— Мертвым не звонят. — Я положила трубку.

Звонок, который незамедлительно раздался вновь, был столь настойчив, что не взять трубку я могла бы разве что в том случае, если бы умерла по-настоящему.

— Извините, но вы, кажется, не туда попали.

— Танечка, лапушка, я туда попал. Уверяю вас. Я так хочу вам помочь. Не отвергайте меня. Это Виктор Иванович.

Ну, если все так просто, почему бы и не послушать, что этот полоумный скажет.

— Я так рада вас слышать, Виктор Иванович! Привет из преисподней.

— Не юродствуйте, Танечка. Мы с вами — хороший тандем, уверяю вас. Мы еще повоюем.

Надеюсь, что это именно так. Что ж, пора откликнуться на призыв старого знакомого.

— Виктор Иванович, милый вы мой, какими судьбами?

— Подробности потом, Танечка. Можно мне просто к вам приехать? Уверяю вас, не пожалеете. Я в курсе, что вам нельзя нигде появляться.

Ну, что мне оставалось делать?

— Хорошо, Виктор Иванович, приезжайте.

— Вы не пожалеете, — повторил он. — Я к вам всей душой. Скажите адрес и готовьте закуску.

Виктор Иванович приехал минут через сорок, видимо, по такому случаю такси взял. При его-то бережливости поступок, по-моему, небывалый. Одет с иголочки, при костюмчике. Волосы, надо думать, только что уложил. Благоухает нафталином и парфюмерией. Одним словом, почти Ален Делон.

Я не удержалась от комплимента:

— Выглядите просто потрясающе!

— Спасибо, Танечка. Вы тоже.

Да уж. Это с забинтованной-то головой и с пластырем на щеке. Красавица!

— Издеваетесь, Виктор Иванович?

— Что вы, что вы, Танечка! Вас боевые раны только украшают, делают вас более беззащитной, что ли. Ну, не знаю. Только вы очаровательны. Правда, Таня.

— Ну, спасибо. Учту, что надо почаще на кулак нарываться, чтобы выглядеть более женственно.

— Не поверили. Ладно, бог с вами. Тут у меня бутылочка. Давайте выпьем, поговорим. У меня есть что вам сказать. — Он извлек из полиэтиленового пакета бутылку токайского.

Надо же! Неслыханная щедрость. Такого от Виктора Ивановича я никак не ожидала. А он из того же пакета еще и шоколадку извлек!

— Проходите, пожалуйста.

Он снял у двери свои начищенные до блеска ботинки, резко пахнувшие гуталином, и прошел в кухню.

— Присаживайтесь. Я только что картофельное пюре приготовила, специально к вашему приходу.