Утренняя песня - Кимберли Кейтс

– Отец заставлял мальчика залезать на слишком горячую лошадь пять раз, а потом поклялся, что Пип будет ездить верхом, даже если они оба погибнут. А когда мать мальчика попыталась вмешаться, после того как лошадь сбросила его раз десять... это чудовище избило ее до полусмерти. – Ее глаза наполнились слезами. – Но на этом он не успокоился, – продолжила Ханна. – Он сказал Пипу, что не может унизиться перед друзьями, признавшись, что его сын не ездит верхом. И знаете, что он сделал, сэр?

– Не представляю себе, – ответил Данте.

– Пристрелил лошадь прямо на глазах у Пипа. – Она вытерла слезы тыльной стороной руки. – После этого негодяй сказал друзьям, что лошадь сломала ногу, когда Пип перепрыгивал через забор.

Данте был смущен.

– Пип ездил бы верхом на псах самого сатаны, если бы ему приказал отец.

– Кто этот человек, черт побери? – спокойно спросил Данте. – Скажите.

Ханна покраснела, неожиданно ощутив, насколько безрассудно поступила, рассказав эту историю. О чем только она думала?

Если Данте обмолвится об этом кому-нибудь хотя бы словом, это может дойти до Буда, и он нападет на их след.

– Я и так слишком много рассказала, – ответила она. Данте схватил ее за руку.

– Проклятие, вы не можете рассказывать мне такие ужасы и думать, что я все это так оставлю. Вы должны ответить на мои вопросы. Вы живете в моем доме. Когда я думаю о том, что чуть было не произошло вчера из-за того, что вы не захотели отвечать на простой вопрос, у меня кровь стынет в жилах. Ради Бога, подумайте о мальчике. О том, что с ним происходит.

– Я только об этом и думаю. – Помолчав, она добавила: – Но Пип мой, мне его любить, и мне из-за него волноваться. Вам он никто.

– Проклятие, я не хочу пребывать в неведении в собственном доме. Вы мне расскажете, или...

– Да я скорее окажусь на дороге, чем буду страдать от вашего вмешательства в дела, которые вас не касаются. Мы уйдем немедленно, если вы мне заплатите. – Она протянула руку.

– Как бы не так!

Он отказывается платить? Дело плохо. Понял, что она его обманывает? Выставляет дураком? Нет. В его голосе не было ни торжества, ни мрачного удовлетворения. Но не все ли равно, почему он отказывается ей платить? Итог один, и она не в силах что-либо сделать.

Кто ей поможет? Едва ли она может обратиться к властям. Данте знает это. Он с самого начала подозревал, что она беглянка.

Ханна содрогнулась при мысли, что Пип лишится крова.

– Вы должны мне деньги, – настаивала она.

– А вы должны мне все объяснить, но, похоже, ни один из нас не получит желаемого. Вы ведете опасную игру. Судя по тому, что вы рассказали, отец Пипа – настоящий сукин сын, способный на насилие. Вы не можете притворяться, будто этого зла не существует.

– И что вы предлагаете?

– Хватит упрямиться. Позвольте мне помочь вам.

Он понятия не имел, с каким драконом ему предстоит драться. Не то взял бы свои слова обратно.

Он предложил лишь потому, что ничего не знает. А когда узнает, поступит согласно закону. Или нет?

С бьющимся сердцем Ханна смотрела в эти живые глаза и тонула в их огненно-синих глубинах. Наконец она решила рискнуть и довериться ему.

Она отвернулась, вспомнив глаза, полные муки.

Похолодевшие руки умирающей цеплялись за нее из последних сил. «Ты никогда не нарушала данных мне обещаний... Поклянись, что никогда не скажешь... Только так он будет в безопасности».

– Предполагается, что я должна предоставить вам возможность помочь мне? Но, принимая во внимание письма, которые я читала вам вчера, вы не в состоянии помочь даже самому себе.

Она заметила, как на его привлекательном лице отразились злость, удивление и глубокая боль. Ханна была потрясена. Возможно, именно сейчас перед ней – настоящий Остен Данте. Не желая показывать своей слабости, он повернулся на каблуках и стремительно покинул комнату.

Ханну била дрожь.

Черт бы его побрал! Черт бы побрал его высокомерие! Черт бы его побрал за отказ платить и за попытку ее принуждения. Она коснулась одежды на диванчике.

Неожиданно что-то ударилось о ее полусапожок, она опустила глаза и увидела на ковре бриллиант.

У нее сильно забилось сердце, когда камень подмигнул ей, словно глаз, обладающий волшебной силой, соблазняя ее, искушая, толкая на...

На что? На воровство?

Это не воровство. Не совсем воровство. Он отказался ей заплатить, а она сможет выручить за бриллиант пару шиллингов.

Она пододвинулась ближе, не отрывая взгляда от сверкающего камня. У Остена Данте так много всего, он может разбрасывать бриллианты, словно кусочки льда.

Так почему не воспользоваться случаем? Чтобы у Пипа были крыша над головой и пища.

Но если ее поймают... Она содрогнулась, представив себе холодную камеру. Пипа у нее заберут, а потом – путь на виселицу и смерть.

Она так сильно сжала руки, что ногти впились в ладони.

Но разве не грозит ей виселица за то, что она уже сделала в Ирландии? И не для того она спасла Пипа от жестокости отца, чтобы он умер на улице с голоду!

Ханна закрыла глаза, вспомнив холодный поздний вечер, муки голода, болезненно бледного, промокшего насквозь Пипа. Ханна схватила бриллиант. Булавка вонзилась глубоко в руку, но она даже не почувствовала боли и с сильно бьющимся сердцем побежала вверх по лестнице.

Ханна засунула в саквояж последние вещи. Бриллиант спрятала в чулок. Дрожащими пальцами закрыла саквояж и вздрогнула, увидев в зеркале собственное отражение. Бледность покрыла лицо, только щеки горели. Нижняя губа искусана до крови.

Она отправила Пипа и Бекку в сад. Будь они здесь, заподозрили бы неладное, глядя, как она мечется.

Пусть погреются на солнышке. Упреки Данте подействовали. Она решила, что он прав и ребенку необходимо бывать на воздухе. Пока их не было, она успела собрать вещи и взять на кухне еду на несколько дней.

Она завязала краюхи хлеба и гору яблок в одеяло, взятое с кровати, оно согреет их в дороге, пока они с Пипом не окажутся достаточно далеко от Рейвенскара, чтобы можно было продать булавку с бриллиантом. Но она не отважится на это до тех пор, пока они не покинут эту местность. Ханна боялась, что кто-нибудь узнает драгоценность и донесет на нее властям.

Ханна не ожидала, что ощутит печаль, покидая комнату, где им с Пипом было по-настоящему тепло и где они ощущали себя в относительной безопасности.

Как бы то ни было, Остен Данте спас Пипу жизнь в первый раз, когда впустил их в дом, промокших и голодных, и еще раз вчера, окунув голову Пипа в пар. Чем же она ему отплатила? Ложью.

Даже обида из-за невыплаченных денег основывалась на обмане. Часы, которые он провел за фортепиано, были потрачены впустую, строчки, которые она исписала, были не чем иным, как белибердой. А теперь она обворовала его.