Тайная история американской империи: Экономические убийцы и правда о глобальной коррупции - Перкинс Джон М.

Члены тибетского семейства приветливо заулыбались, когда мы подошли, а женщина встала и подвела яка поближе ко мне, как бы предлагая его погладить. Потом снова села, жестом приглашая нас с переводчиком присоединиться. После взаимных приветствий и представлений мы заговорили о том, как им живется на Тибете под властью китайцев. Услышав слово «китайцы», девчушка тут же закрыла лицо ладошками с растопыренными пальцами и из-под них стала хмуриться и корчить рожицы. Потом довольно захихикала.

Мужчина, видимо, ее дед, заговорил: «Мы, знаете ли, уже привыкли, что чужеземцы вечно устанавливают здесь свои правила. Так было всегда, еще со времен прадедов моих прадедов. На нашу землю все время приходили то одни захватчики, то другие. Мы всегда называли их “истребителями кочевников”, — беззубо улыбнулся он и потрепал девочку по плечу. — Почему же в ее время что-то должно измениться?»

«Беды начались с тех пор, как миром стали править мужчины», — вступила в разговор пожилая женщина.

Удивившись, я спросил, что она имеет в виду.

«А посмотрите вокруг. Всем теперь заправляют мужчины. Когда-то я жила в городе и ходила в буддийский храм, но все время замечала, что на всех важных постах, ну, например, в правительстве, одни только мужчины».

«Это правда, — подхватил старик, — в прошлые времена женщины всегда держали нас в узде. — Тут он вновь осклабился. — А без этого мы дичаем — охотимся, рубим лес и все такое. Зато женщины всегда чувствовали, когда надо прекратить все это и останавливали нас, мужчин».

Речи старика напомнили мне о племени шуаров из далекой Амазонии. Те тоже считали, что при равенстве мужчин и женщин каждый пол выполняет свою роль. Мужчина — воин и добытчик, он охотится на диких животных, чтобы была пища, рубит лес, чтобы было на чем готовить еду, и воюет с другими племенами. А женщины воспитывают детей, выращивают полезные растения, поддерживают огонь в домашнем очаге и еще выполняют очень важную функцию: говорят мужчинам, когда пора остановиться.

Как объясняют шуары, мужчины продолжают убивать животных и рубить лес, даже когда уже вдоволь пищи и дров — до тех пор, пока женщины не велят им остановиться. Те из шуаров, что побывали в Соединенных Штатах, были потрясены жестокостью, с которой уничтожается природа, тем, как безжалостно леса и поля закатывают в бетон, строя автострады, города, торговые пассажи. «Что же случилось с женщинами? — спрашивали они. — Почему женщины больше не останавливают мужчин? Почему думают только о том, как бы накупить побольше вещей?»

Было удивительно, насколько схожие взгляды у таких разных народов, которые разделяют десятки тысяч миль, — у шуаров, затерянных в дебрях амазонских лесов, и кочевников, обитающих на высокогорных плато Гималаев. Я много размышлял об этом по пути в Лхасу. «Возможно, — думал я, — представители столь разных культур Земли являются носителями истинных гуманистических ценностей. Может быть, для того чтобы изменить наш мир к лучшему, достаточно просто восстановить равновесие между мужским и женским полом».

Очевидно, что корпоратократия — носитель и средоточие явно мужского начала, и в ее интересах подталкивать человечество к безудержному массовому потребительству, тогда «все, что мы должны сделать», чтобы облагородить мир, перерастает в грандиозную по масштабам задачу. Однако, вдумавшись хорошенько, понимаешь, что не так уж она невыполнима, как кажется. Достаточно усилить влияние противоположного, женского начала!

Важно осознать, что корпоратократия покоится на «мужской» иерархии и власть ее подпитывается нашей готовностью принимать за норму крайние формы всепоглощающего материализма. Надо, как я понял, попытаться отвадить оба пола от чрезмерного пристрастия к «покупательству». А оно настолько глубоко проникло в сознание современного человека, что даже после национальной трагедии 11 сентября президент Соединенных Штатов, обращаясь к народу Америки, в качестве средства от стресса предложил шопинг.

