Хаидэ - Елена Блонди

— …расскажу. О матери Тьме.

Имя повисло в ночном воздухе и вдруг раскрылось огромным цветком, кидая смятые лепестки до краев земли, упирая их в небо и они все росли, множились, шевелясь и заполняя мир, слоились, прилипая друг к другу, там, где уже не было места расти отдельно. И догоняя их, выстреливали из черной точки новые и новые.

Техути резко повернулся, откидывая руку, ударил ее о торчащий корень. Мгновенно над кустом возникла черная голова, еле различимая на фоне россыпи звезд. Дозорный внимательно и быстро оглядел спящего, и снова исчез, когда тот невнятно простонал, подтягивая ушибленную руку, и стих.

Во сне Техути пытался выбраться из гущи шевелящихся лепестков, отводил их от лица, содрогаясь, отворачивался, чтоб не касаться щекой, но проваливался, когда они, будто смеясь, раздавались под ногами. И смыкались над ним черными плоскими облаками, живыми, смотрели без глаз, как он, беспорядочно барахтаясь, проваливается глубже и глубже. Шея болела от того, что запрокидывал лицо, в отчаянных попытках не упустить из глаз последний кусочек открытого неба, а на скулы лоб и ноздри уже ложились мягкие, как ветхие погребальные пелены, черные кисеи. Громоздились нежными слоями и вот уже нет воздуха, нечем дышать.

— Есть чем, — прошелестел женский голос, — убери страх, доверься. Где твоя смелость, жрец и любящий? Хочешь ли ты, чтоб желания исполнялись? Вдохни… и новый мир откроется тебе.

Но египтянин сжал губы и, задерживая дыхание, выкатил глаза, цепляясь взглядом за звезды. Он был там! Был совсем рядом, когда его женщину, единственную, кого он хотел взять в жены до конца дней, забрали в храм, чтоб посвятить матери Тьме. И не сумел защитить ее. Струсил! Он спрятался и видел обряд, и увиденное высушило его, будто мумию и когда она кричала и билась, он промедлил, уговаривая себя, что не время и нужно еще немного подождать. Она была маленькая и очень смуглая, веселая — никто лучше Патех не пел смешных песенок. Полюбил он ее сначала из чистого упрямства, потому что тогда отец сватал за него дочь торговца скотом — унылую и длинноносую. А оказалось — Патех и есть его судьба. И мать Тьма забрала ее…

— Вдохни и поймешь, как сильно ты ошибался, — уговаривал нежный шепот, — есть истинная правда, без ложных словес. Не надо бояться ее. В черном свете истинной правды каждое несчастье имеет свою мгновенную плату. И каждое счастье тоже. Вдохни. И поймешь, что мучился зря. Столько лет. Был слеп.

— Там зло, — выдох был последним, в голове застучало, черные лепестки перед глазами стали багровыми.

— Не познавший темноты — не увидит света…

Он мог бы поспорить и привести множество доводов. Рассказать о том, что целые философские школы, вооружившись ложными аксиомами и хитрыми двусмысленностями, бьются, побивая друг друга одним и тем же оружием — одними и теми же словами. Мог бы. Но не было воздуха.

Он понимал, что спит. Но смерть пришла и стояла вокруг него темной густой водой. И он не мог кинуться в нее — умереть, не разжимая губ. Потому что боялся не проснуться. Потому что боялся потерять все. Боялся.

И он вдохнул. Ни единого движения не совершило спящее тело, ничто не отразилось на безмятежном лице. А во сне его лицо превратилось в площадь, крытую белым камнем, рот разверзся, как черный колодец, загудел и весь воздух до самого неба, все пространство, заполненное вьющимися черными лепестками, осыпающими с себя пыльцу древности, устремилось в мощную глотку, заполнило горло, ринулось в душу, засыпая ее черным сыпучим прахом.

И по мере того, как заполнялось нутро, страх уходил, сменяясь ликованием.

Вот я, я жив, радостен и голоден!

Голый и сильный, он поднимался с колен, касаясь пальцами белых камней бескрайней площади и выпрямляясь, осматривался вокруг. Бесконечность всего. Он задрал голову в небо. Бесконечность прозрачного синего воздуха. А ведь есть еще рыбы в морях. И степь!

Ухнув, завертелся волчком, топая и пробуя свое сильное голодом тело. Дышал до рези в легких и не мог надышаться.

Через площадь к нему шла черная тонкая женщина, придерживая на груди прозрачные синие одежды, тканые золотом. Протягивала руку. И смеялась, обнажая белоснежные зубы, сверкающие алмазными инкрустациями.

— Это ты? — он тоже протянул к ней руки.

— Я! Я — Онторо-Акса, сильный Техути, я твоя подруга снов. Позволь мне поклониться тебе, обращенный матери Тьмы. Это радость. Праздник!

Смеясь, он взял ее руки и не дал склониться в низком поклоне.

— Я и так счастлив. Расскажи мне, расскажи мне… что хочешь.

— Нет, сегодня твои желания драгоценны. Ты хотел избавиться от раскаяния и тоски, так посмотри же на маленькую веселую Патех.

Онторо взяла его руку и повернула, показывая. За их спинами площадь превратилась в сад, убранный цветами и лианами. Среди маленьких ручьев, что стекала водопадами в озерца, танцевали девушки и юноши, вертясь, подхватывая друг друга и заливаясь смехом. А посреди сада на пышно убранном кресле сидела его Патех, держа в одной руке чеканный кубок, а в другой яркий цветок. Пела и смеялась, подносила кубок к губам и, отпивая, покачивала красивой головкой.

— Ты хотел дать ей домашний труд, покорность суровому мужу, поверь мне — ты был бы ей суровым мужем, потому что любовь твоя быстро пошла бы на убыль, как только добился своего…Тяжкие роды, и после третьих она умерла бы в горячке, а ты в это время был на празднике в храме и не смог бы даже держать ее остывающую руку. Прости, но это так. А сейчас она счастлива, видишь?

Патех взмахнула цветком и бросила его в смуглого красавца, что плясал неподалеку. Тот подбежал к ней и, склоняясь, поцеловал ухоженную ножку в красивой сандалии. Поднимаясь, обнял.

Техути рассмеялся, глядя, как двое соединяются поцелуем.

— Я счастлив за нее.

— Видишь, твоей вины нет! А если захочешь, она одарит любовью и тебя.

— Нет-нет, пусть тешится. А чем она платит за счастье, подруга Онторо?

Девушка снова взяла его за руку, отворачивая от картины чужого счастья.

— Это не твое счастье и плата за него не должна тебя волновать. С этого мига только ты есть. И все в мире должно происходить так, чтоб это было счастьем тебе. Ты — середина мира!

— Но тогда…

Онторо рассмеялась, поддразнивая.

— Тогда. Тогда! Скажи, любящий Техути, точно ли хочешь узнавать дальше? Или просто кивнешь и скажешь — да, мне хорошо.

— Да, — сказал он, прислушиваясь к себе, — да. Мне хорошо.

— Так и будет. Мать поможет тебе достигать целей. И ты добьешься всего.

— А какой будет плата? Ты еще не сказала мне.

Они шли по белым камням, и ступни охватывало приятное тепло. Края прозрачных одежд Онторо омахивали теплую белизну, показывая темные щиколотки и сильное колено, блестящее, как черное дерево.