Ближний круг - Евгений Красницкий

– Я тебя отпущу! Я тебя так отпущу – неделю в нужнике ночевать будешь! – Лекарка, выпустив бороду деда, повернулась к Осьме. – А ты, торгаш…

Осьма не стал дожидаться продолжения и, подхватив лавку, многозначительно подкинул ее в руках, перехватывая для удара. Мишка заскреб пальцами по стене, пытаясь дотянуться до висящего над постелью пояса с оружием.

– Все!!! Хватит!!! – заголосил с пола дед. – Остановитесь все!!! Михайла, лежать! Осьмуха, оставь лавку, не тронет тебя никто! Настька! Едрена-матрена, Настька, встать помоги. Размахалась, понимаешь, меня лошадь так не лягала.

– Что случилось? – донесся голос матери.

– Корней Агеич, что с тобой? – вторил ей голос Листвяны.

– О господи! – взвыл дед. – Вас только тут не хватало! Настена, Христа ради, уведи их! Все уже, никто никого не тронет.

Лекарка подозрительно оглядела присутствующих и неожиданно подчинилась деду.

– Анюта, Листя, пошли отсюда.

– Да что у вас тут…

– Пойдем, пойдем, – прервала мать Настена. – Мужики дурью маются. Пойдем, там поговорим. – Лекарка подхватила мать и Листвяну под руки и повлекла в сторону сеней. – Пошли, бабоньки, парнишек успокоить надо, а то они за самострелы похватались, долго ли до беды…

Осьма проводил женщин взглядом, шумно выдохнул, поставил лавку на пол и протянул руку деду:

– Вставай, что ли, Корней Агеич.

– Да пошел ты, Осьмуха… Ох, едрена-матрена. Лекарка, а дерется, как Бурей. Знает ведь, в какое место двинуть, жаба.

– Д-а-а, грозна бабища, – согласился Осьма. – Я думал, грознее вашей Алены никого и нет. А эта… ну надо же…

– Кхе! Ты еще не видал, как она на пару с Лаврухой зубы больные рвет! Вот где ужас-то! Лавруха клещами зуб ухватит, а она ка-ак даст в лоб! Только искры из глаз. А Лавруха хрясь зуб изо рта… – Деда аж передернуло от жутких воспоминаний.

Мишка, после второго за день эмоционального срыва, лежал в совершенной прострации. Дед с Осьмой еще о чем-то говорили, даже, кажется, немного посмеялись, ему было все равно, он закрыл глаз и погрузился в тупое бездумье. Осьма что-то рассказывал про лекаря-пьяницу, который лечил его в Юрьеве после ранения, полученного в схватке с чудью. Кажется, юмор ситуации заключался в том, что лекарь с пьяных глаз принял Осьму за роженицу и обозлившийся приказчик Осьмы поволок его протрезвляться в проруби, чуть при этом не утопив. Протрезвев, лекарь очень ловко зашил широкую рану от лезвия рогатины, но на следующий день ничего не помнил и последними словами ругал неумеху, зашившего плечо вкривь и вкось, авторитетно заявляя, что таким лекарям надо руки обламывать, а еще лучше душить их в колыбели, чтобы потом не возиться.

Дед в ответ поведал душераздирающую историю о том, как Бурей, доставая рыбью кость, застрявшую в горле у одного из обозников, ненароком сломал локтем нос не вовремя подсунувшемуся другому обознику.

Похоже, оба собеседника чего-то ждали, развлекая друг друга медицинскими анекдотами. Голоса скользили по краю Мишкиного сознания, не вызывая никакой реакции и превращаясь постепенно в «белый шум». Ни малейшего желания выбраться из этого «сна наяву» у Мишки не возникало. Наоборот, он ощущал удовлетворение оттого, что не надо ни о чем думать, ни о чем беспокоиться, ни на что реагировать. Нет, ничего вокруг нет: ни гнусного циника Осьмы, ни посланных на смерть или рабство женщин и детей, ни деда с его непомерными требованиями, ни Листвяны с ее интригами, ни предшественника с матерным посланием, ни Первака, ни иеромонаха Иллариона, ни людей в маскхалатах, ни… Пошли они все в самые разнообразные места.

