Додо - Сильви Гранотье

– А вы?…

– Сын Хуго, да.

Странная интонация в слове «сын» заставила меня внимательно в него вглядеться. Следующая фраза прозвучала как объяснение.

– Его приемный сын.

– Сын Хуго… и его жены?

– Хуго не женат. С чего вы взяли?

Подобное предположение его здорово позабавило.

– Он был женат.

– Никогда. Могу поручиться, что он никогда не был женат.

Он говорил со мной так спокойно и непринужденно, что у меня потеплело на сердце. Ни исходящая от меня вонь, ни моя голова горгульи, ни нелепый наряд – ничто не служило преградой. И однако одной фразой он обрушил целый пласт моей жизни. Хуго лгал мне с самого начала. Но почему? Из страха, что я его на себе женю? Но ведь он сам все выложил, еще до того, как я успела задать вопрос? Зачем заранее обороняться от того, чего он желал, по его словам, больше всего в жизни?

– Надеюсь, он вам не наплел, что женат? Пейте, пока горячее. – Он прищелкнул языком, покачал головой. – Ох уж этот Хуго! Я очень заинтригован, Доротея. Кто же вы такая, что вызвали настоящее землетрясение в столь гладкой и размеренной жизни моего дорогого папочки?

– Землетрясение?

– Ну, можно и так сказать. У каждого свои землетрясения. У Хуго Мейерганца, например, порезаться утром при бритье, чаще обычно вздергивать бровь, забыть ключи на столике в прихожей – все это явные признаки серьезных внутренних потрясений.

– Но я только что увидела Хуго впервые после двадцати лет.

– А вот он говорил о вас, сидя на этом самом месте, два дня назад.

Два дня назад – значит, в день встречи у больших магазинов.

Пронзительный звонок заставил меня подскочить.

Ксавье снял трубку с настенного телефона. Послушал, озорно подмигнул мне, объявил, что он пьет чай, что нет, никого, договорились, нет вопросов, и он сам скоро уходит.

– Это был он. Приедет через полчаса. Так что я говорил? Ах да, тут-то я вами и заинтересовался. Хуго заперся на втором этаже со своим швейцарским другом, Луи Берковье, и говорили они о вас – дескать, именно вы просили милостыню на тротуаре, это точно, и что хуже момента не придумать. Вроде бы они колебались – то ли ничего не делать, то ли заставить вас замолчать. Дальше я не услышал, потому что Хуго подошел к двери, и я пулей понесся наверх к себе.

Я спросила, кто такой Берковье, – это имя мне ничего не говорило. Может, одной детали будет достаточно, чтобы вышибить у меня из ушей застарелые серные пробки, которые мешают мне услышать некоторые отголоски прошлого.

– Луи – он вроде старой мебели: я его знал всегда. Он занимается всеми посредническими компаниями, через которые переводят фондовые средства, прибыли, долевые паи и все такое прочее для продюсерской фирмы. Точнее ничего сказать не могу, потому что я и финансы… Конечно, меня насторожила мысль, что какая-то женщина, бомж по имени Доротея, способна встревожить этих двух махинаторов. По правде сказать, я даже отправился к «Шоппи» на площади Пигаль, где, как они сказали, вы спите, а там узнал, что произошло убийство. Шутки в сторону, я весь похолодел. Я не верил, что они способны на такие крайности. И начал подумывать, не пора ли что-то предпринять, чтобы опередить эту весеннюю генеральную уборку. И тут бац! – вы появляетесь, словно уличный цветочек, живая, здоровая, уф!

Это было мило: еще одно предчувствие весны, на чей приход в мою теперешнюю жизнь я уже и не рассчитывала. С другой стороны, рассказ Ксавье только добавил помех, а на этих волнах и без того было ничего не разобрать.

– Мы еще увидимся?

Он задал мне вопрос, как трепетный ухажер.

У меня путались мысли, а мой старый ссохшийся кокон трещал и впитывал влагу, рискуя дать течь.

Он не позволил мне и слова вставить. Объяснил, что должен подняться к себе, в свою комнату на третьем этаже, потому что Хуго ни в коем случае не должен заподозрить, что мы разговаривали, он и так был недоволен тем, что Ксавье дома, в то время как предполагалось, что он занимается с приятелем. Ну? Что я на это скажу? Я согласна поработать с ним в команде?

Почему в команде? Уборка чего и перед какой весной? Вдобавок к полному смятению, я еще и здорово сдрейфила, говоря по-простому. Я мечтала найти Хуго, а тут его сын спокойно вырядил его в костюм убийцы!

Ксавье моментально успокоил меня, как будто читал мои мысли. Он будет рядом: Хуго трус, но не глупец. Если он позвал меня к себе в дом, то исключительно чтобы поговорить, ни для чего другого.

