Чарльз Мэнсон: подлинная история жизни, рассказанная им самим - Нуэль Эммонс

Полной грудью я вдыхал свежий воздух и не мог им надышаться. «Я свободен, я вышел на волю. Я могу идти, куда захочу, я могу делать все, что мне вздумается. Мне больше не надо становиться в строй, чтобы идти есть, или вставать по утрам под звон колокола. Никто больше не скажет мне "встань в строй, Чарли" и не прикажет подняться с места для переклички», — говорил я себе. Эти слова должны были взволновать меня, но вместо этого я чувствовал пустоту в душе. Страха не было, но я ощущал себя потерянным и очень одиноким. Вот сидел я здесь в своем десятидолларовом костюме, с тридцатью долларами в кармане, с адресом человека, который будет присматривать за мной, и парой телефонов бывших приятелей по тюрьме, просивших позвонить, как выйду. Это было 21 марта 1967 года. День был ясный, солнечный, дул прохладный, освежающий ветер, но я был как в тумане.

Должно быть, я пропустил несколько рейсов парома, пока так сидел. Я видел все вокруг, но ничего не осознавал. Я все думал, что же буду делать, доложившись контролеру? Обращенный ко мне голос вернул меня к реальности: «Эй, приятель, хочешь, подброшу до Педро?» Это был водитель грузовика, каждый день бывавший на Терминал-Айленде. Он был знаком с тюремными порядками и мог запросто подвезти парня, который только что освободился. Нет, спасибо, отказался я, и вновь погрузился в свои думы. Я не замечал, как идет время, но догадался, что прошла уже пара часов к тому моменту, когда я вновь услышал: «Точно не надо подбросить тебя куда-нибудь?» Это был тот же водитель. Я забрался в грузовик, и мы поехали по мосту. Водитель оказался дружелюбным разговорчивым парнем. Ему было любопытно, за что и как долго я сидел. Он только присвистнул, услышав, что я сидел в тюрьме с 1960 года, и спросил: «Слушай, как же можно сидеть так долго?» Потом он сказал, что как-то пробыл в кутузке, куда попал по пьяни, целый выходной и чуть с ума не сошел. Мы посмеялись и сошлись на том, что ему крупно повезло. Не прошло и пяти минут после нашего знакомства, как парень уже раскуривал косяк. Я просто понять не мог, как это он не боится, что его могут засечь. Мы начали курить. У меня не укладывалось в голове, что мы курим травку и едем в это время по дороге, а вокруг полно машин. Боже мой, последний раз я курил траву в соответствующей компании, да и то никто не стал бы раскуриваться, если был риск, что тебя заметит кто-нибудь из «правильных». С той поры, когда в 1960 году за мной захлопнулись тюремные ворота, слишком многое изменилось, и мне предстояло с этим столкнуться.

Новый знакомый пригласил меня к себе и сказал, что при желании я могу остаться у него на пару деньков. Почему бы и нет? У меня точно не было других вариантов. Он подвез меня к надзирателю, чтобы я мог отметиться, а потом мы поехали к нему домой. Когда мы вошли, парень представил меня своей жене: «Мардж, это Чарли». Она улыбнулась и проявила ко мне расположение. Обед был уже готов, и на столе стояли две тарелки. Не спрашивая меня, отобедаю ли я с ними, она поставила на стол еще одну тарелку. За едой она спросила, где я работаю. Не успел я рта раскрыть, как ее муж опередил меня и сказал, что я только что вышел из тюрьмы и останусь у них на ночь или на пару дней. Улыбка исчезла с лица женщины, и она не знала, как сохранить прежнее дружелюбие по отношению ко мне. Я переночевал у них и мог бы остаться дня на два, как и было предложено, но, в отличие от мужа, Мардж не хотела оставаться под одной крышей с бывшим заключенным. Не хочу сказать, что она была груба со мной, но я почувствовал напряжение, возникшее сразу после того, как выяснилось, что меня только что выпустили из тюрьмы.

На следующее утро парень подбросил меня до Лос-Анджелеса и высадил перед зданием, где работал мой контролер. Я зашел в кафе и выпил чашку кофе, раздумывая, что же мне делать дальше. У меня возникло неожиданное желание поехать в Голливуд и попробовать найти там кого-нибудь из тусовки, знакомой мне в конце пятидесятых. Но при мысли об этих людях меня кольнула обида: я вспомнил, что они не откликнулись, когда восемь лет назад мне понадобились деньги для поручителя. Ну уж нет! Никто из них мне был больше не нужен. Вместо того чтобы рвануть в Голливуд, я пошарил в карманах и вытащил телефонные номера освободившихся раньше приятелей, просивших позвонить. Один из номеров был в Сан-Франциско и принадлежал парню, с которым у меня были довольно хорошие отношения в тюрьме, так что сначала я позвонил по этому номеру. «Конечно, подъезжай, я тебе что-нибудь подыщу», — пообещал мне друг. Тогда я пошел к контролеру и сказал ему, что в районе Залива у меня есть родственник, который согласился помочь мне найти работу и пожить у него, пока я не встану на ноги. Я спросил, могу ли ехать на север. Контролер был согласен на все, что могло облегчить начало моей жизни на свободе, и выдал мне разрешение покинуть Лос-Анджелес и переехать в Северную Калифорнию.

