Картинки дипломатической жизни. Воспоминания сотрудника миссии Российской империи в Вашингтоне, Брюсселе и Лондоне - Петр Сергеевич Боткин

какую-то победу. Между Квириналом и Белым домом происходил обмен любезностями, шла речь о возведении посланника в послы и о преобразовании итальянской миссии в посольство.

– Вот видите ли, юный друг мой, – говорил мне, прогуливаясь по вашингтонским бульварам старый дипломат, – судьба наша, современных дипломатов, поставлена в зависимость от целого ряда случайностей…

Вы можете с неба звезды хватать и вместе с тем так оскандалиться, что история пригвоздит вас к позорному столбу, и, наоборот, петый дурак может прослыть за тонкого дипломата, если в известный момент окажется на месте или будет отсутствовать. Все зависит от обстоятельств, в которых мы, дипломаты, совершенно неповинны…

Вспомните для примера историю новоорлеанского линча… Ведь дело чуть не дошло до вооруженного столкновения… В Италии под влиянием печати люди были так наэлектризованы, что требовали войны, готовы были наброситься с ножами на американских туристов, довольно было одной спички, чтобы возгорелся пожар, и бедствия были бы неисчислимы… Из-за чего? Из-за одиннадцать линчированных хулиганов. К счастью, правительства Соединенных Штатов и Италии догадались разорвать сношения и отозвать представителей.

К счастью также, что это случилось как раз во время, когда такая мера могла удовлетворить обе стороны, но сам итальянский посланник в этом деле был вовсе ни при чем. Он послужил только козлом отпущения – вот и вся его заслуга, за которую его теперь чествуют и здесь, и дома… Козел отпущения и больше ничего… равно как и случай линча послужил лишь предлогом для разжигания страстей, но линч сам по себе, суд линча здесь ровно ни при чем… Случись то же самое в другой момент и не подхвати газеты этого инцидента, новоорлеанская расправа прошла бы без последствий.

Так-то, мой юный друг, зарубите себе это на ум: современный дипломат есть козел отпущения. Хорошо, когда обстоятельства складываются в его пользу, а если нет – ничего не поделаешь: пиши пропало.

Оклаваха, или Поездка во Флориду

Хотя я был молод и крепок здоровьем, но американский сезон оказался и мне не по силам.

Всю зиму я, как мячик на теннисе, перелетал из Вашингтона в Нью-Йорк и обратно. В то время не было ни автомобилей, ни аэропланов, приходилось довольствоваться ночными поездами и спальными вагонами, чтобы не пропускать утренних канцелярских часов в посольстве и в то же время обедать в Нью-Йорке, наслаждаться оперой, дирижировать котильонами, ставить живые картины, участвовать в благотворительных спектаклях и т. и.

Сколько раз прямо из театра в Нью-Йорке, во фраке, я спешил на поезд, брал ванну в моем отделении слипинга и ложился спать, чтобы рано утром в Вашингтоне прямо со станции скакать за город на конную охоту, а уж в 10 часов я был в посольстве и работал, не разгибая спины часа два с половиной. Затем следовал завтрак, званый завтрак у одной из вашингтонских хозяек, с завтрака опять на станцию. В Нью-Йорк приезжал как раз вовремя, чтобы переодеться и ехать обедать, а после обеда – театр, на бал, а там опять в поезд и т. д.

Круг моих знакомых до того расширился, что я в полном смысле слова был завален приглашениями, большую часть которых не был в состоянии выполнить.

На несколько недель вперед все мои дни были разобраны. Сколько времени уходило на одну переписку, посылку телеграмм и писем в ответ на приглашения, – я и сосчитать не могу.

Конечно, такая жизнь была утомительна, но, как говорится, я втянулся в нее и по-своему наслаждался ею. Когда, однако, настал пост, я почувствовал необыкновенную слабость, головокружения и непреодолимую жажду отдыха. Мне захотелось уехать на юг, лежать на берегу моря, ни о чем не думая, ничего не делая и никуда не спеша.

Но куда ехать? Всюду знакомые, приглашений не занимать стать, а меня тянуло на лоно природы, отдохнуть в одиночестве. Мой выбор остановился на Флориде. Там, у берега моря, есть живописное местечко, городок Святая Августина, основанный испанцами еще в шестнадцатом веке, там, слышал я, недавно открылась новая гостиница «Понс де Леон». Местечко еще не успело сделаться модным, поеду туда. Кстати, от Святой Августины рукой подать до реки Оклавахи, до которой я уже давно добирался. Оклаваха, насколько я мог себе представить по описаниям, изображала Америку Майн Рида, непочатый край, дикость природы во всей своей прелести – поеду туда.

Добрейший посланник легко отпустил меня на неделю, я быстро собрался и вылетел из Вашингтона, как птица небесная из золотой клетки.

Мне не удалось, однако, уехать совершенно одному. По свойственной мне общительности, я столько болтал о путешествии во Флориду, что, сам того не подозревая, соблазнил трех коллег: один англичанин, один испанец и один француз вызвались меня сопровождать. Не успели мы доехать до Святой Августины, как обнаружилось, что все мы едем с различными целями. Секретарь английского посольства запасся рекомендательными письмами к американским миллионерам, прибывшим на открытие великолепной гостиницы «Понс де Леон» в собственных вагонах. Англичанин так и завяз в этих роскошных пульман-карах. Испанец, прекрасный игрок в теннис, сгорал желанием сделаться чемпионом и выиграть приз «Понс де Леон» на состязании. В поте лица своего он работал как вол с утра до вечера на теннисе, а что касается французского атташе, то с ним на следующий же день по приезде в Святую Августину произошло маленькое приключение с неожиданными последствиями.

Дело в том, что в первый же вечер черт нас попутал пойти в местный кафешантан. Взяли ложу, заказали шампанское. Сначала все было как будто прилично, но вдруг на сцене появилась француженка из Монмартра. Уж не помню, что она была – певица или танцовщица – кажется, и то, и другое, – во всяком случае, она со сцены как ни в чем не бывало перепрыгнула в ложу и объяснила этот жест удовольствием увидеть своих, европейцев. Вела она себя до крайности развязно, шампанское пила, как сельтерскую воду, а американцев ругала на чем свет стоит.

Французик наш воспрянул.

– Какое наслаждение, – говорил он, – распоясаться после чопорного Вашингтона. – И тут же, в ложе, пустился танцевать канкан с соотечественницей. К счастью, кто-то догадался спустить занавеску в ложе, а то бы американские репортеры прошлись на наш счет.

Как бы то ни было, французский атташе на следующий день бежал из Святой Августины. Перед отъездом он зашел ко мне сказать, что никогда не видел Нового Орлеана. Я понял. В тот же вечер француженка из Монмартра была снята с афиши кафешантана. Надо полагать, что и она не видела Нового Орлеана.

Я остался один в «Понс де Леон». Гостиница была переполнена народом, в особенности много было дам, барышень и подростков, с утра до вечера разодетых в пух и прах. Я не