Канцлер Мальтийского ордена: Вежливые люди императора. Северный Сфинкс. К морю марш вперед! - Александр Петрович Харников

виконтом, это произношение было вполне естественным. Конечно, забавно то, что и он обратился к немцу по званию, хотя сам требовал от своего собеседника не называть его.

– Кто может находиться здесь в такой поздний час? – с усмешкой в голосе произнес «генерал». – В парке нет никого, кроме ворон и сторожей, которые давно уже напились водки и спят беспробудным сном. Этих русских невозможно приучить к дисциплине и порядку.

– Здесь даже у стен могут быть уши, равно как и у деревьев, – нравоучительным тоном произнес «виконт». – Впрочем, давайте перейдем к делу. И когда свобода с вашей помощью наконец восторжествует в России?

– Я думаю, что в течение двух недель, возможно и раньше.

Было слишком темно, чтобы я мог рассмотреть тех, кто беседовал в парке. Затаив дыхание, я замер и стал слушать дальше их разговор. Неожиданно второй голос произнес фразу из трагедии Шекспира:

– Et tu, Brute? Then fall, Caesar![14]

Неожиданно лунный свет на мгновение пробился сквозь облака и ветви деревьев, и я увидел на одной из дорожек сада футах в ста от меня двух человек. Лиц их рассмотреть я не смог – луна снова нырнула за тучи, но мне все же удалось заметить, что один из говорящих был в военном мундире, а второй – в партикулярном платье.

Первый собеседник, «генерал», с недоумением спросил:

– А при чем тут Цезарь?

– Это фраза из произведения господина Шекспира. Цезарь, знаете ли, тоже слишком доверял своим приближенным. Да и убили его на мартовские иды, которые, как известно, вот-вот должны наступить.

– А-а, теперь понятно… – сказал немец тоном, по которому можно было понять, что он так ничего и не понял.

– Да, и еще. Как только тиран будет мертв, соблаговолите немедленно послать весточку в контору торгового дома де Конинк и попросите передать минхеру Корстаанье сообщение о том, что условия сделки остаются прежними.

– Хорошо, я сделаю все, что вы сказали.

– Тогда до свидания. И да поможет вам святой Георгий.

Я старался дышать как можно тише, чтобы не выдать своего присутствия. Вскоре я услышал, как удаляются шаги одного из собеседников. Другой же направился в мою сторону, но, к счастью, не заметил меня, хотя и прошел мимо на расстоянии вытянутой руки. Практически в тот же самый момент луна опять выглянула из-за облаков, и я успел разглядеть орлиный нос и острый подбородок.

Несмотря на легкий мороз, я постоял неподвижно на одном месте еще минут десять, лихорадочно обдумывая, что мне делать дальше. То, что замышляется убийство российского императора, мне стало ясно сразу. Следовательно, нужно было как можно быстрее сообщить об этом кому-нибудь. Но только вот кому?..

Родился я в Чарльстоне – это в Южной Каролине. Отец мой прибыл в Новый Свет из ирландского графства Голуэй за два года до моего рождения, а мама – из немецкого Данцига. Сам же я был ровесником Американской революции. Жили мы не так уж плохо – папа был боцманом на «Сэлли» и зарабатывал достаточно, чтобы мы не знали нужды. Но когда мне было восемь лет, его корабль не вернулся из очередного плавания. Через год мама снова вышла замуж, но отчим нас, детей от первого брака, недолюбливал, и почему-то особенно меня.

Как только мне исполнилось десять, я ушел юнгой на «Прекрасную Американку» и никогда потом не жалел об этом. Жизнь моряка тяжела, но я успел побывать во Франции, в Голландии, на островах Карибского моря, в Индии и в Кейптауне. А два года назад наш корабль впервые прибыл в столь ненавидимую моими родителями Англию, в порт Плимут.

В первый же вечер мы с моим приятелем Билли Баддом оказались в пабе недалеко от порта. Билли был моим лучшим другом – можно сказать, даже братом. Ведь он спас меня во время шторма, когда волна сбила меня с ног на палубе и потащила за борт. Билли в последний момент каким-то чудом сумел схватить меня за руку и удержать от падения в морскую пучину. А ведь он сильно рисковал – его вместе со мной могло унести в бушующее море. Отдышавшись и выплюнув соленую морскую воду, набившуюся мне в рот, я сказал тогда:

– Билли, я никогда не забуду то, что ты сделал сейчас для меня. Ведь если бы не ты, я уже был бы в рундуке Дэви Джонса[15].

А он рассмеялся в ответ и сказал, что в первом же порту, в который зайдет наш корабль, мы просто хорошенько обмоем мое чудесное спасение. Первым же портом оказался этот проклятый Плимут…

Поначалу все шло хорошо. Мы заказали пива, бутылку рома и яичницу. Я хорошо помню, как за наш стол подсели двое англичан. Узнав, по какому поводу мы решили выпить, они заказали нам еще бутылку рома. Потом еще, потом еще и еще…

Проснулись мы на английском военном корабле, фрегате «Бланш», где нам было заявлено, что мы с сего дня находимся на службе Его Величества короля Георга III. Я попытался возразить, что я не подданный Его Величества, а гражданин Североамериканских Соединенных Штатов, за что тут же получил удар по лицу. Потом мне разъяснили, что такой страны, как САСШ, нет, а есть лишь мятежные английские колонии. И я должен гордиться тем, что служу под славными знаменами лучшего в мире флота. Когда же Билли начал спорить, то его «наклонили» – привязали за ноги и за руки к наклонной палубной решетке и всыпали полдюжины ударов кошкой-девятихвосткой, причем меня заставили, как сказал капитан, «в воспитательных целях», наблюдать за избиением.

Матросская жизнь всегда тяжела, даже на торговом судне. Но то, что творилось на кораблях британского королевского флота, можно смело назвать адом на земле, точнее на воде. Корабельные палубы были похожи на бочку с селедками. Моряки спали в «помещении» – отгороженном матерчатыми занавесками пространстве между двумя пушками. В таком «помещении» на подвесных гамаках могло располагаться до десяти человек.

Утром, на рассвете, нас будил пронзительный сигнал боцманской дудки. Раздавалась команда: «Все руки на палубу!», или, как говорят в таких случаях русские моряки, «Свистать всех наверх!».

С утра пораньше мы начинали наводить на корабле порядок – мыть и скрести палубу увесистым пористым камнем, называемом за свою форму «Библией». После – завтрак, чаще всего это была жидкая и склизкая овсянка, или «шотландский кофе» – так мы называли высушенный и обожженный кусок хлеба, разваренный в кипятке, в который иногда добавляли немного сахара.

Потом начинались корабельные работы. Мы начищали пушки, драили медяшки, тренировали