Сломленный бог - Гарет Ханрахан

– Его повесят?

Его повесят. Иджа повесили.

Это было двадцать лет назад и происходит сейчас. Постоянно.

Перед Шпатом сады Палаты Закона. Колокол отбивает полдень, и под отцом откидывается виселечный люк. Идж падает, и при воспоминании об этом кажется, что его падение длится вечно, несравнимо дольше, чем хватило бы длины любой веревки. Шпат цепляется за руку матери, вообразив, будто отец сейчас провалится сквозь землю, выпадет в некое нижнее, упыриное царство и скроется в бесчисленных туннелях под городом. Останется жить, обретя какой-нибудь новый облик. Останется жить хотя бы в своих рукописях, если на то пошло.

Падение – это побег, чудесное избавление, победа на самом краю гибели.

Но падение перебивает рывок веревки.

В туннеле под Новым городом, у каменной стены, присел упырь. Темно, но темнота внизу нипочем им обоим – и Шпат, и упырь давно не нуждались в таких мелких условностях, как глаза, чтобы видеть во тьме.

Упырь ему знаком. Это Крыс. Когда Шпат подцепил загадочное каменное поветрие, медленно поедавшее его, замещая плоть камнем, то друзья с Борова тупика один за другим его побросали. Вот отец Карлы выталкивает ее из комнаты Шпата, а Бастон торчит на пороге – уходить неохота, а подойти слишком боязно.

Одни поняли, что ему не видать отцовского места главаря Братства. Других он отвадил сам. Однако Крыс остался. Упырей эта подлая хворь не берет. Упырей не донимает горечь, самопрезрение или отчаяние. Про всех Шпат знал, чем их зацепить, давил на слабые места, но Крыс сам определил Шпата в друзья, и на этом точка.

Крыс, да не Крыс. Крыс претерпел почти столь же законченное изменение, как сам Шпат. Прежний друг был уличным упыришкой, рыскал по подворотням и воровал туши на бойнях, чтобы приглушить голод по мертвечине. Но Крыс оказался одержим – избран? поглощен? – одним из гвердонских упырьих старейшин, некротических полубогов, обитавших в подземных глубинах. Никого из прочих старейшин уже не осталось – все погибли в войне с ползущими. Все, кроме этого существа, именовавшегося «владыка Крыс».

Крыс поскреб стену туннеля мощными лапами, постучал по камню. Огромные челюсти раздвинулись, и длинный лиловый язык облизнул зубы. Острые клыки, чтобы отрывать от костей трупную плоть, плоские коренные, чтобы крошить сами кости и добираться до мозга, до остаточного духовного вещества. Крыс с запинкой заговорил. Он хотел донести до Шпата что-то важное. Упырь, помогая жестами, произнес что-то про Черное Железо. Потом про алхимию.

Отголоски речи бессвязно звенели в разуме Шпата. Он старался вновь сосредоточить свое внимание, слепить фрагменты сознания воедино, но было очень трудно собраться… сгуститься…

Голос Крыса становился эхом, лишенным всякого смысла. Слова вливались в хор других, произнесенных в Новом городе слов, растворялись в шумном гомоне. Шпат силился вычленить их суть из бурлящей круговерти жизни. Он пробыл городом не так уж и долго, но хватка уже соскальзывала с поручня смертного мира. В общей массе проходящего сквозь него уже не различить отдельных слов, отдельных дней, отдельных жизней – он четко воспринимал их только вкупе, вроде того как множество ног, что шлифовали нахоженные ступени, как множество рук, что на счастье до блеска натирали облюбованное изваяние.

С досады Крыс снова шоркнул когтями по камню.

Глаза Шпата – это стены туннеля, потолок и все камни вокруг. Его уши на каждой поверхности. Он видит Крыса под сотней разных углов, и каждая из обзорных точек есть часть рассеянного, грозящего ускользнуть внимания. Его мысли – стайка детишек в переполненном городе. Легче легкого потерять их в запутанных переулках воспоминаний.

Скрежет увлек его на три года назад.

Скрежет по двери. Пришел Крыс. Шпат отложил бумаги и начал выгружаться с кресла. Если ухватиться за край полки, можно подтянуться без лишнего давления на левый бок. На коже каменные пластины, под нагрузкой они впиваются острыми краями в мышцы, и каждый раз при этом чувствуется, как холодок онемения прихватывает новые ткани.

Полка заскрипела под его весом. Вмятины на доске совпадают с каменными пальцами. Он встал, но зацепилась и оцепенела левая нога. Словно он балансирует на непрочном каменном столбе. Его охватил ужас, дыхание остановилось.

Падение всегда угрожало опасностью – если рухнуть на пол, удар может причинить незаметные внутренние повреждения, такие повреждения не отследить, пока не будет уже слишком поздно. Он представил, как тяжело бьется о немытый пол. Может, ударяется головой или в глаза попадает грязь, царапает тоненький хрусталик, ослепляя его каменной катарактой.

Он уверял себя, что не настолько хрупкий. Сам видел, как такие, как он, каменные люди отбивают пули, проламывают кирпичные стены, выдерживают страшные побои. Если под удар подставлены уже окаменелые части тела, то ничего страшного. Предохранять надо лишь убывающий запас живых тканей. Его жизнь отмерена квадратными дюймами плоти, пятнами еще не покрытой известью кожи шириной с ноготь.

– Дай минутку.

– Пошевеливайся, – прошуршал Крыс. – Тут ливмя льет.

На полке есть сосуд с алкагестом, как раз можно отсюда достать. Шпат наклонился, уперев для равновесия другую руку в стену. Подцепил пузырек, отыскал щель между каменных бугров на ноге и вогнал иголку. Огненное ощущение, в равной доле возбуждающее и мучительное, пронеслось по ноге. Паралич отпустил колено, конечность вновь свободно зашевелилась. Первый раз за эти дни он почувствовал пальцы. Алкагест бурлил в кровотоке пламенной рекой. Как будто бы камень таял и становился обратно податливой плотью. Шпат знал, что облегчение временно, но пока этого хватит.

Он бодро пересек комнату, отомкнул задвижку. Снаружи был Крыс, а еще на упыря опиралась, чтоб не упасть, какая-то человеческая девушка. Мертвенно-бледная, тряслась, на рукаве и губах сгустки рвоты. Первый Шпатов порыв – отнести ее и уложить на кровать, но каменная хворь передается прикосновением.

– Размести ее на моей кровати, – сказал он Крысу. На двери висели старые бинты. Шпат начал обертывать руки.

– Наткнулся у порта, – проворковал Крыс. – Пыталась шарить по карманам. Сообразил, что неплохо бы подержать ее здесь. Если ей полегчает, будет наша должница. Если умрет, сволоку тушку вниз. – Упырь облизнул острые резцы.

– К чертям иди, – слабо выдавила девушка. Она ощупала горло. – Ты что, уже?.. – Крыс отпихнул ее руку и выудил из разреза блузки кулон. Поднес к свету – на цепочке покачивался черный камень, амулет в оправе. Девушка потянулась за ним. Застонала. – Нет, это мое.

Шпат накинул одеяло на ее тощее тельце. Девушка закрыла глаза – похоже, проваливаясь в сон.

Крыс принюхался к ней:

– С корабля. Не здешняя. – Обнюхал снова, морща рыло, будто в попытке определить какой-то неуловимый запах.

– На вот. – Шпат отсыпал упырю несколько монет. – Сбегай на Агнцеву площадь, принеси поесть. Полегче для желудка. Из «Химической Пищи» Рэнсона, например. – Алхимическую пасту, сладкую и липкую. Каменные