Это невинное дитя не видело ошметков Жозетты, которые по-прежнему маячили у меня перед глазами. И он не мог знать, что Хуго когда-то уже избавился от одного трупа.

Он вслух прикинул, что до половины первого у него занятия. В час дня меня устроит?

Я сказала «да», потому что моя судьба была отвечать этому мальчику только «да», и еще одно «да» на предложение встретиться у «Веплера».[15]

– Отлично. Я счастлив, что нашел вас, Доротея. Все будет хорошо. Вам нужны деньги?

Я потрясла головой, надеясь, что стряхну ступор с мозгов. В тот момент, когда он уже выходил, я задержала его:

– А почему вы так уверены, что он никогда не был женат?

– Хуго? Он педераст. И уж если кто может в этом поклясться, так это я.

Его взгляд потух и снова осветился – так быстро, как проглядывает солнце сквозь легкую тучку. А я задохнулась: это последнее уточнение подействовало на меня, как струя кислоты на потемневшее от времени дерево.

15

Скажу по правде: я чуть не сбежала без оглядки. Оглядела безупречную кухню, где даже от днищ кастрюль несло новьем. Я была жирным дерьмовым пятном на этом замысловатом рисунке, замысел которого мог оценить только глаз знатока и только с большого расстояния. Но зачем? Все это не укладывалось ни в какие рамки.

Прозрачный хрусталь, на котором я воздвигла свой мемориальный ансамбль, оказался простым плевком. А в харканье я разбираюсь, как и во вранье. Едва я успела прийти к этому горькому выводу, как услышала скрип входной двери, шаги в холле, и вскочила, словно почтительная идиотка. Пока я приказывала себе сесть обратно, черт меня задери, и заклинала всех пятнадцать Доротей, готовых отстаивать каждая свое мнение, немедленно заткнуться, Хуго уже вошел в кухню, протягивая руки, изображая на лице фальшивое волнение, и обратился ко мне:

– Доротея, ах, Доротея.

Любительский театр, но если б я была на час помолото заглотила бы и червяка, и крючок, и леску по самую удочку.

Нe было ни грома, ни молнии, ни клубов дыма, но в этот момент родилась новая Доротея, прежде никогда не существовавшая, – первоклассная актриса: Квази лопнула бы от зависти. В конце концов, обычным людям не хватает высшего драматизма, например, поставить свою жизнь на точность интонации. Думаю, я была на высоте.

Во-первых, я не сделала очевидного, то есть не бросилась в его распахнутые объятья, а проявила некоторую сдержанность. Постаралась придать себе одновременно взволнованный и недоверчивый вид. Он опустил руки.

Глаза его обежали помещение, и он со смущением сказал:

– Тебя встретил мой сын? И усадил на кухне. Вот маленький паршивец. Такой сноб. Поднимемся в мой кабинет, там будет удобнее. Я возьму твою кружку? Хочешь поесть чего-нибудь? Иди сюда, это надо снять.

Я позволила ему снять с меня брезентовую куртку, под которой я носила с самого сентября толстый свитер на молнии с узорами, которые не скрывали пятен. Он сделал вид, что ничего не замечает, повесил мою куртку в шкаф, не выказывая отвращения. Побеспокоился, не жарко ли мне в моей дырявой шерсти, но тут я перевела стрелки в правильное положение, поинтересовавшись, который час. Получив ответ, заявила, что у меня скоро назначена другая встреча и долго задерживаться я не могу.

Я двинулась впереди него по лестнице, и это меня не успокоило. Мы остановились на втором этаже, и он обогнул меня, чтобы отворить дверь своего кабинета, который полностью соответствовал всему облику дома, то есть был необъятным. Усадил меня в уголке, таком же уютном, как те странные места, где руководители государств вроде бы непринужденно болтают, улыбаясь друг другу, на радость фотографам.

Потом уселся напротив, наклонился вперед, обхватив руками колени, весь внимание и сосредоточенность, и спросил:

– Ну как у тебя дела?

Если б у меня поднакопилось газов, я бы пукнула ему в физиономию, но что делать – не всякий день праздник.

Потребовалось немедленное разъяснение:

– Мои дела сам видишь. И тебе на это плевать не меньше, чем мне. Слушай, Хуго, время прошло, и я сейчас не в том состоянии, чтобы претендовать на что-либо или на кого-либо. Мне нужна твоя помощь. Нет, не финансовая, сейчас объясню. Но сначала скажи, что это за белиберда с Риталем?[16]

Он засмеялся – несколько нервозно, как мне показалось.

– Ты не изменилась. Всегда прямо к цели, никаких фиоритур. Как я тебя узнаю. – И это он мне, королеве уверток! – Ладно. О Ритале. Его зовут Витторио Альфиери. Бизнесмен и мой партнер по тому продюсерскому проекту, который я сейчас запускаю. Ты, конечно, о нем не слышала…