Потом в монотонный шум вплелся голос Настены:

– Ты что обещал, старый?

– А что такое? Все хорошо, вон он – спит.

– Это, по-твоему, спит? Подойди-ка!

– Михайла, эй, Михайла. – Кто-то потряс Мишку за плечо. – Михайла, проснись.

«Нет, не хочу. Ни видеть, ни слышать, ни просыпаться, ничего вообще не хочу. Достало меня все, и вы все достали, Господи, сдохнуть бы, чтобы все это закончилось. Сдохну, вернусь в Питер и… и там тоже сдохну, и наконец-то все это закончится, не могу больше».

– Как тряпочный… Настена, чего это с ним?

– Не с ним, а с вами, дурнями! Заездили парня. Осьма, чего ты ему наговорил?

– Да ничего такого особенного…

– Ничего особенного? А с чего он ребят своих высвистал? Ты хоть представляешь, что бы они с тобой сделали, если бы мы их не остановили?

– Осьмуха… Кхе, ты что, от себя чего-то придумал?

– Что ты, Корней Агеич? Как договаривались: сначала про изгоев поговорили, он не придумал ничего. Ты-то говорил: выдумает, выдумает такое, что нам и в голову не придет. Не выдумал он ничего.

– Кхе… А потом? Он же не из-за этого своих убивцев звать стал?

– Не из-за этого. Я ему предложил мне усадьбу Устина продать. Сказал, что раз он на щит ее взял, значит, она ему и принадлежит. Со всем хозяйством: с холопами, пахотными землями, угодьями. Тут, правда, непонятно как-то вышло. Любой парень на его месте обрадовался бы, а он… Знаешь, Корней Агеич, ему вроде бы даже неинтересно было.

– Неинтересно? Кхе! Как это неинтересно?

– Погоди, Корней. Осьма, ну-ка вспомни хорошенько: почему ты решил, что ему неинтересно? Продавать не захотел или торговался без интереса?

– Да нет, Настена, об этом и речи не было. Он разговор обратно на изгоев перевел. Ну а я, знаешь, таким гнусом прикинулся и говорю: «Судьбу их изменить ты не можешь, но можно на их горе нажиться» – тут и началось!

– Еще раз и подробно. Как он разговор с усадьбы на изгоев перевел?

– Да что ж ты прицепилась, Настена? Глянула бы лучше Михайлу…

– Заткнись, Корней! Учить еще меня будешь! Говори, Осьма.

– Гм… Я обмолвился, что семейство сюда перевезти собираюсь, для того, мол, и усадьбу хочу купить, а он и спрашивает: «А если твоих так же переймут, как ты изгоев перенять собираешься?» А в чем дело-то?

– А ты не понимаешь? Вчера родился? Лежит парень… Не муж матерый – мальчишка! Лицо обожженное, треть уха отрезана, боится одноглазым уродом на всю жизнь остаться и не радуется тому, что на него богатство свалилось, а мучается из-за баб и детишек. И ты ничего не понял?

– Гм, я как-то и не подумал.

– А ты, Корней, подумал?

– А я-то чего? Кхе… Меня вообще в горнице не было!

– Ты-то чего? Давай-ка вспоминай: кого ты ему с утра для разговора прислал?

– Стерва.

– О чем разговор был?

– О том, чтобы дозор с болота снять, из которого эти… «пятнистые» приходили.

– Значит, напомнил Михайле лишний раз, что на него неизвестно кто охотится? Так?

– Кхе… Выходит, так.

– Как это охотятся, Корней Агеич?

– Да видишь, Осьмуха, была тут одна история…

– Погодите, мужики, потом истории рассказывать будете. Кто следующий приходил и с каким делом?