Кодекс смерти - Герт Нюгордсхауг

Думай, Фредрик, думай, пока не поздно!

Горящие уголья озаряли комнату голубоватым сиянием. Взгляд Фредрика метался во все стороны в поисках чего-нибудь, что могло бы облегчить его положение. На мгновение глаза остановились на рамке с латинским изречением — большие жирные буквы провозглашали все ту же бодрящую весть:

Morituri salutant. (Идущие на смерть приветствуют тебя).

Plaudite, cives. Аплодируйте, граждане!

Он находился в Циркус Максимус, на кровавой римской арене. Он умрет. Не в схватке с голодными львами, нет — завянет, уснет навсегда. Finito, Фредрик Дрюм. В Офанесе в Южной Италии, в средоточии жуткой загадки, в которой черное средневековье смешано с античной мистикой.

Он не умрет. Он обещал Женевьеве, обещал завтра утром проводить ее до Кротоне. Завтра утром.

Почему руки не отнялись совсем, как отнялось остальное тело? Он все еще мог приподнять правую руку над кроватью на два-три десятка сантиметров. С каждой секундой, Фредрик, сказал он себе, паралич приближается к голове. Тогда — конец.

Он повернул голову направо. Тумбочка. Бутылки с вином. На тумбочке стояли две бутылки. Что можно ими сделать? Он поднял правую руку. Медленно, страшно медленно дотянулся до тумбочки, опустил кисть и ощутил ладонью прохладный мрамор. Слегка согнул пальцы и сжал ими одну бутылку.

Осторожно подтянул руку к себе. Бутылка последовала за рукой. Он потащил ее с тумбочки на кровать. Бутылка подчинилась.

Кричи, Фредрик, зови на помощь!

Возясь с бутылкой, он попытался крикнуть. Но грудная клетка не хотела подниматься, и он издал только жалкий писк. Рот был словно набит ватой.

Надо затушить огонь под кроватью. Вино — у него целых две бутылки вина. Как воспользоваться ими, как действовать дальше?

Теперь бутылка лежала у него под мышкой. То-то была бы потеха тому, кто увидел бы его сейчас, не зная, что происходит. Фредрик Дрюм, великий знаток вин, лежит в постели, будто младенец, сжимая под мышкой бутылку с вином! Нелепая картина, хотя именно для него подходящий способ прощания с жизнью. Фредди Нильсен в «д'Артаньяне», втором ресторане Осло, помеченном звездочкой в каталоге Мишлена, ревнивый соперник Фредрика Дрюма, хохотал бы до колик от такого зрелища.

Он крепко держал бутылку, секунды шли, и с каждой секундой ослабевала сила воли. Все же он заставил себя улыбнуться, то была странная улыбка в голубоватом сиянии от проклятого «священника». Gredo juia absurdum — верю, потому что это нелепо.

Он прижал бутылку к краю тумбочки, проверя, сколько сил еще сохранил. Не густо. Получится? Фредрик задумал план — хитрый, изощренный план. Как расправиться со «священником».

Сделал быстрое движение правой рукой. Горлышко бутылки стукнуло по мраморной плите. Впустую, бутылка осталась цела. Сделав глубокий вдох, он стукнул снова. Горлышко отскочило и покатилось по полу. Вино брызнуло на подушку.

Из глазниц покатились слезы — или это был пот? Горлышко потеряно! То самое, в чем он нуждался — острое стекло. Из лежащей наклонно бутылки возле его головы текли струйки красного вина. Сделав огромное усилие, он поставил ее обратно на тумбочку.

Новая попытка! Фредрик нащупал рукой вторую бутылку и подтянул ее к себе. Пальцы почти совсем онемели, рука не желала слушаться. Тем не менее он ухитрился придвинуть подушку вплотную к тумбочке, чтобы не потерять и второе горлышко.

Думай, Фредрик! В голове была словно каша. Хотелось закрыть глаза и отдыхать, отдыхать, погружаясь в крепкий глубокий сон. «Когда Материя Великого Труда окрашивается в Белый цвет, это знаменует конечную победу Смерти над Жизнью. Ничто не возродится. Король исчез. Земля и Воды стали воздухом, conditio sine qua non,[17] правит Луна, и Материя обрела такую плотность, что Огонь бессилен ее уничтожить, и когда Художник зрит эту Совершенную Белизну, философы говорят, что пришла пора разорвать ставшие бесполезными книги. Visita interiora terrae, rectificando инвениес оццултум лапидем».[18] В голове гудело, шумело в ушах.

Только с третьего раза сумел он отбить горлышко второй бутылки. Оно осталось лежать под рукой. Стараясь не проливать слишком много вина, Фредрик вернул бутылку на тумбочку. Взял горлышко. Нащупал длинное острие.

Половина дела сделана, отдалось в заполнившей голову каше. Каша с вином, каша со сливками, каша Дрюма, желе, студень, манная каша, соус с хересом, маринад с коньяком, щербет, суфле, пудинг, паштет…

Сердце косули!