Он призвал граждан больше покупать, чтобы отвлечься от переживаний, поддержать экономику и продемонстрировать презрение к террористам. И столь огромной мощью обладает этот посыл, что даже в Тибете бедные погонщики яков, в силу исконного уклада жизни безмерно далекие от мира торговых пассажей, от меркантилизма и стяжательства, поспешили что-то нам продать.

На память пришла книга Джудит Хэнд «Женщины, власть и биология мира» (Women, Power and the Biology of Peace). В ней говорится о том, что на протяжении всей истории войны служили механизмом, позволявшим мужчинам реализовывать биологический императив продолжения рода — стремления как можно шире распространить свое семя. Периоды же стабильности больше импонируют женской природе. На представительницах прекрасного пола лежит обязанность рожать, вскармливать и растить потомство.

Как утверждает автор, чтобы сделать общество более мирным и стабильным, женщины должны оказывать более существенное влияние на принятие решений. Именно эту мысль, правда, в упрощенной интерпретации, услышал я из уст тибетских кочевников — они подтвердили вывод, к которому пришла доктор Хэнд.

Но раз в современной семье именно женщины являются главными приобретателями товаров, размышлял я, следовательно, надо помочь им осознать, что не кто иной, как корпоратократия, ежедневно и ежечасно порождает соперничество и раздоры в нашем мире. Можно положить им конец, только отказавшись от терпимого отношения к материализму.

Женщины всего мира должны возвысить свои голоса и дружно потребовать от компаний, продукты которых они приобретают, справедливо, по-человечески относиться к рабочим, чьим трудом эти продукты создаются, — независимо от того, в какой стране они живут.

В городе, где вырос нынешний далай-лама, мне преподали совсем иной урок.

13

Диктатура финансов

Лхаса показалась мне самым тибетским из всех городов, которые мы посетили за время путешествия. Величественно возвышающийся над городом дворец Потала, где вырос нынешний далай-лама, узкие извилистые улицы, низенькие домики с плоскими крышами, сказочно прекрасные храмы, огромные конические башни буддистских святынь — ступ, — от всего этого веяло спокойствием и тишиной.

Это особое чувство было знакомо мне по прошлой, пятилетней давности, поездке в Ладакх и сельские районы Тибета, однако же ни Цетанг, ни другие города, которые мы посетили в эту поездку, не вызывали подобного чувства. Уж слишком навязчиво ощущалось там китайское присутствие. По улицам по-хозяйски расхаживали солдаты в китайской военной форме, а транспаранты, рекламные щиты и растяжки изобиловали традиционными китайскими символами. Прилавки магазинов и лотки уличных торговцев были завалены ходовым китайским товаром, преимущественно из пластика — этакий символ современного индустриального общества.

Мы разместились в удивительно симпатичном, уютном отеле, построенном и управлявшемся тибетцами. В номере я сразу же повалился на мягкую широкую постель, обложился маленькими разноцветными подушечками и принялся не торопясь просматривать дорожные заметки, которые делал в своем портативном компьютере. Я беру его с собой во все поездки. Мне хотелось еще раз обдумать выводы насчет материализма и меркантилизма, а также роли международного бизнеса в мировом финансовом кризисе 1997 года, который больнее всего ударил по азиатским странам.

Вообще-то я детально рассматривал эту проблему применительно к сильно пострадавшей экономике Индонезии, но поездка в Тибет и явные признаки эксплуатации этого края Китаем заставили меня взглянуть на финансовый кризис под другим углом зрения. «Кризис МВФ», как стали впоследствии называть глобальный вирус финансовых крахов, принес особенно большие бедствия Южной Корее, Таиланду, Индонезии, но имел также тяжелейшие последствия для миллионов людей, особенно бедных, и в таких странах, как Лаос и Филиппины. А все потому, что каждая из них в определенный период «купилась» на идеологию МВФ и Всемирного банка.