Фриско и новое поколение, ходившее по его улицам, — это было что-то. В тюрьме парни говорили мне: «Приятель, ты сидишь с 1960-го, ты не поверишь, как все изменилось». А потом они описывали все, что происходило в Хэйт-Эшбери и через залив в Беркли. По их рассказам выходило, что все действительно круто переменилось. Кое-чему я верил, но большую часть списывал на обычный для тюрьмы вздор. Но, черт возьми, они не сочиняли! С тех пор как я был на свободе последний раз, и впрямь произошли кое-какие крупные перемены.

Знакомый, которому я позвонил, оказался «воротилой». Он занимался буквально всем: принимал ставки, торговал наркотиками, был сутенером и скупал краденое у известных воров. У него были такие связи, что я поверить не мог. Он предложил пристроить меня к какому-нибудь из этих «дел». Восемь лет назад я бы согласился, не задумываясь, но сейчас я был полон решимости жить честно и дать себе шанс. Не хочу сказать, что исправился настолько, что был готов отказаться от косячка или от амуров с несколькими девушками одновременно. Но в то же время я не хотел возвращаться к воровству и прочим делам, из-за чего мог снова загреметь в тюрьму. Зато я согласился пойти на прослушивание, которое приятель пообещал устроить мне в ночном клубе у своего друга в районе Норт-Бич. Во время прослушивания я держался молодцом, стараясь вести себя спокойно, без лишней суеты. Я перебирал струны своей гитары и напевал песни, популярные в пятидесятых. Прослушав меня, владелец клуба быстро пробарабанил пальцами какую-то мелодию по стойке бара и сказал: «Слушай, приятель, у тебя есть способности, и играешь ты хорошо, но ты отстаешь на десять лет. Знаешь, музыка сейчас такая, — и он простучал мотив пальцами, — па-па-па-па, а не да-а-а, да-а-а. Вали отсюда, разучи репертуар поновее, а потом заходи». Мужик даже не понял, насколько он был прав, сказав, что я опоздал лет на десять. И это касалось не только музыки.

До того как я оказался в тюрьме в 1960 году, я неплохо ориентировался на улице и, хотя знал, что не достиг больших высот в том, чем пытался заниматься, все же считал, что боек на язык и знаю, что где почем. Обитатели тюрьмы всегда в курсе, что происходит на воле, но вот, черт, в вещах, творившихся во Фриско сейчас, восемь лет спустя, я был полным профаном, чувствовал себя извозчиком, пытавшимся угнаться за реактивным самолетом. Чтобы раздобыть пакетик травы в пятидесятых, надо было позвонить нужному человеку, а то и двум и к тому же быть очень осторожным с этими людьми. Если парень хотел снять девочку, он водил ее в ресторан несколько раз, прежде чем получал право поцеловать ее на прощание. Теперь люди стали все делать быстро: темп жизни ускорился — вместе с музыкой, и было похоже, что все вокруг охотно подстраиваются под этот новый темп. Хорошенькие девчушки бродили повсюду без трусиков или лифчиков и просили секса. Марихуану и галлюциногены предлагали прямо на улице. Это был другой, непривычный для меня мир, и мне казалось, что он слишком хорош, чтобы быть правдой. Новый мир был мечтой заключенного, и, просидев взаперти целых семь лет, я не отшатнулся от него. Я стал частью этого мира и его поколения.

Винсент Бульози, обвинитель у меня на суде и один из авторов книги «НеКег-ЭкеКег», заставил людей поверить, что, освободившись из тюрьмы, я, не жалея сил, стал развращать нашу молодежь. Эй, да эти детишки сами знали все на свете и все попробовали! По сравнению с ними я был младенцем! Я спал в парке и называл его своим домом. Я чистил обувь, чтобы заработать деньги на еду, пока пятнадцатилетний пацан не вытащил меня. Я видел его несколько раз, когда ловил желающих почистить обувь. Однажды я спросил его, мол, почему ты не в школе, приятель? Он ответил, что не ходит в школу. Ладно, тогда где ты работаешь — был мой следующий вопрос.

— Работаю? Да из какой глуши ты взялся? Я не работаю, — с негодованием ответил паренек.

— Слушай, если ты не учишься и не работаешь, как же ты живешь?

— Ты что, коп? — спросил мальчишка.

— Черт, нет, я не из полиции. На самом деле я только что вышел из тюрьмы и словно какой-то чужак в незнакомой стране.