Он рассмеялся, не смеясь, не раскрывая рот, не напрягая гортань, не издавая звука. Потом сильно тряхнул головой и на несколько секунд вернул способность ясно мыслить.

Сжимая горлышко в руке, затолкал его под себя, под спину, туда, где жгло особенно сильно. Сильно порезался, но ничего не почувствовал. И принялся сверлить в постели дыру, механически прорезал простыню, углубился в матрац, набитый шерстью, которая путалась у него между пальцами. Хотел помочь левой рукой, но от нее было мало толку, она быстро онемела в неудобном положении под его крестцом.

Почувствовал, как жжет пальцы. Он продырявил постель насквозь? Это жар от «священника» обжигает пальцы? Вытащив из-под спины правую руку, он поднес ее к глазам. Красная… Красное вино. Кровь. Рука упала ему на лоб и осталась лежать без движения.

Поднять ее, Фредрик, поднять! Где-то в нем чей-то голос. Потом он услышал смех, истерический буйный смех отдался в ушах, и он вытаращил глаза. Тишина… Это Фредрик Дрюм хохотал. Его отражение в кривом зеркале. Его Идея, которая отделилась от него и насмехалась над ним.

Фредрик Дрюм был свободен. Фредрик Дрюм был пленен.

Наконец удалось поднять руку. Он повел ее по дуге, точно маятник, коснулся тумбочки, задел одну бутылку, и она упала на пол. Разбилась. Играй, свирель, танцуйте и пойте в честь Диониса!

Он почувствовал, что пальцы обхватили вторую бутылку. Взялся повыше — заткнуть отверстие. Острые края врезались в ладонь — приятно, щекотно. Подтянул бутылку к себе.

Она легла на кровать рядом с ним. Из-под ладони сочилось вино, он нажал покрепче. Миллиметр за миллиметром заталкивал бутылку себе под спину, пока не ощутил жар от дыры в матраце. И отпустил бутылку, давая вытечь тому, что осталось.

Услышал шипение. Почувствовал странный запах, увидел, как по бокам кровати поднимается что-то вроде пара. Голубоватое сияние сменилось желтым, желтое — красным, красное — каким-то тусклым. И вот уже не видно противоположную стену, не видно перекладины балдахина над головой. Фредрик Дрюм закрыл глаза.

«Сердце косули», — успел он подумать, прежде чем все почернело.

7. Он получает письмо, лежа на кровати, думает о следах птичьих когтей на песке и обнаруживает вдруг колыбель сангвиников

— Синьор Дрюм, синьор Дрюм! Проснись, синьор Дрюм!

Где-то в сером тумане качалось лицо, глаз, нос, рот. Лицо покрылось рябью, отступило, надвинулось ближе, большое, пугающее, будто обличье киклопа или водяного, единственный жуткий глаз приковал к себе Фредрика с мучительной гипнотической силой.

Вот он видел большой рот, красные губы смыкались и размыкались, точно рана среди звериного меха, густые черные волосы окаймляли пасть, которая огрызалась, жевала, дробила его кости так, что череп лопнул, словно крабий карапакс. Больно, больно, больно…

Голос был эхом, отдающимся в стеклянном туннеле, он врезался в Фредрика, кромсал его, и Фредрик, разрезанный на куски, парил кругами в туннеле вместе с жутким глазом киклопа, вместе с ртом, который то открывался, то закрывался, с рукой, с когтем, который вцепился в него и нажал на легкие так, что не давал вздохнуть. В горле, в груди, в носу щекотало, щекотало, казалось, он сейчас взорвется, рассеет туман, взорвет туннель, окружающее стекло.

Фредрик Дрюм сильно чихнул семь раз подряд, так сильно, что синьор Гаррофоли в испуге отступил от кровати.

Глаза Фредрика были открыты. Взгляд устремлен вперед, на человека, стоящего поодаль. Наконец он узнал черную шевелюру и бороду — это же монах, настоятель, хозяин гостиницы, где он жил.

Жил?

Фредрик тряхнул головой, изгоняя пульсирующую боль. По барабанным перепонкам ударил грохочущий водопад.

— Синьор Дрюм, в чем дело? Разве можно лежать так! Посмотри, что делается в комнате, сколько бутылок красного вина ты вылакал? Что я буду говорить Андреа обо всем этом? А французская мадемуазель была вне себя от досады и ярости, когда уезжала. — Синьор Гаррофоли подошел вплотную к кровати.

Фредрик улавливал лишь какие-то обрывки, отдельные слова, содержащие какие-то обвинения. Он в чем-то провинился. Осторожно подняв голову, он посмотрел вниз, на свои ноги. Увидел, что лежит одетый. Лежит на спине на большой кровати, под балдахином, в комнате… Внезапно Фредрик осознал, где находится, и понял — произошло что-то ужасное. Дурман, «священник», сильная жара, сладковатый запах… Схватка с бутылками!